Вам посылка от судьбы (СИ) - "Нельма"

— Не знаю, но догадываюсь, — заверяет он, и заканчивает поцелуи около ушка тяжёлым вздохом и неожиданно откровенным признанием: — Если сейчас я продержусь не дольше тебя, просто знай: я пытался заранее разрядить обстановку!

Не знаю, часто ли ему приходилось начинать секс со сдавленных смешков, но мне — впервые. И это оказывается очень странным, совсем не похожим на то, как я прежде представляла себе поведение двух охваченных страстью людей. Но рядом с ним всё проходит легко, просто и уютно, без лишнего стеснения или портящих любые отношения мыслей о том, как меньше быть собой, чтобы больше понравиться.

Он же осторожничает, медлит. Делает несколько глубоких размашистых толчков во мне и останавливается, тяжело дыша; еле заметно поводит плечами, наверняка испытывая боль в раненой руке, которой вынужден сейчас опираться о кровать.

И раз уж мне тоже приходится сдерживать себя и метаться по нему руками, избегая столь привлекательной и манящей спины, то компенсирую это тем, что крепко обхватываю ногами его талию и прижимаюсь вплотную, не позволяя больше делать перерывы.

Кажется, он что-то бурчит. Возможно, даже не вслух, а мысленно, — я настолько привыкла и сроднилась с этим тихим ворчанием, что уже не представляю Валеру без него.

Хотя мне самой не удалось бы сейчас ни единого слова сказать, не то, чтобы суметь связать сразу несколько между собой. Я захлёбываюсь в ощущениях и топлю бессвязные звуки наслаждения у него во рту, уже и не целуясь вовсе, а просто соприкасаясь с ним губами.

Это так хорошо, так приятно. Движения короткие и быстрые, почти синхронные, — я как могу подмахиваю ему навстречу бёдрами, — и повторяются глухими ударами изголовья кровати о стену, отсчитывающими наш ритм.

Только заканчивается всё действительно быстро, и мы продолжаем какое-то время лежать молча, упираясь друг в друга лбами и кончиками носа, и пытаемся отдышаться. А уже потом он с протяжным разочарованным стоном зарывается лицом в подушку, колючим подбородком царапая мне плечо, и становится будто ещё более милым и тёплым, чем прежде, хотя под прохладным воздухом наши покрытые испариной тела начинают мгновенно леденеть.

Увы, я совсем не мастер разряжать обстановку, да и в этой кровати вполне достаточно одного человека, способного ляпнуть что-нибудь в самый неподходящий момент, поэтому мне кажется разумным перенять у него манеру любые попытки завести неуместный разговор немедленно пресекать поцелуем.

Я пригреваюсь под боком у Валеры, долго вертевшегося перед тем, как найти достаточно удобную позицию для сна с раненым плечом. Однако после этого он засыпает первым, почти мгновенно: поглаживающая меня по макушке ладонь останавливается и безвольно сваливается на постель, а над ухом слышится размеренное посапывание.

И перед тем, как вслед за ним броситься навстречу манящим просторам сна, в моей голове успевает мелькнуть мысль, что мы с ним забыли о чём-то очень важном.

***

Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведёшь. Хорошо, что в отношениях не срабатывает такой же принцип, потому что тащить на себе весь багаж однажды совершённых ошибок стало бы слишком жестоко.

Хотя Валера честно предупредил, что без его травм никак не обойтись, — и будто специально дважды за месяц порезал себе руку, — но хотя бы сумбурные секс-минутки остались только забавным и немного неловким воспоминанием о нашем первом порыве навстречу друг к другу.

Но кое-что так и вошло в число новых дурных привычек: забывать ставить будильник с вечера, из-за чего Валера стал часто опаздывать на работу, параллельно с судорожными утренними сборами донимая вопросом, привлекают ли меня безработные мужчины.

Получается, что привлекают меня мужчины просто странные. Чтобы сыпались неуместные шутки и не заканчивались попытки исковеркать моё имя, и по вечерам можно было наблюдать за тем, как слипаются во время просмотра фильма серые глаза, и чтобы приходилось перед выступлением судорожно замазывать красные точки на коже, оставшиеся от его щетины.

Пока музыканты готовятся к исполнению последней на сегодня песни я скептическим взглядом оглядываю собравшихся в зале: модные стрижки, электронные сигареты, яблочные гаджеты и выражение напыщенной интеллигентности на лицах. Всё это так по-столичному привлекательно со стороны и вместе с тем совершенно чуждо мне, только ради сцены научившейся приветливо улыбаться даже тогда, когда хочется послать всё к чертям.

Вот и сейчас я с нетерпением жду окончания концерта (кто бы сказал о подобном месяц назад — не поверила бы!), чтобы отправиться домой. Подвёрнутая позавчера щиколотка неприятно ноет, что только усугубляют ужасно неудобные туфли на высоком и тонком каблуке, и живот уже требовательно урчит, напоминая о сдуру пропущенном обеде и почти не тронутом завтраке.

Первые аккорды мелодии дают мне условный сигнал начинать, и глаза сами собой прикрываются на пару мгновений — так происходит каждый раз, когда исполняемая песня оказывается настолько близка мне, что её слова действуют как маленькие разряды тока, бьющие прицельно по нервным окончаниям. Эмоции скапливаются в солнечном сплетении сгустком искрящейся разноцветной энергии, разрастаются и вибрируют, медленно поднимаются выше и выше, чтобы вырваться наружу яркими потоками, вплетаясь в голос и придавая просто словам не простой смысл.

Нет ничего более волшебного, чем помогать людям почувствовать эти эмоции. Передавать им частичку себя и видеть отдачу в восторженных взглядах. Быть на одной волне, в одном ритме, в одном диапазоне испытываемых ощущений — будто заниматься сексом одновременно с целой толпой.

Артистов часто называют эгоцентричными, и не зря: невозможно подарить другим то, чего у тебя нет.

Наверное, именно поэтому я так мало пела о любви раньше, и так много пою о ней теперь. Без подготовки, без заранее подобранных костюмов, и даже без прежнего лёгкого волнения о том, как примет это публика. Кажется, будто новые песни рвутся прямиком из сердца, и у меня нет права держать их при себе.

Его я замечаю сразу, — издалека, по одному лишь силуэту, даже не дожидаясь мгновения, когда беглый луч света коснётся лица, — и не справляюсь с лёгкой дрожью в голосе. До сих пор волнуюсь, когда он рядом, и тоскливо ищу взглядом, если его рядом нет.

Валера же всегда появляется без предупреждения, на ходу придумывая какие-то отмазки и упрямо ссылаясь на обычные стечения обстоятельств. Хотя это, скорее, счастливые случайности — что вот уже целый месяц с моими концертами совпадают по датам все его выходные дни.

Желание скорее упорхнуть со сцены способствует тому, что с залом я прощаюсь всего лишь одной короткой, но крайне эффектной фразой. И так тороплюсь, что напрочь забываю о больной щиколотке, чуть не слетаю со ступенек кубарем и почти врезаюсь в него.

— Так, гражданочка, пытаемся скрыться от представителя правоохранительных органов? — довольно ухмыляется он, быстро сграбастав меня в объятия и чем-то щекоча спину.

— Тороплюсь оформлять явку с повинной!

— И что же вы умудрились натворить? — иронии в его голосе неожиданно столько, что меня охватывает искреннее возмущение.

— Связалась с плохой компанией? — задумчиво уточняю и отступаю на один шаг назад, внезапно натыкаясь взглядом на оказавшийся прямо между нами букет цветов. — Ой!

Я смущаюсь и до смешного нерешительно тяну руки к букету, — в красно-бордовых тонах, с единственно знакомыми мне среди общего великолепия розами, — и рефлекторно подношу его к лицу, чтобы вдохнуть насыщенный цветочный аромат. А Валера выглядит ещё более смущённым, чем я, воровато озирается по сторонам и тут же убирает освободившиеся ладони в карманы брюк.

— А это…? — спрашиваю тихонько, не зная, как правильно сформулировать свои мысли.

Он, конечно, потрясающий мужчина: заботливый, надёжный, ласковый. Но не романтик. Вот совсем!

— Это тебе! — заявляет бодро, только на меня до сих пор не смотрит, вынуждая испуганно перебирать в уме все возможные варианты происходящего, от самых нелепых до самых отвратительных.