Вересковая пустошь - Энн Мэтер

Опекун окинул Домине оценивающим взглядом:

— Ну-ну, кто бы мог подумать, что наряд Мелани окажется тебе впору!

Домине закусила губу.

— Эти брюки мне одолжила Лили, — смущенно сказала она.

— Лили Манверс?

— Если она служанка, то да, — ответила девушка, заливаясь краской. — Одежда мисс Грант оказалась мне слишком… велика.

Улыбка появилась на суровом лице Мэннеринга, и он лениво пробежал рукой по своим темным волосам.

— Кто бы сомневался, — насмешливо пробормотал он. — Полагаю, это тоже было частью плана моей матери.

— Что вы имеете в виду?

Домине выглядела сбитой с толку, и Мэннеринг покачал головой.

— Ты должна разрушить чары моей кузины, — пояснил он, усмехаясь, и Домине не знала, серьезно он говорит или шутит. — К несчастью, не предполагалось, что ты дашь ей сто очков вперед в любом наряде, — добавил он.

Эти слова поставили Домине в тупик, она отвернулась в раздражении и встретилась взглядом с Мелани Грант, спускавшейся по лестнице. Кузина Джеймса была все в тех же брюках для верховой езды и теплом свитере. В руке она несла небольшой хлыст, похлопывая им по длинным, выше колена, сапогам, и Домине невольно с сомнением посмотрела на свои ботинки с тонкой подошвой. «Все равно у меня нет сапог, — решила она, — так что нечего беспокоиться по этому поводу».

Мелани придирчиво оглядела Домине, обиженно выпятила нижнюю губу и воскликнула:.

— Святые небеса, это не тот наряд, что я послала тебе! Где ты достала эти дешевые тряпки?

— Лили одолжила ей брюки, — вкрадчиво вмешался Джеймс. — Твои не подошли!

Мелани оценила выражение его лица и решила не принимать вызов:

— Что ж, очень хорошо, может, пойдем?

Домине впервые увидела «Грей-Уитчиз» при дневном свете и без отвратительной пелены дождя. Небо было окрашено в бледно-розовые тона рассвета, а тяжелые облака, висевшие так низко прошлым днем, рассеялись, оставив лишь кудрявую кайму. Воздух был свежим и бодрящим, напоенным ароматом мокрой травы и прелых листьев. Дым клубился из труб домов деревни, которая, как теперь поняла Домине, лежала в долине, совсем рядом, а за границей сада простиралась темно-лиловая полоса торфяников, поросших вереском. Цвета менялись от нежно-зеленого до пурпурного, и Домине чувствовала, как у нее поднимается настроение. Если дом разочаровал ее, то вересковая пустошь превзошла все ожидания — никогда в жизни девушка не видела таких безбрежных, безлюдных пространств.

Она забыла обо всем и вздрогнула, обнаружив, что Джеймс Мэннеринг стоит у нее за спиной.

— Ну? — произнес он. — Сейчас все выглядит намного симпатичнее, не так ли?

— Я… я думаю, это великолепно, — воодушевленно призналась она. — В бескрайних просторах пустоши есть какой-то покой.

— Тебе никогда не приходилось жить здесь, — вмешалась Мелани, — когда сугробы громоздятся у стен и поместье оказывается отрезанным от мира на недели.

— И тебе тоже, — заметил Джеймс Мэннеринг, глядя на нее с усмешкой. — К тому же важно, в какой компании ты застрянешь в этой глуши. К примеру, я не могу придумать ничего более романтичного, чем оказаться в изоляции здесь, на вересковой пустоши, и не иметь возможности заниматься чем-либо, кроме как есть, пить и…

Он позволил собеседницам самим мысленно закончить предложение, и у Домине по спине побежали мурашки. Его голос был глубоким и сиплым, а когда их взгляды пересеклись, ей показалось, что он просто дразнит Мелани с высоты своего опыта зрелого мужчины. Но стрелы его насмешек попали совсем в другую мишень: Домине покраснела, смутилась и с облегчением вздохнула, когда Мелани, щелкнув хлыстом, предложила им пойти на конюшню.

В стойлах переминались с ноги на ногу четыре лошади: гнедой мерин, которого конюх подготовил для Мелани, серая спокойная кобыла, очевидно предназначенная Домине, и два лоснящихся гунтера — верховых скакуна, натренированных для псовой охоты. Джеймс Мэннеринг оседлал вороного гунтера и подвел Домине кобылу.

— Она тихая, — произнес он, гладя лошадь по морде. — Старый Генри катался на ней иногда. Она была его любимицей.

— Я думала, что его любимицей была твоя матушка! — язвительно бросила Мелани, сидя верхом на мерине, который беспокойно бил копытами по булыжникам конюшенного двора.

Мэннеринг пренебрежительно взглянул на нее.

— О чем ты? — сурово спросил он. Мелани вздрогнула и отвернулась.

— Да так, ни о чем, — мрачно отрезала она, покраснев. — Ты готов? Если да, тогда поскакали!

Домине возмутила бестактность кузины Джеймса, и, чтобы скрыть неловкость, она быстро взобралась в седло, схватила поводья и пришпорила кобылу. К ее облегчению, детские уроки верховой езды не прошли даром, и она легко держалась в седле наравне со своими спутниками. Они миновали аллею перед домом и пустили лошадей по вересковому ковру пустоши.

Это была бодрящая скачка на прохладном утреннем воздухе, и пар от их дыхания смешивался с белыми клубами, вырывавшимися из ноздрей лошадей. Домине никогда не испытывала подобного чувства свободы и, пьянея от восторга, устремилась вперед, даже не обернувшись на оклик Джеймса Мэннеринга.

На возвышенности ее ожидал восхитительный вид. Там, где заканчивалась темно-лиловая полоса вереска, в лучах рассвета мерцало бледно-синее море, сливаясь с набиравшей силу небесной лазурью. Всходило солнце, и Домине прикрыла глаза от ослепительного блеска. Разгоряченная бешеной скачкой, она сбросила шерстяную кофту, прикрепила ее к передней луке седла и легко спрыгнула на землю.

Поросшие мхом валуны на верхушке холма обеспечивали надежное укрытие от ветра, и девушка присела на камень, чувствую себя в полном согласии с окружающим миром. Кобыла поблизости щипала траву, и все вокруг дышало таким благословенным покоем, который Домине не ощущала даже на службах в монастырской часовне.

Домине вздохнула и потянулась, закинув руки за голову, упиваясь восхитительными ароматами осени, и вдруг поняла, что ее уединение нарушено. Конь Джеймса Мэннеринга неслышно взошел на холм, опекун спешился и теперь стоял возле камней, наблюдая за девушкой с таким явным неодобрением, что Домине с ужасом подумала, не вторглась ли она случайно в чужие владения.

Краснея под его взглядом, она смущенно поднялась на ноги и нервно одернула блузку. Ее сердце оглушительно бухало в груди, и, по-детски испугавшись, что Мэннеринг может это услышать, она поспешно заговорила:

— Извините. Вы… вы искали меня? — разорвал зловещую тишину неуверенный тонкий голосок. — А где мисс Грант?

— Мисс Грант вернулась домой, — после долгого, тягостного для Домине молчания сухо ответил Мэннеринг. — Что ты вытворяешь? Вообразила себя дикой амазонкой? — Его тон был резок, почти груб.