Политическая преступность и революция - Роберт Ляски

Ко всем этим главным причинам эмиграции присоединяются второстепенные.

Гиббон говорит: «Когда настал жестокий голод, то германцам оставалось только послать треть или четверть своих молодых людей искать счастья в других местах».

По словам Павла Диакона, эмиграция обусловливалась несоответствием между количеством населения и средствами к существованию. Не будучи земледельцами, германцы не были привязаны к земле; достаточно было чумы или голода, победы или поражения, прорицания оракула или красноречия вождей для того, чтобы заставить их идти в теплые страны, на юг (Гиббон). А климат Германии был тогда, по-видимому, холоднее, чем теперь.

Гуннов погнала к Западу необходимость бежать от гнета победоносных врагов; арабов двинул на Византию и Персию религиозный фанатизм; а кимвров и тевтонов бросил на Галлию и Италию религиозный террор[69].

Часто, между прочим, к переселению понуждала страсть к вину и спиртным напиткам. Согласно одному преданию, отвергаемому, однако же, некоторыми историками, лангобарды спустились в Италию лишь после того, как воины Нарсеса принесли домой итальянские фрукты, соблазнившие их вкус.

Всего этого совершенно достаточно для того, чтобы объяснить себе медленное движение народов Севера к Югу, впоследствии победившее законы инерции и ставшее неудержимым.

Надо заметить, что это движение не кончилось с достижением цели, но, подчиняясь закону инерции, вследствие которого всякое движение должно продолжаться бесконечно, если не будет остановлено трением, оно продолжалось в виде Крестовых походов, вторжения норманнов в Сицилию, и, наконец, в виде пилигримства, которое вошло в привычку и не прекращалось, несмотря на отсутствие необходимости менять место.

Другой причиной филонеизма служат последовательные движения, рождающиеся из первичных. Так, некоторые историки полагают, что магометанство явилось продолжением христианско-иудейской революции. «Магомет был назарянин-иудеохристианин. Семитический монотеизм возвратил в нем себе свои права и отмстил за мифологические и политические осложнения, внесенные греческим гением в теологию первых учеников Иисуса» (Ренан).

Можно сказать более: в революциях, а уж особенно в бунтах, в восстаниях, прогресс, следуя тому же закону инерции, принимает движение ускорительное и сильно стремится к крайностям, которые его и губят.

Так, Кромвель доводит страну, почти феодальную и ультрамонархическую, до цареубийства и демократической республики, причем лорды теряют всякое значение, а сторонники свободы стесняют последнюю до такой степени, что стремятся уничтожить адвокатское сословие и университеты, воспрещают танцы, спектакли и даже празднование Рождества Христова, разбивают статуи и сжигают священные картины (Маколей). Все это ведет к реакции при Карле II, которому парламент вручил абсолютную власть. Точно таким же путем христианство приходит к кастрации и к уничтожению собственности. Крайности, совершенные в 1789 г., всем известны.

Эбионы («о Христе нищие»), которым христианство обязано своими первыми шагами, по прошествии века скандализировали церковь, и учение их было признано кощунственным (Ренан).

Вот это-то стремление переходить границы, обусловленное чересчур страстным отношением к делу, губит восстания, ведет их к самоубийству путем эксцессов и уничтожает или (по крайней мере) уменьшает прогресс, достигнутый революциями.

Следовательно, самое серьезное возражение против мизонеизма представляет собою и самое яркое его подтверждение. Человек – как и животное, как растение, как камень, – пребывает в неподвижности, если внешние силы тому не помешают и не бросят его в противоположную крайность, в которой он вновь может быть иммобилизирован.

Во всяком случае, в силу законов инерции всякие перемены совершаются очень медленно и дают возможность возврата. Движение становится постоянным и даже ускоряющимся лишь тогда, когда силы, его обусловившие не только постоянны, но и увеличиваются.

В общем филонеизм как причина прогресса одерживает иногда верх над законом инерции, по крайней мере, в белой расе и многих желтых, но он никогда не бывает результатом естественных, внутренних стремлений человека, а всегда обусловливается силами внешними, физическими, социальными (сумасшедшие, голод, завоевания), историческими и проч., которые собственно и побеждают инерцию. Он есть, следовательно, равнодействующая маленьких и незаметных влияний житейской обстановки человека, совместно с влияниями более крупными – воздействием обстановки физической, так же, как работой гениев и сумасшедших, хотя последняя и является иногда бесплодною в данное время. Мы видим только эффект этой равнодействующей, так как без телескопа истории и социологии не можем различить тех маленьких сил, из которых она слагалась в течение долгого времени. Точно так же мы, глядя на Сириус, не можем себе представить, чтобы лучам его понадобились века, чтобы дойти до нашего глаза, а, глядя на громадные мадрепоровые (коралловые) острова, с трудом верим, что они построены миллиардами маленьких зоофитов, целые тысячелетия работавшими над этой постройкою.

И пусть никто не говорит, что филонеизм и прогресс представляют собою реакцию пропорциональную акции мизонеизма – колебание маятника, исключающее закон инерции.

Маятник не двигался бы, если бы его не толкали, и даже самые маленькие его колебания происходят все-таки от внешних толчков, хотя бы незаметных.

Закон инерции всюду постоянен, так что всякое движение продолжалось бы вечно, если бы ему не мешало трение.

Мячик летает и прыгает, но только тогда, когда его двинула внешняя сила, и, если бы он не встречал препятствий и не испытывал трения о воздух, то летал бы вечно. Инерция есть общий закон и перемены, производимые внешними силами, менее общими, менее постоянными и настойчивыми, касаются более внешности, чем сути вещей.

Перемены эти, однако же, производимые внешними силами и совершающиеся очень медленно, замечаются не только в среде людей и животных, но даже в мире неорганическом. Так, соли меди и кальция при некоторых условиях обстановки и перемен температуры меняют цвет, не изменяясь, однако же, в молекулярном строении и продолжая давать обычные химические реакции.

IV. Революции и бунты

1) Обоснование понятия политических преступлений. – Если, следовательно, органический и нравственный прогресс должен идти весьма медленно, в силу естественных толчков, производимых внешними и внутренними обстоятельствами, и если человек и человеческое общество являются консервативными по инстинкту, то слишком произвольные, внезапные и резкие усилия для того, чтобы ускорить его, должны быть считаемы нефизиологичными. Будучи юридически необходимыми для угнетенного меньшинства, эти усилия все-таки антисоциальны, а потому и преступны. В большей части случаев даже бесполезно преступны, так как возбуждают мизонеистическую реакцию, которая, опираясь на основные свойства человеческой натуры, оказывается более сильною и идет дальше, чем предшествовавшая ей акция. Всякое прогрессивное движение для того, чтобы упрочиться, должно идти медленным шагом, а иначе оно будет не только бесполезным, а прямо вредным.

Люди, стремящиеся навязать обществу политическое нововведение резко, без особой надобности и наперекор традициям, будят мизонеизм и вызывают реакцию, оправдывающую приложение к ним закона о возмездии.

2) Революции и проч. – Вот тут-то и проявляется разница между революциями, собственно так называемыми, – процессом медленным, подготовленным обстоятельствами, неизбежным, слегка ускоряемым разве только гениальными невропатами или историческими случайностями – и бунтом, восстанием, которое всегда бывает внезапным, искусственным, подогретым, а потому уже в зародыше обреченным на верную смерть.

В истории революция есть синоним эволюции. Раз государственный строй данного народа, религиозная система или научная теория перестали удовлетворять новым условиям существования, они должны измениться с наименьшим трением и наибольшими результатами. Поэтому-то заговоры и бунты, сопровождающие революцию – если уж без них нельзя обойтись – бывают обыкновенно едва заметны и следы их быстро изглаживаются. Это не что иное, как проклевывание яичной скорлупы цыпленком, достаточно созревшим. Главным отличительным признаком настоящей революции является, стало быть, успех, наступающий рано или поздно, смотря по тому, насколько созрел цыпленок, насколько перемена для народа необходима.

Другой отличительный признак революции есть медленное и постепенное развитие, служащее залогом успеха, так как тогда она легко переносится и совершается без особых толчков, хотя обусловливает иногда некоторое насилие сторонников старого порядка, которые всегда будут в силу мизонеизма и универсальности закона инерции.