Сокровища наместника - Алекс Орлов

Не ожидая от такого визита ничего хорошего, Мартин и Борц стали готовиться. Мартин прикинул, как ему лечь и где, и какие издавать стоны, чтобы ублажить слух его светлости, а Борц принес грязного тряпья, отвоеванного в будке своей собаки.

— Пальцы, сука, покусала! Ну никакого понятия у животины!.. — жаловался он, пропихивая в окошко блохастое тряпье. — И ведь не просто так забрал, поменял на кацавейную накидку тещи! Чистый волиандр, пуговицы — алмаз, даже глаза режет!..

Все было готово к визиту, но его светлость медлил и, вопреки ожиданиям, появился лишь спустя неделю после намеченного срока.

За лордом тянулась колонна прихлебателей из полусотни человек, которые разом остановились, едва их господин достиг сумрачного холла, где ежедневно с восьми утра до восьми вечера обитал страдавший болью в коленях надзиратель Луи Беренцборц из деревни Карсатмуил.

— Премного благодарен за ваш визит, ваше многопиршттвующее сиятельство! — пролаял Борц, выдумав заумный титул для самого главного хозяина.

— Я не все понял из твоего приветствия, солдат, но вижу, что ты рад, — милостиво ответил лорд Ширли. — Где твой живучий пленник? Показывай!..

— Сохнет он, ваше сиятельство! Который день стонет, должно, скоро окочурится!..

— Да ну?

— Так точно, ваша светлость! — заверил Борц и даже попытался щелкнуть каблуком, однако не вышло из-за мягкости гражданских башмаков.

— Где он? — спросил лорд, и Борц указал место заточения узника, а затем распахнул раздаточное окошко.

— Ага, вот оно, теплое местечко…

Лорд ожидал увидеть в темнице упитанного человека, деревянную добротную кровать, окно с занавесками, но увиденное было намного проще и страшнее. Забросанный тряпьем, в углу тяжело дышал заключенный, должно быть, переживая свои последние часы.

— И что же, давно он так? — спросил лорд Ширли.

— Пятый день, и с каждым днем все хуже. Врагу бы не пожелал, ваша светлость, — отчеканил Борц и даже сам удивился той безупречной игре, в которую оказался втянут.

18

Прошло двадцать лет. Двадцать длинных, безумных, однообразных лет. С разными зимами, с холодными летами и дождливой осенью. А еще с ранней весной, поздней весной — в-прошлом-году-было-лучше и еще по-всякому. И однажды июльским утром Мартин увидел в раздаточном окне какую-то рожу.

— Ты кто такой?! — воскликнул он, удивляясь такой неожиданной перемене.

— Не шибко ори тут… — недовольно пробурчала морда, и только теперь Мартин смог разглядеть оливковую кожу и резкие рубленые черты монгийца.

— Да что ты тут делаешь? — не удержался он.

— Служу, чего еще мне тут делать?! — в свою очередь удивился монгиец.

— А где Борц, что с ним случилось?

— Не знаю я никакого Борца, меня из похоронной команды направили, сказали, будет новая служба.

— А Борц?

— Да кто такой этот Борц?

— Но ты же пришел на его место!..

— Не знаю ничего. Мне сказали: иди и будешь там служить, даже обеда не выдали. У тебя, кстати, ничего пожрать не найдется?

Монгиец просунул голову в раздаточное окно и так взглянул на Мартина, словно прикидывал, какую руку или ногу у него сожрать.

— Я же арестант, какая у меня тут жратва?! — в отчаянии воскликнул он, все еще не веря, что уже не увидится с Борцем, с которым провел вместе столько лет и практически стал частью его семьи.

Даже внуки надзирателя знали о Мартине и передавали ему приветы, а его жена каждый год отправляла подарки.

Они ни разу его не видели, но много о нем знали, как о родственнике или хорошем соседе, который живет неподалеку. И вот весь этот мир разом рухнул, оставив только эту морду с голодным блеском в глазах.

— Ты вообще кто? Как тебя звать?

— Я Рунхо, и я думал, что эта служба получше будет.

— Но где Борц, где твой предшественник?

— Ты что, тупой?! — рявкнул монгиец. — Я же тебе сказал — я из похоронной команды и знать не знаю, где тут какой-то Борц!..

— Ладно, Рунхо, забыли. Давай знакомиться, — предложил Мартин, поняв, что условия изменились и к ним нужно приспосабливаться заново.

— Давай, — вздохнул новый надзиратель. — Но пожрать у тебя все равно нет. Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Мартин.

— Ну ничего, нормальная фамилия. Давно сидишь?

— Двадцать лет.

— Да? — удивился Рунхо. — А мне говорили, здесь больше трех лет никто не выдерживает.

— Ну вот, так вышло, — пожал плечами Мартин.

— Да-а, — покачал головой Рунхо. — А пожрать-то, значит, нету, а у меня брюхо с утра подводит.

— Сухарик есть один. Маленький.

— Правда? — оживился Рунхо. — Давай!..

Мартин принес небольшой кусок засохшего хлеба, который оставил себе на ужин, и Рунхо с удовольствием его проглотил, казалось, даже не прожевав.

— А попить есть что?

— Так у тебя возле стены бочка стоит, только в ней вода гнилая…

— А, точно.

Рунхо отошел от раздаточного окошка, оставив его открытым, что делать категорически запрещалось. Вылезти через него ни один узник не мог, но правила есть правила, и когда Рунхо вернулся, отдуваясь и рыгая после гнилой воды, Мартин ему сказал:

— Ты должен закрывать окошко, когда отходишь от двери. Если старший надзиратель увидит, тебя выгонят.

— Ха! Да куда они выгонят, снова в похоронную команду? Так я там нормально жил, мог весь день дурака валять, когда работы не было. И выпивку можно было достать, и рыбки в озере наловить.

Рунхо вздохнул, должно быть, жалея, что променял одну службу на другую.

— И червивки здесь тоже достать негде. Ведь негде?

— Борц не пил, у него семья.

— А я холостой, пока. Мне с вашими бабами нельзя якшаться, а нашенские далеко, — Рунхо снова вздохнул.

— Ты один приехал?

— Народ понемногу бежит из Ронги, там что ни год — моровое поветрие.

— Ронги далеко, и я слышал, там живут только орки, — заметил Мартин.

— Что ты такое говоришь?! — вскинулся вдруг Рунхо. — Нельзя говорить «орки»! Надо говорить — монгийцы.

— Правда? А я не знал…

— Не знал, теперь знаешь. Меня на рынке в Самотяре однажды заречные едва оглоблями не отходили, и все потому, что я просто сказал «хороший гном», представляешь?

— Значит, и так нельзя говорить? — начал понимать Мартин, почесывая бороду.

— Выходит, нельзя, — согласился Рунхо. — Ну, то есть мы с тобой можем говорить «гном-гном-гном», и ничего страшного, ведь рядом их нет, но если будут, говори просто — заречные.

— Я понял. Но знаешь что, я слышал, как твои земляки между собой называли друг друга этим словом…

— В каком смысле?