Привороженные (СИ) - Анна Храмцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметив на ее глазах слезинки, Нина поспешила на помощь, понимая насколько сейчас важно для подруги сохранить лицо и не испортить праздник матери.
— А ну-ка вдохнула! — она на собственном примере показала как правильно дышать.
Настя судорожно схватила ртом воздух, он застрял где-то в легких, сдавило будто тисками и выдохнуть нормально не получалось.
— Выдыхай! — скомандовала подруга и хлопнула ее по спине, при этом выровняв той осанку.
Они вернулись за стол и словом между собой не обмолвились.
— А где Олежек? — опять не удержалась заскучавшая тетя Маша, уж очень приглянулся ей муж племянницы.
Настя побледнела и ляпнула что-то несвязное, на выручку ей пришла Нинка.
— Ты лучше скажи, где твой сынок? Правду говорят, что на трое суток в каталажку загремел?
Теперь пришла очередь бледнеть тёте Маше.
— Ерунду говорят, — ответила она резко и с расспросами больше не лезла.
Праздник удался на славу, но пора и честь знать, вечерело после захода солнца быстро и многие спешили вернуться домой до наступления темноты. Гости поблагодарили хозяйку, выпили на посошок, расцеловали в обе щеки и разошлись.
Когда совсем стемнело остались одни лишь горы грязной посуды да объедки. Баба Рая одернула счастливую и витавшую в облаках именинницу, мол, чего застыла, быстро засучила рукава. Екатерина Александровна грустно вздохнула и отложила подарки в сторону.
— Сейчас, переоденусь, — буркнула и зашла в дом.
Настя и Нинка ловко принялись помогать, ликвидируя остатки веселья.
Работа спорилась, когда вдруг маме Кате немедленно захотелось узнать, куда запропастился зять. Настя пролепетала что-то вроде: у него появились неотложные дела и пришлось немедленно уехать.
— Куда же? Поздно же? — недоумевала мать.
— Катерина, не лезь не в свое дело, — успокоила ее баба Рая.
На что Екатерина Александровна еще больше возмутилась:
— Что значит не мое дело? Зять все-таки родной!
Из рук Анастасии выскользнула тарелка и разбилась вдребезги, она неимоверными усилиями глушила в себе желание расплакаться и убежать куда глаза глядят.
В этот раз и Нинка не нашлась, чем бы помочь подруге. Зато баба Рая чувствовала, что не все так гладко и отправила внучку проверить как там прабабушка.
— Смотри, если ртом шамкает — это значит воды просит, — объяснила Раиса.
А на ночном небе уже воцарилась луна, почти полная, пока еще немного кривобокая. Настя задрала голову, будто искала там наверху ответ: “Почему так?”. Но далекие и безразличные к человеческим судьбам небесные тела молчали. Ее рука сама потянулась к телефону — новых сообщений нет. Злость на сбежавшего мужа разъедала сердце, так и хотелось написать какую-нибудь гадость, излить всю боль.
“Ты козел!” — написала капсом и тут же стерла.
Глупо, как-то по-детски. Уж если писать, так писать; сочинить целую петицию, не забыв при этом обвинить во всех смертных грехах. Сейчас проверит прабабку и обязательно этим займется. Напишет ему наконец-то все что думает, пусть знает как сильно обидел ее.
Бабку Дуню и не разглядеть по-началу в ворохе одеял и облаке пуховой перины. Совсем сухонькая, как тростинка.
Настя тихо подошла к постели, прислушалась. Старушка похрапывала — значит всё в порядке, спит. На цыпочках она развернулась и прокралась к двери.
— Кабелина! — проскрипело с кровати.
Анастасия в ужасе подпрыгнула, сердце провалилось в пятки.
— Кабелина твой уехал? — спросила Евдокия, не обращая внимания на выпученные от ужаса глаза правнучки.
— Бабушка, ты говоришь? — Настя не верила собственным ушам: неужели столетняя бабка вновь обрела дар речи?
— Я не только говорю, внученька, еще и вижу одним глазом и понимаю, — рассекретила себя полностью старушка. — Ты только ни Райке, ни Катьке не говори, что я с тобой разговаривала.
— Ладно, не скажу, — пообещала правнучка и ошарашенная присела на краешек кровати. — А почему?
— Потому что упреки слушать не хочу. Так уехал твой кабель или нет?
— Уехал, — печально ответила Анастасия, как-то сразу догадавшись, кого имеет ввиду прабабка.
— Не горюй, девонька, скатертью ему дорожка. Ишь ты, паскудник. Сядь ко мне ближе, я тебе кое-что расскажу.
Настя, заинтригованная происходящим, села ближе и склонилась над старушкой.
— Полезай на чердак, там за дымоходом есть зеркало в кусок чёрного полотна завернутое, принеси его сюда. Иди, давай! Чего застыла?
Настя послушно выполнила веленое, отыскала зеркало и принесла, по указке прабабки спрятала под кровать.
— В полночь придешь ко мне, суженого-ряженого приворожу тебе.
Тут уже Настя не выдержала и фыркнула “Чего?”. Во всякие обряды она не верила, считая их настоящим мракобесием.
— Чего фыркаешь? — обиделась на ее недоверчивость Евдокия.
— Бабушка, ты что серьезно? Какого еще суженого?
— Не веришь и не надо. Помочь тебе хотела, — Дуня обиделась и отвернулась к стенке.
Анастасия недоуменно смотрела на прабабушку с возрастающим любопытством, обреченно вздохнула и решила подыграть.
— Бабушка, не обижайся. Я тебе верю.
— Одной тебе расскажу, — таинственно произнесла старушка.
Настя поддалась вперед, поближе, чтобы не упустить ни единого слова, сам момент казался ей волшебным. Бабка Дуня никогда и никому прежде не рассказывала свою историю, она и в молодости мало говорила и сторонилась людей. Между доживающей свои последнии дни старушкой и совсем еще молодой женщиной образовалась доверительная связь, тонкой нитью связавшая обеих. И в этой полутемной спаленке, пропахшей сердечными каплями и нафталином вот-вот случится чудо.
Глава 15
Эта июньская ночь, полная приключений и открытий, обещала быть долгой и непредсказуемой. Настя вышла из спальни прабабки с пчелиным ульем вместо головы. Мысли роились и жужжали, образуя непереносимый гул.
— Ерунда какая-то, — Настя не могла заставить себя поверить в историю Евдокии. Рассказ о ведьме и зеркале, привороженных женихах выглядел невероятным и фантастическим.
Она дождалась, когда бабка Рая и мать ушли отдыхать, затем вкратце пересказала всё подруге.
Нинка внимательно выслушала и почему-то вспомнила, как еще ее бабка, ныне покойная, всякие небылицы про Евдокию рассказывала.
— А может такое и правда было? Говорили, был один странный председатель, тенью ходил за Евдокией, весь черный от горя, шептал всякую дичь. Местные думали он чокнулся, а потом его в лагеря отправили и с тех пор никто больше не видел.
— Да ну, ерунда! — продолжала отмахиваться Настя.
На душе скребли кошки, бред смешался с правдой, горечью, у нее самой сейчас трагедия похлеще,
