Ицамна - Ольга Рубан

А когда ощущения стали отпускать, он понял, что никакое интервью ему не грозит. Над головой действительно раскинулось долгожданное звездное НЕБО. Только морщинистое, будто только что вытащенная из сушилки, мятая, расшитая блестками простыня. Тут и там вспыхивали зарницы, появлялись трещины, заломы и провисы. Широкий рукав Млечного Пути, цветом напоминающий несвежий синяк, опасно накренился, грозя вот-вот врезаться в Землю и держась только тем, что грузно навалился на ветви титанического, немыслимого по своим размерам Дерева – единственного, что росло в бесконечном поле, через которое его несли. Травы, будто в такт чьему-то мощному дыханию ложились то прочь от Древа, то вдруг поднимались и замирали на мгновение, чтобы тут же склониться в сторону Его.

Альфонсо заворочался, пытаясь сесть. Несущие почувствовали его движение и мягко опустили носилки на траву. Его окружали те самые – вымазанные с ног до головы черной краской – похожие на сгустки мрака фигуры. Косматые, длинноволосые головы; неподвижные глаза, похожие на гальку. Тускло поблескивали на черной коже золотые браслеты, нагрудные и головные пластины и перья квезаля, тоже выкрашенные в черный.

Пачкая его, они бережно помогли ему подняться и повели вперед – к Дереву. Оглушенный, измученный и изумленный, он было покорно поддался им, но вдруг резко затормозил, заметив прямо напротив Дерева, едва виднеющийся в густых сочных травах, высокий с округлой верхушкой камень – без сомнения жертвенный!

Он захрипел и замахал руками, пытаясь вырваться, но мягкие, почти ласковые, руки сопровождающих, внезапно налились металлом и, крепко ухватив его, неумолимо потащили вперед.

- Идиоты! – заорал Альфонсо, и на губах его выступила пена, - Отпустите меня немедленно! Они знают, где я, и уже идут! Если немедленно не отпустите, сгниете в «Топо-Чико»!

Все более бесцеремонно его приволокли к камню и, повалив на него, растянули ноги и руки вниз и в стороны. Он чувствовал затягивающиеся на них крепкие ремни, но разум его уже был далеко. Все его внимание было сосредоточено на том, что издали он принял за Дерево.

Ствол его был настолько широк, что, наверное, и все народы мира, если бы попытались окружить этот могучий колосс, потерпели бы сокрушительное фиаско. Ствол был одновременно и деревом, и исполинским старцем, воздевшим вверх руки-ветви и держащим над головой… небо. Небо корчилось, глухо хрустело, местами лопалось, подобно стеклу, раня его огромные ладони. Все вместе это было похоже на мужчину, держащего над головой натяжной потолок, полный воды, после того, как его квартиру затопили соседи.

С другой стороны ствола выступала еще одна необъятная фигура – женщины. Она безвольно осела так, что почти целиком вывалилась наружу. Седые, поросшие древними мхами волосы, скрывая лицо, струились до самой земли, змеясь по ней, подобно побегам ежевики. Костлявые длиннопалые ладони конвульсивно подергивались, дряблые, отвисшие почти до пояса груди колыхались, а прямо там, где должны были бы быть ее погруженные в ствол ноги, что-то копошилось и попискивало, без труда заглушая грохот крошащихся небес

- Алана мару! – закричал кто-то, - Иш-чели алаби!

Крик подхватил и приумножил целый хор восторженных голосов.

Альфонсо, выгнутый в крайне неудобной позе, словно пытаясь встать на мостик, больше не мог держать голову на весу и, откинувшись назад, истошно завопил и забился, пытаясь освободиться.

«Лама!», - внезапно вспомнил он свою, без сомнения, последнюю трапезу, - «Это было мясо ламы… Страшно редкое и дорогое, которое могли позволить себе лишь высокие правители, их приближенные и… приговоренные к жертве…»

- Кабрера, что вы орете? – послышался рядом голос, - Имейте хоть каплю уважения.

От абсурдности этого упрека Альфонсо умолк и, выпучив от натуги глаза, закатил их так, чтобы видеть говорящего.

- Возрадуйся! – продолжил профессор со сдержанным ликованием, - Ишь-Чель родила!

Альфонсо с трудом взял себя в руки и, глядя налитыми кровью глазами на профессора, слезливо зашептал:

- Фернандес, развяжи меня. Умоляю! – он всхлипнул, - Я никому ничего не скажу. Просто уберусь отсюда и…

Профессор некоторое время глядел под Древо, где жрицы с торжественными песнопениями омывали Дитя из золотых кувшинов, потом подошел ближе к Альфонсо и напомнил с некоторым смущением:

- Кабрера, послушайте, вы сами увязались…

- Что?! – взвизгнул тот, но заметив многозначительно прижатый к тонким губам палец, послушно снова перешел на шепот, - Хочешь сказать, что я сам виноват?!

- Отчасти, - профессор виновато отвел глаза, - На твоем месте должен был быть другой. Ты его видел у входа в катакомбы. Он с рождения специально готовился - не касался за всю жизнь ни единой женщины, хотя для очищения достаточно воздержаться один год. Но Марта решила, что вас нам послал сам Ицамна, чтобы не пришлось жертвовать верным человеком. Такие люди пригодятся и наверху… если Древо выстоит эту ночь.

Профессор вдруг с интересом оглядел студенисто трясущееся тулово.

- Вы и правда год ни с кем не …?

- Ерунда. Полная! Ваша Марта разбирается в мужчинах не больше, чем свинья в апельсинах! – не смотря на всю безнадегу своего положения, Альфонсо почувствовал обиду и возмущение.

- Не стоит стыдиться своей чистоты, - мягко ответил профессор, - Если вас это успокоит, то знайте – вы сделали и… еще сделаете большое дело ради всего Мира.

- Так меня это… НЕ УСПОКОИТ! – Альфонсо снова закричал и забился, пытаясь расшатать узы. Впрочем, эта попытка была более слабой, чем предыдущая – в спине и груди уже ощущалось онемение, а руки и ноги задеревенели.

- Я просто пытаюсь объяснить…, - Фернанандес глянул под Древо, - Как вы помните, издревле каждые пятьдесят два года Майя проводят ритуал разведения огня. Предпоследний был на зимнее солнцестояние 1960 года – в самый разгар Холодной войны. Я был в Паленке в тот День, и был свидетелем. Угли дымили, то и дело грозя потухнуть, несмотря на все мастерство жреца, но потом внезапно разгорелись сильно и ровно. Все человечество еще два года тряслось в ожидании ядерного апокалипсиса. А мы – нет. Мы знали: что бы там ни было впереди, человечество проживет еще полвека. И значит, есть время, чтобы подготовиться…

А позавчера угли не загорелись. Совсем. Шастру очень силен и опытен, но все же не смог, хоть мы и надеялись, что Календарь неточен, и