Энергия страха, или Голова желтого кота - Тиркиш Джумагельдыев

Можно сказать, что из-за Джемал он так и не вступил в партию. Не очень-то и хотел заявление подавать, но его уговаривал Таган: мол, беспартийный всегда будет на последних ролях во всем. Пошли за характеристикой к председателю профкома, тогда он назывался местком. Тот выслушал Абдуллу с ехидной улыбкой и спросил:

— А как насчет моральных устоев, дорогой?

— В каком смысле? — удивился Абдулла.

— В самом прямом, — хохотнул председатель месткома. — Ты знаешь, что к члену партии требования другие, что там шашни-шлюшни направо и налево не допускаются?

— Да, знаю!

— Знать — одно, а соблюдать — другое. А вы с Джемал даже не пытаетесь скрыть, что у вас шуры-муры. Ты от нее не отходишь, она — от тебя. Ну, она-то незамужняя, а ты — семейный.

— Да вы что?! — чуть не вскричал Абдулла. — Мы с ней друзья, мы с ней добрые товарищи!

— Ты смеешься, что ли? — удивился и председатель месткома. — Где ты видел дружбу с актрисой, да еще с такой женщиной? «Товарищ Джемал», — рассмеялся он. — Жена твоя верит этому бреду?

— Жена моя об этом и не спрашивает.

— А как только вступишь в партию, — тут же жалобу в партком. Знаешь, как в анекдотах: «Мой муж подлец — верните мне мужа!» Тебе такой скандал нужен? Нам он не нужен.

— Когда напишет, тогда и будем разбираться.

— Нет, дорогой, партия учит: руководить — значит предвидеть. А я ведь за тебя ручаться буду, под характеристикой моя подпись. С меня тоже спросят. Давай так: поговори с женой, возьми расписку, что она не станет жаловаться по этому вопросу, я положу расписку в сейф — и пусть лежит там.

— Да вы что? — ошалел Абдулла.

— Если я сомневаюсь, мне нужны гарантии.

— Ваши слова оскорбляют честь Джемал! — возмутился Абдулла.

Видимо, так горячо сказал, что председатель месткома поверил. Уставился на Абдуллу смеющимися и одновременно удивленными глазами:

— Ты что, сынок, оставляешь ишака без сена?

Так закончился его поход в партию. А Тагана приняли сразу — его поддерживал художественный руководитель театра. У них фамилии были похожими. Тагана — Гулбердыев, худрука — Гулгелдыев. Обе — от слова «гул», что означает «раб». После смерти худрука его место занял Таган — раб передал кресло рабу. В театре еще три человека носят фамилии, начинающиеся с «гул». Кстати, и имя двоюродного брата Сельби, который из органов, — Гулназар. Почему народ так чтит слово «гул»? Никогда рабства у туркмен не было — на Востоке рабами становились только пленные. Откуда ж тогда повсеместное «гул»? То ли все они — потомки рабов, то ли народ так уважительно к рабам относился? На Востоке говорят: только через семь поколений у отпущенного на волю раба родятся истинно свободные потомки, только через семь поколений рабская кровь очистится.

А ведь его арабское имя Абдулла означает — раб Аллаха.

Джемал была дома одна, дочь ушла к подружке. Джемал оделась по-домашнему — в красный, переливающийся шелковый халат. Черные блестящие волосы распущены, спадают на плечи, оттеняя белизну шеи и открытой груди. От нее исходил запах духов и прохлады. Здесь нет ни забот, ни страха, а есть успокаивающая душу тишина. Эта трехкомнатная квартира — лучшее место спасения от мирской суеты. Абдулла с дрожью вспомнил дом Белли Назара, постоянную тревогу, в которой он провел те часы. Надо же было самому залезть туда?!

Джемал подвинула низенький столик к дивану, разложила по блюдцам кишмиш, халву, разлила по пиалам чай, а сама села напротив. Абдулла по ее поведению догадывался, о чем пойдет речь. Джемал, наклонившись, заговорила чуть ли не шепотом:

— Таган сказал, что после спектакля о Великом Яшули нам дадут ордена и звания народных артистов.

— А что, пьеса уже есть?

— Даже неизвестно, кто ее пишет. Таган думает, что автора не будет. Мол, не может быть автора у драматического повествования о жизни Великого Яшули. Как нет автора гимна Туркменистана.

Абдулла не стал спрашивать в подробностях, о чем еще был разговор. И без того Джемал успела сказать о том, о чем надо молчать, как рыба. Сказала, потому что Абдуллу считает родным, верит ему, как самой себе. А он-то, чуть ли не первым узнав о будущей эпопее, ей даже не намекнул.

— До сих пор удивляюсь, Джемал, почему я не женился на тебе? — вдруг ляпнул он.

— Сейчас не время для такого разговора! — Джемал резко встала, зачем-то включила телевизор. — И не место! Гуллера скоро должна прийти. Она у новой подружки. Семья приличная, в соседнем подъезде купили квартиру у русских, уехавших… Девочка хорошая, компьютерами увлекается, теперь и Гуллера не просиживает часами у телевизора, а компьютер осваивает.

Абдулла когда-то хотел, чтобы Гуллера подружилась с Айдым, но потом передумал. Сельби, конечно, не ревнивая, но зачем еще и в дом вносить смуту. Дружба дружбой, а добром может не кончиться.

«Пицца!» — вскрикнула Джемал и пулей вылетела из комнаты. Раздался стук, металлический скрип открываемой духовки — и с кухни потекли волшебные запахи. Абдулла аж сглотнул. Условный рефлекс, как у собаки Павлова. Такой же условный рефлекс теперь у актеров их театра. При словах «новый спектакль» чуют запах доллара и предвкушают раздачу.

Джемал вернулась довольная.

— Слава богу, не подгорела! Как пришла с работы, сразу тестом занялась. По дороге свежие шампиньоны купила… Все сделала, как надо. И чуть не сожгла. Сейчас вынула из духовки, накрыла полотенцем, пусть немного остынет… Увидишь, это совсем не то, что замороженная гадость в магазинах.

Джемал открыла сервант.

— Есть водка, коньяк… Хочешь? Вообще-то к пицце лучше сухое вино. Внизу, в магазине, продают болгарское… я сейчас сбегаю и принесу.

— Ты сиди лучше, я сам схожу.

— Абдулла-джан, сегодня же мой праздник!

И Джемал вприскочку, как девочка, выбежала из квартиры.

Радуется… Говорит: праздник… Значит, ей твердо обещана роль. Как понял Абдулла, роль матери. А ему, как намекал Таган, уготована роль отца. Отец Великого Яшули был человеком, верящим в идеалы коммунизма, защищал их с оружием в руках, погиб на Отечественной войне. Может, эта роль даст ему возможность посмотреть на Великого Яшули другими глазами, поможет понять его, увидеть смысл и суть его политики. Белли Назар на такое не способен, он — человек, уткнувшийся в одну идею, идею демократии и сопротивления. Ничего не видит и не хочет видеть, к тому же высокомерный. А гордыня — смертный грех, из-за нее человек сходит с пути, предначертанного богом. Белли Назар считает себя выше и умнее Великого Яшули и потому не находит в его правлении ничего хорошего. Даже если есть что-то хорошее — не замечает. Или делает вид, что не заметил. А в мире столько страшного творится — мы же по телевизору каждый день видим и слышим! Войны, терроризм, взрывы!.. В нашей стране такого нет, по ночам спокойно выходи на улицы и гуляй — разве одно это уже не заслуга руководителя? Если Абдулла попробует смотреть на Великого Яшули глазами его отца, то, возможно, раскается в некоторых мыслях, найдет выход из ситуаций, которые кажутся сейчас тупиковыми. Конечно, Белли Назар скажет: «Пока диктатор у власти, выхода не ждите». Глаза ему застил туман демократии. А ведь многих уже тошнит от нее. Люди, подобные Белли Назару, чуть что, кричат: народ лишен права на свободу слова! Но ведь видно, что творится в тех странах, где к власти пришли демократы: не в молоке и меде там купается народ, а в спорах и раздорах барахтается. Ноги надо протягивать по длине одеяла! И вообще, свобода слова, печати и раньше была чуждым для туркмена понятием, и сейчас. Газеты и радио он узнал только в советское время, но о чем там писать или говорить, определялось начальниками, и народ привык к такому порядку. Говорить, что Великий Яшули вернул нас к родоплеменному строю, к феодализму — искажать истину. Он не вождь племени, а глава государства. Хоть и считается, что при родовых порядках каждый мог говорить все, что хотел, это неправда. Любое слово должно было быть одобрено старейшинами, седобородыми яшули-аксакалами, род жил по установленным веками нормам и правилам. Отступление от них каралось жестоко. Сегодня же туркмены как цивилизованные люди имеют свое государство, и государство живет по законам. Так что Великий Яшули не возвращает нас к патриархальным порядкам, а призывает опираться на лучшие традиции. В них народ черпает духовное здоровье. Великий Яшули называет такое устройство этнодемократией, а Белли Назар — феодальной демократией. Каждый смотрит со своего холма…

Внимание Абдуллы привлек вертолет на экране телевизора. Чем дольше он смотрел на него, на ослепительный круг от винта, тем сильнее было впечатление, что он видит быстро текущий водный поток. Последние три-четыре года он ложился спать со страхом. Каждый раз ему чудилась полноводная река с бурным течением. Поток его подхватывал, кружил, он начинал задыхаться, в панике открывал глаза, привыкал к тому, что мир вокруг неподвижен — и только после того, успокоившись, мирно засыпал. Абдулла закрыл глаза и опустил голову на подушку, пытаясь спрятаться от вертолета, не слышать его. Постепенно грохот винтов сменился долгим и тихим звоном в ушах — так звенит от оглушительной тишины, которую он наконец-то обрел.