Русский капитан - Владислав Шурыгин

— Ты бы что ли зарубки на прикладе делал. — Как-то вечером после боя не выдержал ротный — Счёт свой вёл. Что бы, когда к награде буду тебя представлять — не сбиться.

Но Мганга считать своих убитых отказался.

— Нельзя этого делать. Зарубка его душу к моему оружию привяжет. — Объяснил он. — Рассердится душа. Мстить мне, однако, будет. Боги этого не любят.

Ротный вдруг взорвался:

— Какие духи? Какие боги? Мганга, ты, что совсем двинулся? — Майор зло пнул сапогом снарядный ящик, в котором горой были навалены пулемётные ленты. — Бога нет! Запомни это хорошенько! Посмотри вокруг! Если бы бог был, то никогда не позволили твориться этому дерьму? Неужели тебе это не ясно? Нет бога!!!

Мганга отмолчался.

Ротный тоже, словно пожалев о том, что вспылил, сел к столу и склонился над картой. Минут пять все молчали. Наконец ротный взглянул на часы и тяжело поднялся.

— Я к комбату. Зеленцов, остаёшься за меня. — Как-то устало и опустошённо сказал он. И тяжело зашагал к выходу из подвала.

Когда он ушёл, радист Вовка Круглов повернулся к нам:

— Слушайте, мужики, а ведь наш ротный действительно в бога не верит. Вроде русский, а крест не носит. Помните, когда поп к нам приходил, он его с нами оставил, а сам ушёл. Поп ему образок подарил, а он его, после ухода попа, в канцелярский ящик засунул.

— У него ребёнок три года назад погиб. — Вдруг сказал взводный. — Два годика пацану было. Опрокинул на себя кастрюлю с кипятком. Обварился насмерть. Они с женой, после того как наших из Армении выгнали, в каком-то бараке жили без воды, без газа. Жена после смерти сына сошла с ума. Наложила на себя руки. После такого в чём угодно разуверишься…

— …Он верит в бога. — Неожиданно сказал, молчавший всё это время, Мганга. — Просто он этого не знает. Его бог — бог войны. Этот бог забирает человека всего без остатка. Он забрал его семью.

— Эх, ну и мудила же ты, Мганга! — злится взводный. — Я тебе про серьёзные вещи говорю. А ты опять со своими духами. Человек за три месяца сына и жену похоронил. Какие ещё боги войны? Где ты их нашёл. Бог один. И имя ему Иисус Христос. Понятно?

— Я про большого Бога ничего не говорю. Но есть ещё и малые боги. — Упрямо гнёт своё Мганга — Это старые боги. Они жили ещё до Христа. И среди них есть боги войны. Это самые страшные боги. Они сидят на подстилках из костей, их чумы сложены из скелетов и обтянуты человеческой кожей. Им всё время нужна свежая человеческая кровь…

— И где они эти боги живут? — голос взводного аж дрожит от злости. — В горах, в тридевятом царстве, или под Москвой, или, может быть у вас там, в Тикси?

Мганга словно не замечает злости взводного.

— Война это другой мир. — Объясняет он так, словно рассказывает нам очередную историю про отца — шамана. — Он глубоко под нашим миром. Над ним мир зимы, и мир воды. Наш мир это яйцо, которое в них плавает. И если человек в мир войны провалился, то он навсегда забывает дорогу в свой мир. Он уже никогда не сможет стать тем, кем был, и его мир уже никогда больше не будет таким, каким был. Война будет идти за ним, и даже если он будешь жить во дворце, он этого не поймёт. Вокруг него ему будут видеться только дымящиеся руины. Человек будет вечно искать дорогу обратно, в наш мир. Но пути назад нет. Тот мир меньше нашего, и там другое время. Другие боги. И однажды человек умрёт, но так и не поймёт — нашёл он эту дорогу или нет…

— Всё, Мганга, хорош звиздеть! — Не выдерживает взводный. — Какое яйцо? Куда кто проваливается? Я тоже на войне. И все мы тут на войне. И куда мы провалились? Да я готов сквозь землю провалиться, но только оказаться отсюда за три-девять земель.

— Нас боги войны не избрали. — Не унимается Мганга. — Мы просто проходим перед их глазами. С нас берут жертву и отпускают. А вот капитана они выбрали. Они увидели его сердце. И они его уже не отпустят. Это его путь. Он станет великим воином..

— Ты ещё скажи — маршалом! — Уже издевательски бросает лейтенант. — Или генералиссимусом… Что бы ты знал, ротный ещё в ноябре рапорт написал на увольнение. Это его последняя командировка. И когда отсюда вернётся — его уже приказ будет ждать. Так, что хреновый ты предсказатель…

Вместо ответа Мганга надвигает на глаза ушанку и отваливается к стене. Спор закончен. Взводный сердито дует на клубящийся паром горячий чай в кружке и пар его дыхания смешивается с паром от кипятка. К ночи явно холодает…

— Никуда он отсюда уже не уедет. Они его не отпустят. — Вдруг доносится до меня шепот Мганги. Я растерянно хлопаю глазами и оглядываюсь по сторонам. Но слова Мганги, кажется, расслышал я один. Все остальные заняты своими делами. Я хочу переспросить Мгангу, но он уже спит, склонив голову на плечё…

Мганга бывает странным. Обычно, спокойный, молчаливый, не любящий спорить и ругаться, он может быть упрямым до глупости. Гнёт своё, несмотря ни на что. Уже все вокруг смеются над его объяснением или рассказом, никто толком не слушает, а он всё говорит и говорит. Словно по обязанности выговориться да конца.

Но иногда он такие фокусы показывает — просто отпад!

Неделю назад, когда наш батальон отошёл во второй эшелон, Мганга у меня на глазах заговорил кровь. Никогда бы не поверил в такое, если бы сам не увидел…

Рядом с нами была вертолётная площадка, с которой эвакуировали раненых и убитых. Она редко пустовала. То и дело к ней подвозили, приносили на руках носилки с ранеными, те, кто по легче, брели сами. Отдельно ставили носилки с убитыми. Укутанные с головой в обрывки брезента, или собственные бушлаты, примотанные к носилкам бинтами или проволокой, они были похожи на огромные коконы…

Взводный принял новые аккумуляторы для радиостанций и мы с Мгангой их тащили. Тропа проходила как раз у вертолётной площадки. Там, на свежем снегу топталось несколько раненых, и стояла пара носилок. Значит, скоро должен был прилететь вертолёт.

У одних носилок суетился врач. На носилках лежал солдат в замасленном до асфальтного блеска танковом комбинезоне. Правый рукав его был разрезан, и из него торчала бледно-жёлтая рука. Правое плечё танкиста было обмотано чёрными от крови бинтами. Прямо под носилками снег густо пропитался кровью.

— Почему ты в венкомате не сказал, что у тебя гемофилия? — Почти орал врач на бледного как снег солдатика, лежащего на носилках. — Кровью ведь, дурак истечёшь!

Солдатик что-то пытался говорить шёпотом, но голоса его не было слышно.

— Зажимай руку, я сейчас! — Врач бегом затрусил к госпитальной палатке.

Мганга неожиданно остановился.

— Чего встал, Лукинов? Пошли. — обернулся к нему взводный.

— Идите, я вас догоню. — Мганга поставил на снег ящик с аккумуляторами и, подойдя к носилкам, присел рядом с раненым.

— Знакомого что ли встретил? — окликнул его Зеленцов, но Мганга словно бы не услышал его вопрос. Он что-то тихо спросил у раненого, потом наклонился к его забинтованному плечу и, как мне показалось, прижался к нему губами.

— Чего он делает? — Изумился взводный. — Он что с ума сошёл? Мганга!..

Но тот опять не прореагировал.

— Товарищ старший лейтенант, да не мешайте вы ему! — Выпалил я и, тут же похолодел от собственной наглости. Что бы не разозлить Зеленцова, добавив «плаксивости» в голос, я почти умоляюще загундосил — Пусть попробует. Он же шаман. Вдруг получится. А то пацан кровью истечёт. Доктор же сказал…

Зеленцов сердито зыркнул на меня глазами, но промолчал. Наверное, ему самому стало интересно увидеть, чем закончится шаманство Мганги.

Мганга по-прежнему стоял на коленях перед носилками и, низко склонившись, что-то не то шептал, не то просто шевелил губами. Раненый танкист не шевелился и, казалось просто потерял сознание. Так прошло несколько минут.

Наконец Мганга выпрямился. Как-то устало, опустошенно встал с колен и тяжело зашагал к нам. В это время из медицинской палатки появился доктор. В руках он нёс несколько уже распотрошённых индивидуальных перевязочных пакетов. У раненного танкиста он, так же как и Мганга, опустился на колени. Достал из кармана нож и, подцепив набрякшую кровью повязку, осторожно начал её разрезать.

— Сейчас перебинтуемся, потом капельницу тебе воткну. Держись, сынок! — Поставленным «бодро — докторским» голосом сказал он, и медленно развёл в стороны разрезанную повязку. Неожиданно хмурое лицо его разгладилось, в глазах мелькнула растерянность.

— Смотри! Остановилась кровь-то! Слава богу! Ну, теперь, всё будет хорошо…

Мганга поднял с земли ящик и постави его торцом на плечё подошёл к нам. Мне показалось, что губы его перепачканы кровью. Может быть это была грязь, но спросить я не решился.

Зеленцов молча повернулся, и мы зашагали по дороге к нашему расположению. Минут пять молчали. Наконец взводный не выдержал.

— Как ты это сделал?