Арбузный король - Дэниел Уоллес

— Это все равно что обидеть ребенка или ударить лежачего. Вы загоняете его в кошмарный сон, от которого он не сможет пробудиться.

Я сказал, что полностью с ней согласен. Прожив в этом городе всю свою жизнь (я сделал упор на эти слова, намекая, что она-то здесь без году неделя), я видел, каким тяжелым потрясением оборачивалась фестивальная церемония для некоторых ее участников, когда их провозили по городу в запряженной мулами тележке с потешной короной из арбузной корки на голове, а они должны были приветственно махать зрителям, сжимая в другой руке обрезок сухого стебля. Хотя сам по себе этот эпизод длится всего несколько минут, он накладывает неизгладимый отпечаток на личность человека, который отныне и до конца своих дней будет сгибаться под тяжестью незримой глыбы с выбитым на ней клеймом, объявляющим каждому встречному: «Однажды я был королем». Со временем он может стать кем угодно — преуспевающим бизнесменом, мужем и отцом семейства, — но он никогда уже не избавится от клейма, полученного в тот кошмарный для него день.

Высказав свое мнение по этому поводу, я затем объяснил вашей маме, что Арбузный фестиваль — это очень важное событие в жизни нашего города. Это обычай, освященный временем и ставший частью нас самих. Кто-то из великих сказал: «Если люди не помнят своего прошлого, они обречены его повторять». В нашем случае это не совсем верно. В Эшленде все, что мы имеем, — это наше прошлое, и потому мы стараемся повторять его всякий раз, когда представляется такая возможность. Возьмем, к примеру, сегодняшний Рим. Что мы о нем слышим? Власть поражена коррупцией. Воздух отравлен. Вода непригодна для питья. Венерические болезни в порядке вещей. Деградация, нищета, запустение. Но при этом, верите ли, не проходит и дня, чтобы тамошние жители не испытывали — хотя бы мимолетно — чувство гордости оттого, что в далеком прошлом их несчастный умирающий город был центром мира, столицей великой империи.

Когда-то мы тоже были центром мира, мы были арбузной сверхдержавой. Если вам были нужны арбузы, очень много арбузов, вы обращались к нам. Так было в прошлом. А сегодня я не вижу перспектив для городка вроде Эшленда в рамках «новой экономики». Мы, разумеется, как-нибудь проживем, но кому нужна такая жизнь? После того как ты вкусил мировой славы, предложение «жить как все» выглядит форменным издевательством. Прогресс пытается постричь нас под одну гребенку, сделать стандартно посредственными, но мы предпочитаем смотреть не вперед, а назад, в прошлое нашего города, когда мы были особыми, единственными в своем роде.

Вы, наверное, недоумеваете: что такого особенного мог предложить людям захолустный городок типа Эшленда? Ответ: лично вам — ничего. Нам нечего предложить людям со стороны. Здесь не было великих творений искусства и музеев, здесь не чеканились памятные медали и юбилейные монеты, здешний воздух не имел того чудесного аромата старины, вдохнув который всякий приезжий сразу проникается почтением к тому, что его окружает. Нашим единственным поводом для гордости было сознание того, что нам, и только нам довелось родиться и жить в месте, не похожем ни на одно другое место в этом мире. История и традиции формируют культуру. У нас была своя культура, но теперь ее уже нет. Я объяснил вашей маме, что Игги, как и другие до него, должен принести жертву ради общего блага. Ради сохранения нашей культуры. Во имя города, который сам по себе намного лучше и ценнее, чем все населяющие его люди, вместе взятые.

Ваша мама не захотела меня понять. Она была еще ребенком, чуть постарше, чем вы сейчас, а молодежь не привлекают такие вещи, как самопожертвование. Она ответила мне какой-то колкостью и вылетела из комнаты, сильно хлопнув дверью. Мне очень неприятно представлять ее вам в невыгодном свете. Я ведь знаю, зачем вы сюда приехали. Мы привыкли думать, что ключ к пониманию того, кто мы есть, находится у наших родителей, заложен в их характере и поступках, и мы надеемся, углубившись в их прошлое, найти особый знак, путеводную нить, которая приведет нас к пониманию самих себя. Ведь именно за этим вы приехали, не так ли? Загадка, которую вы пытаетесь разрешить, связана не столько с прошлым вашей матери, сколько с вами самими: вы и есть загадка, мистер Райдер. Мы здесь знаем, кто мы такие, но вы — вы себя совершенно не знаете. Это, должно быть, очень тяжелое, угнетающее чувство, и я хотел бы как-нибудь вам помочь. Возможно, вам будет полезно узнать, что ваша мама отнюдь не всегда была легкой в общении. Исходя из этого, вы тоже могли бы определить себя как «молодого человека, с которым непросто иметь дело».

Тогда меня огорчил ее столь быстрый и шумный уход. Мне нравилось ее общество, и я мог бы рассказать ей еще немало интересных и поучительных историй. К примеру, известно ли вам, что первый в истории урожай арбузов был собран в Древнем Египте пять тысяч лет назад? В Египте арбузы выращивались не только из-за их приятного вкуса, но и как декоративные растения. Путники, пересекающие пустыню, могли не беспокоиться о запасе воды, если их караван среди прочего вез арбузы. Кстати говоря, сыны Израилевы, блуждая по пустыне после бегства из Египта, ни о чем другом не вспоминали с такой тоской и сожалением, как об арбузных бахчах, оставленных ими во владениях фараона.

История мира является и нашей историей; при таком подходе она предстает более близкой и понятной. Если бы я имел возможность побеседовать с Люси Райдер более обстоятельно, я смог бы многое ей объяснить. Но момент был упущен, а продолжить разговор на эту тему в другой раз уже не удалось, ибо вскоре после нашей встречи события приняли неожиданный оборот.

ШУГЕР

Это был крупный мужчина, из породы толстяков-здоровяков, в комбинезоне и старом бейсбольном кепи. Его подбородок вечно был в желтых пятнах от жевательного табака, а плеваться табачной жижей он умел мастерски. Однажды он продемонстрировал мне свой коронный плевок на дальность, и я не мог не признать, что это действительно круто.

Как его ближайший друг, скажу прямо, я вел себя с Игги не лучшим образом. Когда мы были мальчишками, я его частенько поколачивал — просто так, забавы ради. И еще я распускал о нем всякие слухи: мол, он не знает, где у женщин причинное место, ну и все такое. Потом я задавил его пса. Но это вышло случайно, и я перед ним извинился, так что все честь по чести.

Другое дело, когда той ночью я ввалился к нему с капюшоном на голове и пакетом семян, — вот это было хуже всего. Парнишка осиротел в десять лет, когда его предки на машине свалились с моста в Бойцовую реку. Сестер и братьев у него не было, потому что родители не захотели плодить новых ублюдков, увидев, какой облом у них вышел с первенцем. Они и сами были не великой красоты, к тому же оба выпивохи, и уродство Игги, по словам врачей, было напрямую связано с количеством спиртного, которым папаша с мамашей накачивались до, во время и после его зачатия. У большинства из нас есть лицо, которое мы можем предъявить миру, прячась за ним как за маской. Но у Игги этой маски нет — он что снаружи, что изнутри жуткий кусок плоти. Его вынули из чрева раньше срока, оттого кое-какие части лица и тела у него недоразвиты, а иных так и вовсе нет. У него, например, нет мизинцев на обеих ногах — об этом, кроме меня, мало кто знает. На двух ногах у него набирается лишь восемь пальцев.

Мне чертовски не хотелось идти к нему в ту ночь, но у нас не осталось других вариантов. Насколько мы знали, Игги был девственником (а знали мы совершенно точно — это маленький город, мистер Райдер, здесь от людей ничего не скроешь). Следующие за ним по возрасту были слишком молоды. Не делать же Арбузным королем мальчишку. Да и какая мать согласится, чтобы ее пятнадцатилетний сын был посажен в эту тележку? Короче, вопрос стоял так: когда человека можно считать зрелым мужчиной?

Тут дело не только в возрасте. Зрелый мужчина — это человек, который осознает себя частью общества, который отвечает за себя и за свои действия. Это может прийти к тебе в шестнадцать лет, может прийти позже, а может не прийти вовсе. Ты можешь так никогда и не стать мужчиной. Как раз по этому разряду мы числили Игги, потому что он был недоделанный.

А потом к нам приехала твоя мама и начала с ним заниматься, и мы вдруг увидели его в ином свете. Отчасти это случилось потому, что он начал делать вещи, которые не делал раньше. Научился читать и писать. Помнится, однажды я увидел у себя на двери записку: «Загляни ко мне. Игги». Эти слова были нацарапаны на обороте старого меню из «Антрекота». Я сперва не поверил, что Игги сам это написал. Такое по силам любому нормальному человеку, но Игги-то не был нормальным!

Еще одним — и, пожалуй, более важным — моментом стали отношения Игги с твоей матерью. Из всех мужчин городка, кто мечтал с ней сблизиться, Игги оказался самым удачливым. Она явно предпочитала его остальным. Другие тоже имели шансы — она каждому давала шанс, по крайней мере внешне, — но Игги был единственным, с кем она общалась постоянно и охотно, что само по себе не только возводило его в ранг мужчины, но и заставляло прочих слегка ревновать и даже злиться. Рассудили так: если он смог претендовать на привилегии мужского статуса — а сидеть рядышком, локоть к локтю, с твоей мамой было именно такой привилегией, причем одной из лучших, — тогда по справедливости он должен взвалить на себя и кое-какие неприятные мужские обязанности. Все было решено, и я уже ничего не мог с этим поделать.