Я – сталкер. Синдром героя - Александр Тихонов

Я стоял на крыше кирпичной двухэтажки – основного корпуса заброшенного детского садика. Когда-то сюда привозили своих детишек жители посёлка с позитивным названием Радостный. Теперь вокруг на два десятка километров – Зона, а подросшие детишки ходят в школу другого посёлка Радостного, возведённого за пределами Зоны после катастрофы. Если называть отпрысков именами умерших родственников считается плохой приметой, то называть новообретённый дом именем почившего посёлка – в порядке вещей.

В руках я крутил измятую сигарету. Не курил с детства, когда втроём с пацанами, Пашкой и Никитой, дымили стащенной у соседа «Примой». Даже в Зоне, когда на моих глазах истёк кровью сослуживец, курить не стал. Вовку, фамилию которого, хоть убей, не вспомню, я держал под скулы, чтобы голова не заваливалась набок, а старшина зашивал распоротое горло.

– Как его зовут?

– Вова…

И медик похлопывал побледневшего, обмякшего бойца по щеке:

– Вова, сынок… Посмотри на меня… не закрывай глаза… мужики, говорите с ним. Он должен находиться в сознании.

Уже потом, когда врач поднялся с колен и прохрипел: «Всё, кабздец», мне предложили сигарету. Принял трясущимися пальцами, пачкая в крови Вовки тонкую папиросную бумагу. Тогда не закурил.

Теперь же, разбуженный посреди ночи мучительным кошмаром, жевал сигарету, шарил по карманам в поисках спичек. Их не было. Да и пачка «Кубанских» служила лишь для успокоения нервов.

Мне приснился погибший осенью учёный, профессор Анатолий Шилов. Мутная была история… Сначала я вёл Шилова к одному из многочисленных строений, расположенных у Мёртвого озера, такому же ничейному, обросшему мхом, как здание бывшего детсада, потом оставил умирать. Почему так поступил – отдельная история. Шилов тогда выжил, и мы встретились в доме Болотника. Я повинился, он простил, но осадок остался, тем более что за короткий срок, предавая друг друга – ладно, что уж там, предавал лишь я, – парадоксальным образом сдружились. Один из наместников Хозяев, подлый старикашка Кривошеев, убил Шилова на моих глазах. Прострелил ему голову из огромного хромированного револьвера. Так просто и без сожаления лишил жизни человека, у которого остались жена, трое детей и собака по кличке Шкет…

Во сне Анатолий сидел, привалившись к стене полупустого здания блокпоста. Горло его было разорвано.

– Как его зовут? – звенел чей-то голос.

– Анатолий… – отвечал я.

– Говори с ним, он должен оставаться в сознании.

Тщетно пытался зажать рану, из которой фонтаном била кровь.

– Я не умру, Александр, – на удивление внятно говорил Шилов, – не могу умереть, мне ведь только весной будет сорок. Я так много ещё не сделал… Старший сын только пошел в первый класс, я хочу видеть, как он получит аттестат, как влюбится, женится, как у него появятся свои дети. Я хочу услышать, как средняя дочурка скажет первое слово. У неё с этим проблемы. Два года скоро, а девочка не говорит. Врачи успокаивают, мол, такое бывает, и ребёнок нормальный, но мне страшно… А младшая, Александр, только не смейтесь, уже что-то лопочет. Её недавно из роддома забирали, а она пробует говорить. Вся в папку. Я тоже рано начал… Правда, жена сказала, что я нафантазировал себе, что ребёнок не может ничего произнести в трёхмесячном возрасте… Жена… Её зовут Надя. Мы познакомились, вы не поверите, Александр, в Сирии. Я работал там какое-то время, помогал восстанавливать медицину страны после известных событий. А она служила медсестрой в военном госпитале. Это судьба… Я не могу умереть. Я хочу видеть, как она постареет, как поседеют её волосы, выцветут её глаза. Странно, наверное, такое слышать, но я хочу прожить с ней всю жизнь… Мне нельзя сейчас… Александр, мне нель…

Я тупо смотрел на него, произносящего свой страшный и трогательный монолог, а потом вдруг услышал: «Всё, кабздец». И сон прервался, будто фильм, последнюю сцену которого смяли бегущие в атаку безукоризненно ровные шеренги титров.

А ведь Шилов погиб из-за меня. Пошел за мной, как телок на веревочке, и был убит. Мёртв и друг юности Верещагин, и Саныч, и Кондрат…

Зона, ты отняла их у меня. Всех…

Тихо поскрипывали ржавые петли ведущей на крышу двери, мерно ударяла о стену захватанная сотнями рук латунная ручка. Дом жил своей, непонятной человеку жизнью. По этажам бродили сквозняки, свистели, стучали, завывали в длинных, захламлённых коридорах, а где-то на первом этаже покачивалась старая детская игрушка «ванька-встанька».

Фрегат появился рядом со мной так неожиданно, что я вздрогнул, разжал пальцы, и сигарета полетела вниз, в промозглую, сырую ночь, где влажно блестели крыши детских грибочков, арматурные скелеты качелей.

– Не спится? – сталкер присел рядом на край крыши, свесив ноги.

– Кошмары снятся.

Фрегат понимающе хмыкнул.

– Мне тоже снятся, – он запустил руку в карман штормовки, достал горсть семечек и предложил мне. Я отказался.

– Несколько раз снился Максим Зверев. Будто мы с Инком нагнали его в доме Болотника, схлестнулись в рукопашной. Он, значит, меня за горло схватил, аж воздуха нет вздохнуть. Всё, думаю, кранты.

– И что?

– Ничего. Просыпался каждый раз на этом моменте. Причём у Зверя одни и те же приёмчики в каждом сне, захваты одинаковые. Если разучить, в следующем сне я его, суку, заломаю.

Я усмехнулся. «Пепловцу», а может, теперь и «лешему», удалось разрядить обстановку. Стало не так муторно на душе.

– Я подумываю бухать начать, – вдруг, как бы между прочим, сказал я.

Фрегат скривился.

– Ты либо бухаешь, либо нет. Тут «подумывать» нельзя. Да и вообще – дурак ты, солдатик.

– Мне мутанты, которые у Болотника живут, сказали, что мёртвые за мной идут.

– Ага, а мне они сказали ссать против ветра, но я же их не слушаю, – Фрегат засмеялся до глухого посвиста. – Я чё пришел-то… По поводу Белки. Ты ей веришь?

– А почему нет? – поинтересовался я, пытаясь различить в темноте черты лица собеседника, но в свете далёкого нарождающегося месяца виднелся только острый силуэт.

– Я вот что думаю, солдатик, – сталкер лихо цокнул языком, – всё слишком гладко и сладко. Мы искали ниточку к этой мрази – Иванову, и тут вдруг девица красная.

Я не ответил. Сомневался, мешкал. Девушка и впрямь появилась как по заказу, но, как говаривал Болотник, в Зоне совпадения происходят всё чаще, и это норма, потому что совпадения – не совпадения вовсе, а скрытые, непонятные нам закономерности высшего порядка.

– Ты слышал вообще, о чем я говорю?

– Сколько у нас стволов? – ответил я вопросом на вопрос.

Фрегат покосился на меня, неприятно осклабился:

– Неугомонный ты, солдатик… Прямо как Инк. Он тоже с шилом в заднице.

– Людей сколько?

– Ну, допустим, мы с тобой, Инк, Хорёк, Грызун. Может, те двое – Спам и Монгол. Не факт, что все согласятся. И всё равно нас мало.

Помолчали.

– Инк – идеалист, – от наигранной весёлости в тоне сталкера не осталось и следа. – Он поклялся Зону от всякого отребья избавить и мутантов извести. Не позволяй ему тобой командовать, а то, не ровен час, встанешь под знамёна «леших» и побежишь с голым задом на пулемёты.

– А ты разве не с «лешими»?

– Я сам по себе, – сталкер пожал плечами. – Просто сейчас – по пути с «лешими», потом, может, вернусь в «Пепел». Или не вернусь… После той заварухи на блокпосту меня не хотят в кланах видеть. Боятся Хозяев. А то вдруг эти черти решат меня завалить и пол-клана в придачу перещёлкают. Ты, главное, Инка особо не слушай, вот я о чем. И про девчулю-красотулю подумай.

– Инка не слушать, девке не верить… Паранойя у тебя.

Сталкер обиженно фыркнул:

– Поживи в Зоне с моё… Тут такой мерзости хватает, от которой волосы на правом яйце дыбом встают. Надо ожидать чего угодно.

Я достал из пачки очередную сигарету, поднёс фильтр к губам.

– А ты проверь эту деваху, – вдруг предложил я.

– Как? Сказать: признавайся, милая, ты не настоящая?

Мы оба задумались, потом Фрегат предложил:

– Я могу сказать, что раскусил её и хочу работать на Иванова. Но если она согласится нас с ним свести, то я и правда уйду работать к Хозяевам, – он вновь рассмеялся, на этот раз вполне искренне.

Шутил он или говорил правду, я так и не понял. Фрегат спустился вниз, а я долго ещё сидел на крыше, глядя в чёрную бездну ночной Зоны. Так и не закурил.

Наверняка прежде, до появления аномальной жути, здесь дежурил пожилой сторож. Ходил себе с берданкой меж качелей и пугал перебравшихся через забор целующихся подростков и едва живых наркоманов. Теперь нет ни посёлка, ни сторожа. И если от двухэтажки уцелело хоть что-то, то посёлок Радостный сровняли с землёй ещё в первые недели существования Зоны, засыпая фосфорными бомбами занятые нежитью кварталы. А садик устоял. Быть может, для того, чтобы сегодня здесь заночевал наш отряд.

Я взглянул вниз. У входа в корпус о чём-то негромко разговаривали Белка и Фрегат. Наконец, сталкер взял спасённую девушку под руку и повёл в темноту. Там, укрывшись от посторонних глаз, они ещё какое-то время перешептывались.