Я - не серийный убийца - Дэн Уэллс

— Хорошо, — ответил доктор и сделал запись в блокноте.

— Можно посмотреть, что вы написали? — спросил я.

— Конечно. — И он передал мне блокнот.

Главная причина: убийца в городе.

Не хочет говорить об отце.

— Что за «главная причина»?

— Главная причина, по которой ты напугал Роба Андерса. Есть еще и другие?

— Не знаю, — ответил я.

— Если не хочешь говорить об отце, может, поговорим о твоей матери?

Монстр за стеной зашевелился. Я привык думать о нем как о монстре, но на самом деле это был я сам. Или, по крайней мере, темная часть меня. Вы, вероятно, думаете, что быть вместилищем монстра жутковато, но, поверьте мне, гораздо хуже, когда этот монстр — ваш собственный мозг. Если называешь его монстром, то как бы немного дистанцируешься от него и чувствуешь себя лучше. Не намного, но и это уже что-то.

— Моя мать — дура, — сказал я. — Она не пускает меня в морг. Уже месяц.

— До прошлого вечера в городе почти месяц никто не умирал. Зачем тебе в морг, если нет работы?

— Я часто ходил туда — подумать. Мне там нравилось.

— У тебя нет другого места, где можно было бы посидеть и подумать?

— Я езжу на Фрик-Лейк, — ответил я. — Но там теперь холодно.

— Фрик-Лейк?

— Клейтон-Лейк. Там много всяких чудиков. Но я практически вырос в этом морге, и она не имеет права не пускать меня.

— Раньше ты говорил, что всего лишь несколько лет помогал матери, — продолжал доктор Неблин. — В морге есть еще что-то, к чему ты привязан?

— Этот репортер погиб вчера вечером, — сказал я, не обращая внимания на его вопрос. — И мы, вероятно, получим его — они, конечно, повезут домой хоронить, но сначала могут прислать к нам на бальзамирование. Я должен увидеть это тело, а она не хочет меня пускать.

Неблин помолчал.

— Зачем тебе его видеть?

— Чтобы узнать, что он думает, — ответил я, глядя в окно. — Я пытаюсь его понять.

— Убийцу?

— С ним что-то не так, а я никак не могу сообразить, что именно.

— Так, — сказал Неблин. — Мы можем поговорить об убийце, если ты этого хочешь.

— Правда?

— Правда. Но когда мы закончим, ты ответишь на любой вопрос, который я задам.

— Какой вопрос?

— Узнаешь, — ответил Неблин, улыбаясь. — Так что тебе известно об убийце?

— Вы знаете, что он забрал почку у первой жертвы?

Неблин склонил голову.

— Я этого не знал.

— Никто этого не знает. Так что никому не говорите. Когда труп привезли в морг — у него отсутствовала почка. Все тело было располосовано, но почку отрезали довольно ровно.

— А что со второй жертвой?

— У того он взял руку, — сказал я. — Живот располосовал, но не выпотрошил — большинство внутренностей остались на месте.

— А у третьего он забрал ногу, — закончил Неблин. — Интересно. Значит, органы, собранные в кучку в первый раз, были делом случая — он не исполняет ритуал над убитым, просто забирает части тела.

— Именно это я и сказал маме, — всплеснул я руками.

— И после этого она тебя вышвырнула?

Я пожал плечами:

— Наверное, для нее это прозвучало жутковато.

— Меня интересует то, как он оставляет тела, — сказал Неблин. — Не забирает их и не прячет. Просто оставляет — пусть другие найдут. Обычно это означает, что серийный убийца вкладывает в свои действия какой-то смысл, хочет, чтобы мы нашли тело и прочли его послание. Но если верно то, что ты говоришь, он не выставляет тела напоказ — быстро наносит удар и исчезает, проводя с убитым как можно меньше времени.

— Но что это значит? — спросил я.

— Прежде всего то, что он, возможно, ненавидит то, что делает.

— В этом есть смысл, — кивнул я. — Я об этом как-то не подумал.

Я мысленно назвал себя дураком за то, что сам не догадался. Почему мне не пришло в голову, что убийца, возможно, и не получает удовольствия от убийства?

— Но он изуродовал лицо репортера, — вспомнил я, — так что у него был еще какой-то мотив, кроме как прикончить его.

— У серийных убийц, — сказал Неблин, — мотив нередко носит эмоциональный характер: убийца может быть рассержен, разочарован, смущен. Не впадай в ошибку и не считай, что социопаты лишены чувств, — чувства у них как раз очень обострены, они просто не знают, что делать со своими эмоциями.

— Вы сказали, что ему не нравится убивать, но пока он брал что-то на память у всех трех жертв, — стал я рассуждать. — Тут нет логики: зачем брать что-то на память о событии, которое не хочешь запоминать?

— Над этим стоит подумать, — сказал Неблин, делая запись в блокноте. — Но теперь пришло время задать вопрос тебе.

— Хорошо, — сдался я, вздыхая и отворачиваясь от окна. — Давайте ваш вопрос.

— Скажи, что делал Роб Андерс, перед тем как ты стал угрожать ему убийством.

— Я не угрожал ему убийством.

— Ты говорил о его смерти в угрожающем смысле, — сказал Неблин. — Давай не будем придираться к мелочам.

— Мы собрались в спортзале на дискотеку, и он задирал меня — дразнил, выбил у меня стакан… А когда я говорил с другим человеком, он подошел и стал цеплять меня по-настоящему, а я знал только два способа избавиться от него: или ударить, или напугать. У меня есть правило: не трогать людей. Поэтому я его напугал.

— У тебя нет правила насчет угрозы убийством?

— Прежде не было, — сказал я. — Теперь появилось.

— А с кем ты говорил?

— Какое это может иметь значение?

— Мне просто любопытно, с кем ты говорил.

— С одной девочкой.

Монстр за стеной издал низкий недовольный рык.

Доктор Неблин наклонил голову.

— Имя у нее есть?

— Брук, — ответил я, неожиданно почувствовав неловкость. — Просто девчонка. Она сто лет живет на моей улице.

— Хорошенькая?

— Для вас она слишком мала, доктор.

— Давай я спрошу по-другому, — сказал он, улыбаясь. — Тебя к ней тянет?

— Мне казалось, мы говорили о Робе Андерсе, — заметил я.

— Это я из чистого любопытства, — сказал он, делая запись в блокноте. — Ну, мы в любом случае на сегодня почти закончили. Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

— Да нет.

Я выглянул в окно: между зданиями осторожно пробирались автомобили, словно жуки в лабиринте. В восточном направлении — прочь из города — проехал фургон телеканала «Файв лайв ньюс».

— Похоже, он их напугал, — сказал Неблин, проследив за моим взглядом.

Возможно, он прав… Постой-ка. Вот оно. Вот то звено, которого мне не хватало.

Убийца напугал их.

— Это не серийный убийца, — неожиданно сказал я.

— Нет? — переспросил Неблин.

— Все не так, — ответил я. — Так не может быть. После убийства он не убежал — оставил тело на всеобщее обозрение, облив его этой дрянью. Он не пытался скрыть преступление, он хотел, их напугать. Неужели вы не понимаете? У него была причина!

— А ты думаешь, что у серийных убийц нет причин?

— Нет у них причин, — подтвердил я. — Просмотрите сводки по преступлениям, и вы не найдете ни одного серийного убийцы, который убивает кого-то, потому что тот слишком близко подобрался к его тайне. Большинство из них будут из кожи вон лезть, чтобы привлечь к себе внимание. Им нравится шумиха вокруг них. Половина серийных убийц пишет письма в газеты.

— А разве славу нельзя толковать как причину?

— Это не одно и то же, — возразил я. — Они убивают не потому, что просто хотят привлечь к себе внимание, — им нужно внимание именно как убийцам. Они хотят, чтобы люди знали, что они делают. Убийство остается основной причиной — главной потребностью, которую убийца пытается удовлетворить. А у этого типа есть что-то еще. Я не знаю, что это, но оно существует.

— А как насчет Джона Уэйна Гейси? — спросил Неблин. — Он убивал геев, потому что хотел их наказать. Вот тебе и причина.

— Лишь немногие из тех, кого он убил, были настоящими геями, — сказал я. — Вы много о нем читали? Гомосексуализм являлся не причиной, а только поводом — ему нужно было убивать кого-то, а утверждение, что он наказывает грешников, ослабляло чувство вины.

— Ты что-то слишком разволновался, Джон, — заметил Неблин. — Давай, пожалуй, закончим на этом.

— У серийных убийц нет времени убивать любопытствующих репортеров, потому что они слишком заняты убийством тех людей, которые отвечают их представлениям о жертве: стариков, детей, блондинок из колледжа, кого угодно, — сказал я. — Почему этот действует иначе?

— Джон… — начал Неблин, но продолжать не стал.

Я почувствовал, что у меня закружилась голова, как если бы я дышал чистым кислородом. Доктор Неблин правильно сказал — пора заканчивать. Я набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза. Для этого еще будет время. И тем не менее я чувствовал приток энергии, в ушах у меня стоял звук бегущей воды. Этот убийца был какой-то не такой, какой-то новый.