Ученик мага - Михаил Костин

– Заткнись, – прошипел сквозь зубы Пантор.

– Да ладно, – хлопнул его по плечу Мартин. – Не в столице. Здесь магов уважают и боятся.

– Я видел. – Пантора отчего-то потянуло на ядовитые замечания. – Особенно уважают. Так и норовят по башке настучать. От большого уважения.

Винсент поднял стул и присел за столик. Лорка плюхнулся рядом с рыжим.

– По башке здесь все друг другу настучать норовят, – вклинился он в разговор. – Это потому что жизнь скучная. Всех развлечений – нажраться и подраться. А уважение есть. Это ты зря. Вот ты засветился с магией, а стучать на тебя никто не побежит. У нас это не принято. Вот если б запустил заклинание и засветился бы для магов из отдела контроля, тогда да. Хотя они тут тоже сквозь пальцы на все смотрят.

– Это правда, – кивнул Мартин. – Возле Вероллы построже. В столице вообще сплошные доносчики. А чем дальше от столицы, тем свободнее. Мы потому здесь и осели, что можно значительно больше и без лицензии. А если с лицензией, так и вообще почти все что угодно. Садись, в ногах правды нет.

Пантор подошел к столу и бессильно рухнул на стул, понимая, что в ногах нет не только правды, но и сил не осталось. Рядом уселся Мартин.

Подбежал бармен, верткий и пронырливый, как скользкая рыба. Быстро смел со стола остатки былого пиршества, что устроили другие клиенты. На беглый взгляд Пантора среагировал мгновенным:

– Чего изволите?

– Мяса, – буркнул ученик мага, чувствуя собачий голод. – А еще свежих овощей, сыра и вина.

Бармен кивнул и подпихнул бумажку.

– Это довесок к счету, – пояснил он. – За разбитую посуду и поломанную мебель.

Пантор скосился на счет и пришел в искреннее удивление.

– Это все?

– Остальное за счет ушедших, – пояснил бармен и смущенно добавил: – Их я знаю, они заплатят. А вы чужаки, так что давайте сразу. Мало ли…

16

Заведение, в котором их застала ночь, стояло прямо у дороги и называлось «Вдали от жен». Название говорило само за себя. Санчеса оно раззадорило на ухмылки и сальные шуточки, Ниро же крепко напрягся. И хотя жене вдали от нее он был так же верен, как и находясь рядом с ней, само пребывание в подобном заведении выводило из состояния равновесия.

Между тем заведение оказалось вполне приличным. Номера вылизаны до блеска, обстановка вполне достойная. Даже утренние газеты лежали на журнальном столике уже с вечера. Ниро прошел в номер и первым делом засел именно за прессу. Поверх увесистой стопки покоились популярнейшие в ОТК «Огни Вероллы». На первой полосе красовалось новое разоблачение от Санчеса О’Гира. Ниро поморщился, отбросил газету.

– Как это у вас получается? – полюбопытствовал он.

Санчес поглядел на спутника с удивлением. Мало того что тот отвлек от изучения непомерно здоровой кровати, что занимала большую часть комнаты, так еще и беспричинно отвлек.

– Вы о чем?

– Об этом, – пристав потрепал газету. – Вас же в городе нет. Откуда свежий материал?

– Нашли о чем заботиться, – отмахнулся журналист. – Я обеспечил редакцию своими свежими материалами на полгода вперед.

– А как же актуальность? – подивился пристав. – Не теряется?

– Актуальность чего-то бойкого не потеряется в нашем болоте и через два года, – объяснил Санчес. – А я даю интересный материал. Жесткий, яркий, можно сказать революционный.

Журналист плюхнулся на кровать прямо поверх шелкового покрывала. Не снимая ботинок.

– Вы, значит, революционер? – брезгливо поглядел на ботинки журналиста Ниро.

– Что вы, революционером в наши дни быть опасно. Нет, я скорее шут. А шуту разрешено говорить правду. Грань дозволенного, пристав, грань дозволенного.

– А вы знаете, что это такое? – Ниро все так же сверлил взглядом грязные журналистские башмаки на свежезастеленной кровати, и их вид не вызывал у него ничего, кроме раздражения.

– Бросьте, – вполне серьезно сказал Санчес. – Я работаю на грани, но я никогда не переступаю ее. Я знаю, за что меня любят, я знаю, за что меня терпят. Знаю черту, за которой терпение лопается, и никогда ее не переступлю. Любой эпатаж должен иметь свои границы. И никакой эпатаж не стоит того, чтобы я рисковал ради него своей шкурой.

– А как же идеи? Идеалы? Ценности, наконец?

– Идеалы и идеи – такой же товар, как и все прочее. – Журналист повернулся набок, подпер щеку ладонью и отклячил бедро, умышленно или нет, но напоминая девушку легкого поведения. – Главное – правильно преподнести и подороже продать, ну или продаться. Нет, бывают искренние, которые свои идеалы пихают в то, что пишется в угоду тенденциям, власти, цензуре, читателю. Но даже если они двигают светлую идею, она все равно работает на систему. А если она идет вразрез с системой, то система его уничтожает. Лояльный автор – почет и стабильная работа, революционер – ссылка и нищета.

– Слышали бы вас сейчас ваши читатели.

– Плевать я хотел на этих читателей, – фыркнул Санчес. – Пока мои статьи – товар, и товар продающийся, мне начхать на каждого гребаного покупателя. Где сердитое бурчание, там скандал, а любой скандал привлекает внимание.

Ниро брезгливо поморщился. Он всегда подозревал, что журналисты – люди без чести и совести, но чтобы настолько…

– Но есть для вас хоть что-то святое?

– Конечно, – ухмыльнулся Санчес. – Тот, кто меня продает. Тот, кто меня печатает. Без них я – никто. А те, которые читают… да им все что угодно впарить можно. Если я начну писать про то, как с неба спустились боги и устроили потасовку в городском парке, это будут читать. Найдутся, конечно, те, кто возмутится, но и они прочитают. Если я начну писать с нарочитыми ошибками, куча борцов за чистоту языка предаст меня анафеме, а еще куча кретинов станут подражать моему гениальному слогу. И при этом те и другие будут меня читать. Они никуда не денутся, покуда мой редактор предлагает им к завтраку меня под кофе, овсянку и жареные яйца. Да если я открыто назову их всех идиотами с первой полосы, они все равно будут меня читать. Более того, большая часть их примет это с восторгом.

– Почему?

– Потому что они идиоты, – пожал плечами Санчес.

– Но ведь должно же быть уважение к читателю? – не выдержал Ниро.

– Уважение к читателю быть должно. Уважение к читателю есть, – загрустил вдруг Санчес. – Читателей вот только нет почти.

– Да, – фыркнул пристав. – Похоже, вы забыли, какой тираж у вашей газеты?

Санчес посмотрел на пристава с возросшим удивлением.

– Господин Ниро, вы вправду считаете, что любой, кто научился складывать буквы в слоги и слова, – читатель?

– А разве нет? – сгоряча ляпнул пристав.

– Складывать буквы в слова умеет любой гимназист. Но это умение не имеет ничего общего с умением понимать написанное. Я уж не говорю о том, чтобы читать между строк. Для этого нужны культура, образование, воспитание, наконец. А «Огни Вероллы» покупают все, вне зависимости и умения думать.

Пристав обиженно отвернулся от журнального столика и мысленно поклялся больше никогда не покупать паршивую газетенку. Впрочем, здесь ему предлагали эту желтую прессу совершенно бесплатно.

Поразмыслив, Ниро подцепил «Огни Вероллы», думая, что заснет под пару-тройку глупых статеек.

– Бинго! – радостно возвестил журналист.

Пристав отдернул руку, роняя газету, и поглядел на журналюгу, ища подвох.

– Я победил, – довольный собой, поведал Санчес.

– Я с вами не соревновался.

– Не врите, – покачал головой журналюга. – Ваши душевные терзания были оттиснуты у вас на лбу крупным шрифтом. И их итог я наблюдаю сейчас. Так что вы спите на диване.

– С чего это? – возмутился пристав.

– С того, что вы проиграли со своей моралью, когда взяли в руки газету с моей статьей. Кроме того, кто-то должен спать на диване. Или вы хотите делить со мной койку этой ночью?

– Идите знаете куда?! – разъярился Ниро.

– Знаю, – лучезарно улыбнулся журналист. – Я на койку, а вы – на диван. Спокойной ночи, господин пристав.

– Наглец, – сказал Ниро только для того, чтобы хоть что-то сказать, оставить последнее слово за собой.

17

Вино возымело странный эффект. Винсент, смешавший с вином пиво, отключился и теперь мирно похрапывал, откинувшись на спинку стула и запрокинув рыжую голову. Пантор сидел мрачнее тучи. При одной мысли о том, что чуть было не воспользовался боевой магией, на душе становилось паршиво. Нет, Мессера, как и других, преступивших закон, он не осуждал. Не было у него такого морального права. Но сам старался всегда жить по закону. А тут… Как могло случиться, что он так легко едва не нарушил закон? Ведь он уже был готов. Еще секунда и…

Конец ознакомительного фрагмента.