Алая маска - Елена Топильская

Обернувшись, я увидел Людвига Маруто-Со-кольского, в фуражке, по-уличному одетого, который смущенно мне улыбался.

— Я и не знал, что вы еще здесь, Алексей, а то зашел бы к вам в камеру спросить, не собираетесь ли вы домой, — сказал он, испытующе на меня посматривая. Мне показалось, что он хочет предложить мне что-то, однако не решается. Но меня вдруг так отчаянно пронзило одиночество, так тошно стало от перспективы прийти в свою одинокую келью и всухомятку употребить холостяцкий ужин, что я чуть было не пригласил Маруто к себе. Впрочем, он опередил меня на какую-то долю секунды, сказав:

— Не голодны ли вы?

Я и ответить не успел, как он продолжил:

— Знаю, что голодны, вы ведь сегодня не обедали, не до этого было. Так составьте мне компанию за ужином. Я знаю тут неподалеку недорогой, но очень приличный трактир и сейчас собираюсь туда. Ну как? Соглашайтесь!

И я согласился.

Мы довольно быстро — а может, мне так показалось из-за приятной компании — добрались до указанного Маруто-Сокольским трактира, под названием «Три великана», в начале Знаменской улицы. Ранее я много раз проходил мимо этого заведения, но никогда не заглядывал туда; обедал обыкновенно — если было не очень поздно, — в кухмистерской у Андреева, на углу Литейного и Невского, где кормили приличными обедами за 35 копеек, и обедала довольно чистая публика, преимущественно студенты. Я присмотрел эту кухмистерскую еще в бытность студентом, и не желал изменять привычкам.

Только мы спустились по ступенькам в темное и людное помещение, мне в нос ударил запах грубой кухни — жареного мяса, подливы, прогорклого масла. Но мне так хотелось есть, что этот запах не вызвал никакого неприятия, а только раззадорил аппетит.

За рассохшимися деревянными столами на лавках сидели разномастные личности, я особо в них не всматривался; мимо нас стремительно носились половые с полными подносами еды и грязной посуды. В глубине стояли биллиардные столы, слышался стук шаров, игроки сопровождали свою игру громкими пьяными возгласами. Разглядеть их было невозможно из-за густой завесы дыма, так как зрители игры, толпившиеся в биллиардной, нещадно смолили курево.

Я в нерешительности остановился у ступенек, ища свободную лавку, и вдруг глаз мой зацепился за какое-то знакомое лицо. Вначале я подумал, что обознался, и отвел взгляд, но тут же спохватился и повернулся туда. Нет, я не обознался.

За столом в углу гуляла веселая компания, среди которой были два телеграфиста в форменных тужурках и несколько молодцов в поддевках. Компания была уже изрядно пьяна, хоть на столе и стояли еще недопитые стаканы с вином. На коленях у мужчин сидели, болтая ногами и заливаясь пьяным смехом, три гетеры, в одной из которых я, приглядевшись, к стыду своему, узнал мою протеже — задержанную околоточным скромницу, избежанию которой врачебного осмотра я немало способствовал днем в полицейском управлении.

И девушка тоже заметила меня. Лицо ее, искаженное опьянением и теперь уже не казавшееся мне нежным и невинным, вдруг озарилось улыбкой. Вскочив с колен своего кавалера, она подбежала ко мне и присела передо мной в шутовском поклоне.

— Вот и свиделись, господин судейский начальничек! — пропела она. — Благодетель мой! Вот и место отблагодарить вас нашлось! А идите к нам за стол, замарьяжу вас, любо-дорого! Да не бойтесь, не заразная я!..

Я отвернулся и хотел было идти вон из трактира, но Маруто удержал меня за руку. Он уверенно повел меня вглубь заведения, мимо биллиарда, где открылось потайное помещение, более светлое, чем основной зал. Окон не было и тут, но свечи горели ярко, и единственный стол был чисто прибран и вытерт, угол занавешен тряпичным пологом. Тут же, откуда ни возьмись, появился половой с крахмальным полотенцем через руку и поклонился Маруто, а заодно и мне. Маруто отдал ему несколько кратких и четких распоряжений относительно нашего ужина — чувствовалось, что его тут понимают с полуслова, — и половой исчез. А Маруто предложил мне садиться за стол, мы уселись друг напротив друга. Он не задал мне ни одного вопроса об этой странной встрече, и я был ему благодарен, потому что рассказывать сейчас об этом моем позоре было выше моих сил.

Стол очень быстро оказался накрыт; половой прислуживал нам с величайшей проворностью. Еда и закуски оказались действительно приличными; и если я поначалу испытал замешательство, так как ранее обходил подобные заведения стороной, то сейчас я уже и думать забыл о подозрительных личностях, наполнявших общую залу. Из буфета Маруто заказал для нас две стопки листовки, которую моментально принес на подносике половой. Выпив недурную водку и тут же закусив горячими щами, я почувствовал, что окончательно примирен с окружающей действительностью.

— Ну что, Алексей, полегчало вам? — хитро улыбнувшись, спросил мой vis-a-vis.

И я, откинувшись от стола, кивнул и улыбнулся ему в ответ.

— Я здесь часто обедаю, — пояснил он, — не смотрите, что в общей зале всякий сброд, бывает, находится. Для меня всегда наготове отдельный кабинет. Я и сам не знаю, чем заслужил такое уважение, — поспешно сказал Маруто, уловив, наверное, мой вопросительный взгляд, — но как-то бывал тут в форменном платье, и хозяин, видно, решил на всякий случай заручиться добрым отношением судебной власти.

Что ж, это было вполне возможно. И я понимал своего товарища: наесться тут можно было за небольшие деньги сытно и вкусно, а в отдельном кабинете возможно и пренебречь шумом сброда в общей зале, да его почти и не слышно было, равно как и стука шаров, и возгласов игроков из биллиардной. С улицы также шума слышно совсем не было, только вдруг зазвонили к службе на колокольне Знаменской церкви. Я вспомнил, что хотел прижать пружинку боя на своем хронометре, и незаметно, как мне казалось, вытащил часы из кармана, но это не ускользнуло от внимания моего товарища. Глаза его зажглись при виде моих драгоценных часов, и я не без удовольствия показал ему их и продемонстрировал бой, перед тем как заняться усовершенствованием механизма.

— Сколько же стоит такой хронометр? — спросил Маруто, впрочем, зависти в его голосе я не услышал, только искреннее восхищение хорошей вещью.

Я объяснил ему, что мне, конечно, такая вещь была бы не по карману, но это подарок тетки-полковницы, которая воспитала меня как родного сына. При этих словах Маруто как-то странно на меня посмотрел.

— А вы считаете, Маруто, что этот хронометр в кармане скромного судейского служащего может навести на мысли о мздоимстве? — вдруг обеспокоился я, смущенный, к тому же, его взглядом, и Маруто рассмеялся.

— Какой вы, однако, щепетильный, Колосков! Да успокойтесь, никто и не подумает упрекать вас в корысти. Носите его на здоровье. Не скрою, хотел бы я иметь такой хронометр, но пока не могу себе позволить. А про вас ходят слухи, что вы совсем даже не стеснены в средствах…

Я удивился.

— Отчего же такие слухи ходят? Разве я дал повод?…

Маруто посерьезнел и внимательно посмотрел на меня.

— Да разве всегда нужен повод? Просто вы у нас — белая кость. Вы да Плевич, — он усмехнулся как-то невесело. — Я ведь колебался, прежде чем пригласить вас со мной. Боялся, что откажете. Подумаете, что не вашего поля ягода…

— Да помилуйте, Людвиг! Разве я давал повод считать себя высокомерным?!

— Сказал же вам уже, Колосков, что повод не всегда нужен. Просто слышал, что вы росли в семье обеспеченной, не чета мне. Вальдшнепов ели, нафаршированных березовыми почками, а?

Я почувствовал, что покраснел. Черт меня дери, полмесяца назад я действительно похвалялся способностями нашей кухарки, и в пример привел приготовляемое ею мастерски блюдо, которого, впрочем, мы не едали со смерти полковника. Мне его довелось попробовать в первый год приезда в Петербург, семь лет мне было от роду. До сих пор помню необычный вкус дичи с терпкими лиственными комочками, которые я принимал за диковинные ягодки…

— А мы таких деликатесов не едали, — тихо сказал Маруто. — Бигос по праздникам, да холодец из мослов — вот и все разносолы. Отец едва концы с концами сводил. Как только выучил нас, не представляю! Мать стирать брала у соседей… Я никому еще в этом не признавался, стыдился, вам первому говорю, Алексей.

Мне захотелось как-то ободрить этого славного парня, и я, ничего не говоря, потрепал его по руке, протянувшись через стол. А в сердце защемило от его слов: мать, отец… Он завидовал моему благосостоянию; а я, я готов был все блага мира отдать, только бы родители были живы… Голова у меня слегка кружилась — и немудрено, я ведь целый день не ел, а сейчас, к вечеру, набил желудок да и выпил еще. Но кружение это было приятным, и я любил весь мир. Я забыл даже про встречу с гулящей девицей, которую так опрометчиво защищал в полиции от желтого билета.

В нашем отдельном кабинете бесшумно возник половой. Подойдя к Маруто, он наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Выражение лица моего товарища сменилось на озабоченное, он достал деньги и отдал половому, тот так же бесшумно скрылся, а Маруто вполголоса обратился ко мне.