Посол - Ольга Саранина

- Тебе больше не о чем беспокоиться.

— А это? — Субетай кивнул назад, на селение, где продолжался праздник.

— Придется пережить. Так вот. Никто и не ожидал от тебя кровожадности. Но порученное ты выполнил как нельзя лучше. Вернулся со славой. При этом избежал верной смерти. Все только об этом и говорят. Так действуй — проси, чего пожелаешь. И подумай, чтобы эти пожелания совпадали с тем, чего хочет хан. Не ты будешь выполнять его волю. — Шаман остановился. Субетай посмотрел на него. — Не ты. А он. Пусть он, приказывая тебе, делает на самом деле то, что тебе нужно. Так что думай.

Субетай только поморщился.

Нянюшка Хоахчин горевала по внуку. Потом сообразила: выходит, что Булган и после смерти служит семье Оэлун — спас ее внука. Так тому и быть. Значит, у их рода судьба такая — помогать этой семье. Ведь что получается — то сама Хоахчин спасла их от меркитов, услышала первая. А что ось тогда у возка сломалась — так на то была воля Неба. Иначе бы Субетай не родился. Вот он теперь как служит своему народу, ханскую волю исполняет. Да и Темучжин стал другим с тех пор. Начал вести себя, как и подобает мужчине.

Ну вот. И выходило, что все это — благодаря старой Хоахчин. Если бы не она, не было бы сейчас такого хана у монголов. Не было бы счастья. Так-то. Ей нельзя было жаловаться на судьбу.

Иногда, разозлившись на кого-нибудь, Хоахчин бормотала — тихо, чтобы не услышали: поклоняться мне должен бы, дурень. Если бы не я… А, — она махала рукой — что с дурня взять. Не знает своей истории, своего рода. Что толку таким объяснять!

Скоро Субетай отправился в новый поход.

— Спокойно ли вы живете? — холодно приветствовал он местного князька. Это обычное монгольское приветствие теперь звучало угрозой.

Князь сам предложил, чем его народ может быть полезен монголам. Воины из его людей не слишком хорошие, это было известно. А вот белых кречетов, меринов и соболей они готовы поставлять. И прекрасных девиц, поспешил добавить князь.

— Новости разносятся быстро, — хмыкнул Алтан. Он опять поехал с Субетаем.

Субетай ждал, что и этот народ будет разгромлен. Он говорил с их правителем, думая, что тот обречен. Вот сейчас он скажет еще слово, и все. Субетай гадал, кто подаст сигнал к началу.

Монголы не ночевали после завершения переговоров. Снялись и отправились обратно. Субетай был настороже. Вдруг кто-то отстанет, вернется. Или Алтан даст приказ совершить обманный ход… Но ничего не случилось.

— Видишь, — сказал ему Алтан. — О том, что было с народом Рыси, теперь болтает всякий, у кого есть рот и язык. Но ты, ты так на него смотрел! Будто решал, откуда начать кожу снимать. У него душа в пятки ушла.

Субетай промолчал. Только позже, ночью, он подумал, что, смотри он так же на хана народа Рыси, тот был бы сейчас жив. Значит, надо запугать, чтобы спасти.

Почти весь год Субетай провел в разъездах.

Ему помогала его слава. Говорили, что он не совсем человек. То ли заговоренный, то ли настоящий колдун. Он стрелы отгоняет взглядом. От него ножи отскакивают. Его убивают, а он взглянет на врагов — те падают замертво. Его люди помогают ему и мертвые, а он только делается сильней.

Субетай замечал, что Алтан иногда поглядывает на него с опаской. Даже Алтан, свидетель. А простые воины? Рассказы видевших спасение Субетая от ножа, а раньше — от стрел, ценой жизни друга и с его помощью уже с того света, убедили всех в том, что он не просто человек. И его предсказания.

Однажды посольство проходило ущельем, по гальке, по берегам мелкой горной речки. Горы вокруг были покрыты еловым лесом.

— Мы не пойдем здесь, — Субетай остановил отряд.

— Заметил что-то? — Алтан, оглядываясь, подъехал к Субетаю.

Тот покачал головой.

— Уходим. Быстро. Поворачивай людей.

Алтан не стал раздумывать.

Что могло случиться, стало ясно позже, когда отряд, сделав большой крюк, шел по соседней долине, с одной стороны прикрытой пологим спуском. Они ехали вдоль полупересохшей речки со стоячей водой.

Там, где две долины сливались с одну, ждала засада. Монголы не заметили бы врагов со стороны ущелья. Им некуда было бы скрыться от стрел. Но благодаря Субетаю от стрел не ушли враги.

— …Да не видел я ничего, — Субетаю надоели расспросы Алтана. — И не слышал. И не чуял.

— Как это у тебя получается? — Алтан не отставал.

— На вершине самой высокой горы я увидел, как ее дух беседует с духом смерти и кивает на нас… — заунывным голосом начал Субетай.

— Да ну тебя, — Алтан засмеялся. Но кто-то запомнил эти слова, и потом Субетай услышал о себе целую легенду.

Теперь его дар вызывал страх и готовность подчиняться.

Однако не все в той поездке Субетай предчувствовал.

— Прими это в знак почтения к государю монголов, — сказал толмач правителя. — В знак того, что Чингис-хан крепко держится в седле, крепко правит, передай твоему хану это золотое седло.

Субетай кивнул собеседнику. Кланяться в этих краях означало подчиняться.

— Светлый хан, — заговорил Субетай — это было принятое обращение. Но после его вопроса, переведенного толмачом, по лицу хана пробежала тень.

«Он не так говорит, — Субетай похолодел. — Он переводит совсем не то».

— Говорит ли светлый хан на уйгурском? — наудачу спросил Субетай по-уйгурски.

Хан удивленно поднял брови. «Благодарение Небу, — с облегчением подумал Субетай. — Понял». Дальше беседа шла на уйгурском. Толмачу пришлось убраться из ханских покоев.

— Чей он родственник, твой толмач? Кто хлопотал о нем? — спросил Субетай.

Хан нахмурился.

— Тех нет среди моей свиты. Я надеюсь, у нас не будет обид из-за недостойного обманщика.

Алтан пришел в ярость, когда хан объяснил замысел толмача. Тот сказал, что монголы напоминают о своем легендарном метком стрелке, застрелившем шесть солнц на небе, чтобы осталось только одно. Местного хана было принято сравнивать с солнцем, и после этих слов монголов убили бы, не думая о последствиях. Такое оскорбление хан не мог и не должен был простить.

Толмача допросили и казнили в присутствии Субетая и Алтана.

— Это ты предвидел, а? — Алтан покосился на Субетая.

Субетай покачал головой и засмеялся. В последнее время его смех стал другим. Сухим, чужим.

Субетай теперь редко виделся с шаманом. Иногда он думал о его совете. Заставить Чингис-хана делать то, что хочется Субетаю. Как это возможно? Как может Субетай управлять своим государем?

Но однажды он понял, о чем говорил шаман. К тому времени уже не было необходимости запугивать соседние народы. И Субетай начал предлагать Чингис-хану поездки, не слишком важные для монголов. Он стал ездить в земли, где, как ему казалось, могут жить племена, родственные меркитам. Родственные роду Чильгира. Знакомясь с ними, проверяя готовность дани к отправке, Субетай искал оленей с головой хищной птицы.

Всем было известно, что монгольский посол — любитель древних украшений, и дары для него готовили особые. Но Субетай не видел ничего похожего на свой амулет.

С каждой поездкой он оказывался все ближе к Золотым горам. В северной стороне оставалось мало племен, у которых он не побывал.

По дороге в страну горных пастухов, Субетай вновь подумал об этом. Ему казалось, что с тех пор, как он узнал правду о своем отце, он каждую минуту помнит о нем. Что бы ни происходило, все эти годы. Субетай стремился найти земли отца, и вот он оказался в стране по соседству с Золотыми горами. И даже не заметил этого. Настолько он привык к ожиданию и мгновенной опустошенности, соединенным, казалось, навсегда, ставшим одним чувством.

Отряд проезжал распадок.

Сколько людей прошло этой дорогой? Их разговоры, смех, эхо голосов, скрип повозок — все осталось, впитанное землей, травой, камнями. Эта трава — потомок той, что смяли их кони. Деревья — потомки тех, что видели их.

Земля хранит, сохранила. Все, что прошло — в земле. Все, что можно узнать — увидеть, потрогать — все под землей. Там же, где ее временные хозяева.

Впрочем, не более чем гости. Принимает земля. Когда они уходят — откочевав в другое место, вымерев от болезней и голода, убитые проходившим воинственным племенем, которое не собиралось здесь задерживаться — земля остается, в покое, перебирая свои воспоминания. Изредка позволяя случайным путникам найти нечто оброненное давным-давно позабытым охотником, давно умершей красавицей — пряжку, бубенчик, драгоценную раковину каури, наконечник стрелы. Или игрушку, отброшенную ребенком, который позже стал грозой своих мест, безжалостным разбойником, проклятьем. И только мать, молясь за него, вспоминала его мальчишкой и тот переход, когда он тяжело болел и долго плакал, потеряв где-то свою погремушку.

На перевале, недалеко от поселения, небо внезапно затянуло тучами.