Пробуждение Левиафана - Джеймс Кори

— Не стрелять! — заорал Миллер. — Не стрелять!

Толпа отозвалась хохотом, словно он обращался к ним. Идиоты. Полуголый, приободрившись, шагнул вперед. Его тело раздулось от стероидов. Миллер снова переключил микрофон на своем терминале. Пока толпа наблюдает за их противостоянием, она не взорвется. Мятеж не пойдет дальше. Пока еще нет.

— Ну как, приятель, ты только беззащитных умеешь топтать или попробуешь и с другими? — обратился к полуголому Миллер. Он говорил небрежно, но голос, разносясь из портовых динамиков, звучал гласом божьим.

— Что разгавкался, пес землянский? — огрызнулся полуголый.

— Землянский? — Миллер хмыкнул. — Что, похоже, будто я вырос в гравитационном колодце? Я родился на этом камушке.

— Внутряки тебя запрягли, сучонок, — ответил полуголый. — Ты — их пес.

— Думаешь?

— Зна, ебтя, — сказал полуголый. То есть — «знаю и имел с тобой сексуальные отношения». Он выставил напоказ картинку на плече. Миллер подавил смешок.

— Стало быть, ты прикончил бедолагу ради блага станции? Ради Пояса? Не дай себя обдурить, малыш. Они тобой играют. Они и хотят, чтобы вы разыгрывали оголтелых бунтарей, — тогда появится повод нас прикрыть.

— Шраубен зи, зи вайбхен.[15] — Полуголый, подавшись вперед, перешел на астерский диалект немецкого.

«Ну вот, меня второй раз обозвали сукой», — подумал Миллер.

— Подрубите ему ноги, — сказал он. Из коленей полуголого брызнули две багровые струи, и он с ревом завалился. Миллер перешагнул корчащееся тело, подступил к толпе.

— Вы позволяете этому пендехо[16] вам приказывать? — заговорил он. — Послушайте, все мы знаем, что будет. Знаем, какие пошли пляски, нет? Они раздолбали ту агва,[17] а мы знаем, что за это полагается. Вон из шлюза, так?

Он видел на лицах вспышку страха перед снайперами, потом замешательство — и нажимал, не давая им задуматься. Снова перешел на язык нижних уровней, язык образованных и облеченных властью.

— Вы знаете, чего хочет Марс. Там хотят, чтобы вы это сделали. Хотят, чтобы этот засранец добился: пусть каждый, взглянув на астеров, видит психопатов, которые разнесли на куски собственную станцию. Они хотят убедить себя, будто мы такие же, как они. Но мы не такие. Мы астеры и сумеем о себе позаботиться.

Он выхватил одного из стоящих в первом ряду толпы. Не такого качка, как полуголый, но тоже здоровенного. У него на рукаве был нашит рассеченный круг АВП.

— Ты, — спросил Миллер, — хочешь драться за Пояс?

— Дуй,[18] — отозвался здоровяк.

— Еще бы не хотел. Он тоже хотел. — Миллер через плечо ткнул большим пальцем в сторону полуголого. — А теперь он калека и сядет за убийство. Так что одного мы уже потеряли. Видал? Они натравливают нас друг на друга. Нельзя им этого позволить. Каждого, кого мне придется покалечить, арестовать, убить, мы недосчитаемся, когда придет день. А он придет. Но еще не настал. Понял?

Парень из АВП оскалился. Толпа отхлынула от него, освобождая место. Миллер чувствовал ее движения, как течение. Оно изменилось.

— День придет, хомбре,[19] — сказал парень. — А ты знаешь, на чьей стороне окажешься?

В его голосе была угроза, но не было власти. Миллер медленно перевел дыхание. Пронесло.

— Всегда на стороне ангелов, — сказал он. — Почему бы вам всем не вернуться к работе? Представление закончилось, а дел у нас много.

Волна отхлынула, толпа разбилась на куски. По одному, по двое отщеплялись крайние, потом вдруг рассеялись все разом. Через пять минут после появления Миллера о случившемся напоминали только скулящий в луже собственной крови полуголый, рана на ухе Миллера и труп женщины, забитой на глазах у пятидесяти добрых граждан. Она была низкорослой и носила летную форму марсианской грузовой линии.

«Всего один труп. Удачная ночь», — кисло усмехнулся про себя Миллер.

Он подошел к упавшему. Татуировка АВП окрасилась красным. Миллер встал на колени рядом.

— Приятель, — сказал он, — ты арестован за убийство этой дамы, черт знает, как там ее. Ты не обязан принимать участие в допросе без своего адвоката или представителя союза и, если я замечу хоть один косой взгляд, окажешься в вакууме. Мы друг друга поняли?

Глаза раненого ответили ему: «Да».

Глава 7

Холден

При половине g можно было выпить кофе. По-настоящему посидеть, держа кружку под носом и вдыхая аромат. Прихлебывать маленькими глоточками, не обжигая язык. При микрогравитации кофе доставлял мало радости, но при половинной g он отлично удавался.

Поэтому Холден сидел в тесном камбузе «Рыцаря» и очень старался думать о кофе и гравитации. Даже разговорчивый Алекс молчал. Амос положил перед собой большой пистолет и рассматривал его с пугающей сосредоточенностью. Шед спал. Наоми сидела напротив, пила чай и краем глаза приглядывала за приборной панелью на стене. Она переключила на нее командную рубку. Отвлекаясь на мысли о кофе, Холден мог не думать о том, как Ада последний раз испуганно вздохнула и превратилась в светящийся пар.

Алекс покончил с этим, заговорив:

— Рано или поздно придется решать, куда двигаться.

Холден кивнул, глотнул кофе и закрыл глаза. Мускулы у него вибрировали как натянутые струны, на периферии зрения плясали цветные пятнышки. Начиналась первая стадия отходняка от «сока», и дальше должно было стать хуже. Ему хотелось насладиться последними минутами без боли.

— Он прав, Джим, — сказала Наоми, — нельзя же вечно мотаться по большому кругу на половинном g.

Холден не открыл глаз. Темнота под веками светилась, колебалась и нагоняла легкую тошноту.

— Вечность еще не прошла, — сказал он. — Мы пятьдесят минут ждем, пока отзовется станция Сатурн и скажет, что мне делать с их кораблем. «Рыцарь» все еще принадлежит компании «Чисто-Прозрачно». И мы остаемся их сотрудниками. Вы хотели, чтобы я вызвал помощь, — я вызвал. Теперь подождем, посмотрим, какова она окажется.

— Может, нам тогда начать двигаться к станции Сатурн, босс? — спросил Амос, адресовав вопрос Наоми.

Алекс фыркнул.

— С движком «Рыцаря»? Даже если бы у нас хватило горючего на такой рейс — а его не хватит, — я не желаю сидеть в этой жестянке три месяца кряду. Если куда идти, то либо к Поясу, либо к Юпитеру. Мы как раз на полдороге между ними.

— Я голосую за Цереру, — сказала Наоми. — У ЧП там есть филиал. В комплексе Юпитера мы никого не знаем.

Холден, не поднимая век, покачал головой.

— Нет, подождем, пока они отзовутся.

Наоми укоризненно вздохнула. Забавно, подумал он, как можно различать голоса по самому слабому звуку. По кашлю или дыханию. Или короткому предсмертному вздоху.

Холден сел прямо и открыл глаза. Осторожно поставил кружку на стол непослушными уже руками.

— Я не хочу лететь к Церере, потому что в ту сторону ушел торпедировавший нас корабль, а ты, Наоми, успешно доказала, что гнаться за ним не стоит. Я не хочу лететь к Юпитеру, потому что горючего у нас только на один рейс, и, двинувшись в какую-то сторону, повернуть мы уже не сможем. Мы сидим здесь и пьем кофеек, потому что мне надо принять решение, а компания-наниматель вправе сказать свое слово. Так что дождемся их ответа, а потом я решу.

Холден медленно, осторожно встал и двинулся к трапу.

— Я придавлю подушку минут несколько, пока дрожь немного уляжется. Если вызовет «Чисто-Прозрачно», дайте мне знать.

Он заглотил седативные таблетки — крошечные горькие пилюли, оставившие во рту вкус хлебной плесени, — но не заснул. Снова и снова Макдауэлл клал руку ему на плечо и называл его Джимом. Бекка смеялась и ругалась как матрос. Кэмерон хвастался, как ловко управляется со льдинами.

Вздыхала Ада.

Холден девять раз ходил на «Кентербери» рейсом Церера — Сатурн. Два рейса туда-обратно в год, почти пять лет. И большая часть команды при нем не сменялась. Да, летать на «Кенте» означало опуститься на самое дно, но, следовательно, и податься с него было некуда. Люди оставались, корабль становился их домом. После непрестанных переводов с места на место на флоте Холден ценил постоянство. Он тоже почувствовал себя дома. Что-то неразборчиво проговорил Макдауэлл. «Кент» застонал, словно шел на огромном ускорении.

Ада улыбнулась и подмигнула ему.

Самая жуткая судорога в истории свела сразу все тело. Холден вцепился зубами в резиновую капу, завопил. Боль приносила забвение, была почти облегчением. Мысли отключились, вытесненные страданием тела. К счастью или нет, таблетки начинали действовать. Мышцы расслабились. Нервы примолкли, и сознание вернулось, нехотя, как ленивый школьник. Челюсти ныли — он вытащил капу. На резине остались следы зубов.

В освещенной слабым голубым светом каюте он думал о человеке, который исполнил приказ: уничтожить гражданский корабль.