Отряд полосатых - Геннадий Сидоров

Самыми счастливыми на свете возвращались Сержик с Ири-сочкой к ребятам. Не напрасными оказались их беспокойство и стремления. Фронтовой дневник снова у своего владельца и еще сослужит ему добрую службу. Как все же буйно и вольготно становится на душе, когда сделаешь полезное, важное дело. Они едва сошли с троллейбуса на своей остановке, как Ирисочка судорожно схватила Сержика за руку:

— Сержик, пожар!

— Где ты заметила?

Ирисочка показала рукой над крышами домов. В той стороне, где поселок смыкался с верхними улицами города, курчаво поднимались в безоблачное небо клубы темно-рыжего дыма.

— В нашем краю, бежим! — крикнул Сержик.

Они побежали по улицам поселка на столб дыма. Горело где-то невдалеке от оврага, рядом с запрудой. Подбегая ближе, Ирисочка определила точно:

— У Филимона сарай полыхает!

Девочка не ошиблась. Сухая постройка в чачинском огороде горела с веселым треском и гулом. Изгородь была повалена, ребятишки, черпая из ручья воду, таскали ее тушившим пожар.

Сам хозяин, невзрачный и заросший, несмотря на зной в своей неизменной кацавейке, метался возле шумно полыхавшего сарая и выл.

Картофельная ботва и кусты помидор вокруг были вмиг вытоптаны ногами тех, кто старался спасти чачинское добро.

— Люди, помогите! — верещал Филимон. — За что на меня такая напасть. Гасите скорее, по гроб жизни буду обязан!

Мольбы и заклинания Филимона не помогали, хотя сбежавшийся поселковый народ работал изо всех сил. Не хватало воды, и пламя неудержимо пожирало тесовую постройку. А когда к чачинскому дому со стороны улицы подкатили два пожарных автомобиля, им уже нечего было здесь делать: кровля рухнула и на месте сарая догорал лишь огромный костер.

Страдальчески обхватив голову руками, Филимон опустился на грядку с огурцами и жалобно заплакал. Рядом с ним стоял участковый милиционер и старший из пожарных.

— Откуда появился огонь, гражданин Чачин? — допытывался участковый.

— А я знаю? Это такая прорва…

К ним протиснулась сквозь толпу престарелая бабка Семе-ниха, жившая через два дома от Филимона. В руках она держала белую эмалированную кастрюлю.

— Врет он, будто ему невдомек, откудова пламя взялось, — сказала она. — Керогазишка у него горел в сарайчике, он дырки там паяет. Вот и я пришла за этим же. Пока мы с ним о цене торговались, это возле калитки было, в сарайчике-то как саданет огнище! А он сразу точно сбесился…

— Замолчи, старая карга! — взвизгнул Филимон, пружинисто вскакивая на ноги. — Вон отсюда!

Участковый стал составлять акт. Народ не расходился, люди судачили о пожаре:

— Хорошо хоть ветра нет, а то могло перекинуться к соседям…

— Можно было б потушить, если б воды вдоволь…

— Да ведь запруду какие-то хулиганы распотрошили…

— Я вот доберусь до этих хулиганов, — пообещал участковый.

Из всех, кто занимался сейчас стоящим делом, так это был, пожалуй, Борька. Увертливый и смекалистый, комиссар шмыгал среди толпы и оглядывал на каждом человеке обувку.

— Ты чего это всем кланяешься? — спросил его Витек.

— Быстренько собери всех ребят, — торопливо попросил Борька.

Собрались вокруг Борьки человек восемь — десять. Он присел на корточки, ткнул пальцем в землю:

— Видали след? Это от женских сапожек с каблучком. Такие же оставил ночью вредитель возле нашей запруды. Ищите диверсанта, он здесь. Скорее, пока народ не разошелся.

Ребята смешались с толпой, отыскивая владельца сапожек.

— Вы что туточки лазите, оглашенные! — взвинтилась бабка Семениха, замахиваясь на Сержика эмалированной кастрюлей. — Аль вам места мало для игрищ!

И тут внезапно послышался громкий, восторженный крик Лаври:

— Нашел, ребя! Гляньте!

Лавря стоял близ Филимона Чачина и не сводил взгляда с его маленьких ножек, обутых в женские сапожки. О бувка была потертой, дырявой — видно, Филимон донашивал ее по своей глупой жадности после квартирантки.

— Вы чего воззрились на меня, дьяволы? — пискливо закричал Филимон на ребят, когда они обступили его плотным кругом. — Чего в моих сапогах нашли?

Филимон машинально переступил с ноги на ногу и на политой водой земле четко отпечатались его следы. Именно такие засекал несколько раз Борька возле запруды — от женских сапожек на полувысоком каблуке.

— Он, это он, ребята! — воскликнул Борька. — Он самый!

— Не мешайте, ребята. В чем дело? — сурово сказал участковый.

— Это он спустил воду из пруда, — сказал Витек, показывая на Филимона Чачина.

— Откуда такие сведения?

— Следы выдают вредителя!

Участковый с интересом оглядел ребят, потом Филимона.

— Гм… Если так, то вы, выходит, гражданин Чачин, сами себя высекли? Будь вода, ведь отстояли бы ваш сарай.

Филимон хлюпнул носом и безнадежно махнул рукой.

— Ну, зачем вам это понадобилось?

Филимон, словно общипанный петух крыльями, взмахнул короткими руками:

— Да ведь от них, дьяволов, я покоя не видывал! Кажинный день в воде столпотворение! Разве им здесь пляж?!

— M-да, некрасиво получается, — усмехнулся участковый. — С вашей стороны некрасиво, гражданин Чачин… А ребята что? Ребята они… и есть ребята…

В толпе загудели доброжелательные голоса:

— Ребята не озорничают…

— Они и запруду сами сработали…

— Грех на нашу ребятню жаловаться…

Витек увел полосатых в тень старой ветлы. Сержик с Ирисочкой рассказали о встрече с ржевским солдатом. Ребята долго ликовали. Удачный исход поисков стал наградой для всех.

Когда возбуждение немного улеглось, Витек торжественно сказал:

— Друзья, Сапун и Лавря просят принять их в отряд полосатых. Какое будет общее решение?

После минутного размышления встал Саня-рыжий. С улыбкой покосившись на замершего Лаврю, доверчиво произнес:

— Принять! Подтянем!

Вверх взметнулись руки всех полосатых.

10. Последний привет

Над волжским плесом беспокойно снуют крикливые чайки. У бетонной набережной шумно плещутся волны. Ослепительными бликами сверкает под горячим июльским солнцем ширь величавой реки. И над всей этой близкой сердцу картиной висит голубое небо, одетое местами в белопенные облака.

— Писать-то будешь, что ли? — в десятый раз спрашивает Борька.

— Обязательно, товарищ комиссар, — задорно отвечает Сержик.

Ребята окружили Сержика тесной говорливой ватагой. Тетке Наде к племяннику и не подступиться. Она тоже вот уже в который раз кричит через головы ребят:

— Сержик, пирожки и яйца в пакете. А варенье, в банке… Смотри, не смей на пристанях выходить на берег, останешься!

Сержик отшучивается и от ребят, и от тетки Нади, а на душе кошки скребут. И это не только потому, что спустя двадцать минут он расстанется с ними. Рядом нет синеглазой девчонки. Видно, проспала Ира. А может быть, для нее и не очень важно, что он уезжает? Но ведь вчера они не простились…

А белый-белый теплоход-махина уже степенно подходит к причальному дебаркадеру. Скоро посадка. Лавря поспешно тискает в сетку Сержика спелые краснощекие яблоки.

— Из чьего сада? — интересуется Саня-рыжий.

— Законные, из своего, — подмигнув Сержику, отвечает Лавря. — В дороге незаменимая пища.

Витек смеется. Он стоит чуть в сторонке, в руках у него стреломет, за поясом торчит одна-единственная стрела. Она точно такая же, какую запустили полосатые в теткин двор в начале их знакомства с Сержиком.

— Это ты зачем прихватил? — спрашивает Сапун.

— Потом увидишь…

— Ириска с Люськой несутся! — кричит Борька.

Девочки торопливо скачут по ступенькам лестницы, что ведет с вершины откоса к пристаням. У синеглазки в руках столько цветов, которые она бережно прижимает к груди, что из-за них не видно ее лица. Девчонки, бесцеремонно растолкав ребят, подходят к Сержику. Синие-синие глаза Ирисочки смотрят на него виновато и грустно.

— Чуть не опоздали, — запыхавшись, сообщает Люська. — Все из-за Ирки, она все цветы скупила на базаре…

— Была нужда покупать, — деловито замечает Лавря. — Могли бы ночью нарвать…

— … нам уши, — с усмешкой добавляет между прочим Витек.

Все дружно смеются, а Сержик с Ирисочкой молчат. Нет, не молчат, разговаривают. Только глазами, выражением лица. Но о чем — об этом никто из ребят не догадывается. Впрочем, некоторые что-то понимают.

— Может, нам уйти? — предлагает ребятам вежливый Борька.

— Вот еще новость! — восклицает Тимофей Иванович, которого все время оттирают в сторону. — Они что, родня?

— Сержик, посадка! — со слезами в глазах кричит тетка Надя.

Ребята по очереди подходят к Сержику, пожимают руку. Что-то сбивчиво говорят, смеются. Тетка Надя ласково целует племянника в щеки и голову. Последней в руке Сержика оказывается рука Ирисочки. Он не отпускает ее, а ведет девочку к трапу на теплоход. Здесь они останавливаются. Ирисочка достает из карманчика легкой голубой кофточки значок, на котором изображен пограничник с собакой. Прерывисто произносит: