Генерал Кутепов - Святослав Рыбас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особую роль сыграла и отечественная печать, стремившаяся показать „реакционной“ Германии, что Россия относится к ней враждебно и тяготеет к „демократическому Лондону“.
В результате — „исход не поддается даже предвидению“.
Вот какие дали открываются из столицы могущественной империи. Сюда прибывают специальные комиссии из Франции и Германии, изучают экономический подъем, предсказывают гегемонию России в Европе к середине века.
Летит время. Растет Россия. Служит штабс-капитан.
С началом войны учебная команда Преображенского полка была расформирована, и Кутепову предстояло нести службу в запасном батальоне, обучать новобранцев, Он же подал рапорт о направлении на фронт.
Четырнадцатого августа 1914 года полк выступил в поход. Кутепов командир 4-й роты.
Двадцатого августа к юго-западу от польского города Люблина, у села Владиславово происходит первый бой. Кутеповская рота — в головном отряде. До этого дня наступали австрийцы, но преображенцы сминают их, теснят, вынуждают к поспешному отступлению. Кутепов бежит в солдатской цепи. Где еще находиться ротному? „Вперед, ребята!“, — кричит он. И вдруг кто-то бьет его будто палкой по левой ноге. Он падает, не понимает, что случилось, пытается встать — не может. Ногу заливает кровью, кость перебита. Что это?
В первом же бою? Ему еще не больно. Горячка боя не отпускает его.
Он не замечает, что атака отбита, что австрийцы переходят в ответное наступление. А когда замечает, они уже близко. Он поднимает с земли отброшенный при падении револьвер. Пусть подойдут поближе. Живым он не дастся.
Но было бы слишком просто для него уйти в лучший мир в первом же бою. К нему подползли раненые преображенцы и поволокли его к своим. Он ободрял их, даже пошучивал сквозь зубы.
В ноябре Кутепов вернулся из госпиталя в полк. К той поре война уже приобрела черты обыденности: горечь героического поражения в Восточной Пруссии, когда ценой армии генерала Александра Васильевича Самсонова были отвлечены от Парижа крупные германские силы, уже забывалась, а успехи против австрийцев и взятие Львова согревали душу.
Война уже обнаружила, что в ее глубине перекрещиваются разные народные течения, верхние, нижние, видимые и невидимые постороннему наблюдателю.
Вот дневник солдата Штукатурова. Сквозь его строки как будто проглядывают образы патриархальных богатырей, питавшихся силой родной земли. Даже сама смерть Штукатурова передана с эпической простотой: солдат носил с собой надписанную почтовую открытку с адресом семьи, там было написано: „Я убит…числа“. Однополчанам лишь оставалось поставить дату гибели.
Начинается дневник описанием прощания солдата с семьей и родными могилами:
„Ночью жена плакала, но я, как мог, старался успокоить ее, пускаясь в некоторого рода философию. Проснулся я в два часа ночи и стал собираться. Грустно делалось на душе при мысли, что все эти дорогие лица, быть может, вижу в последний раз. Поставили самовар, приготовили яичницу со свининой, но есть ничего не хотелось. Разбудили дочурок. Я попросил мать благословить меня. Пошли слезы и причитания как жены, так и матери.
Сам по себе я не стал бы плакать, но я не могу смотреть на слезы других, в особенности дорогих, близких сердцу людей. Тщетно хотел я удержаться от слез, нервы не выдержали, и я заплакал… Мать, плача, благословила меня иконой святого Николая Чудотворца, я в свою очередь благословил деток иконой пресвятой Богородицы. Жена так расплакалась, что я не знал, что делать, чтобы она успокоилась.
Дети подняли громкий плач.
…Когда строения деревни стали исчезать за горой и мы миновали свое поле, то я еще раз посмотрел на все это. Ехать было хорошо: не было пыли и грязи, дождь перестал накрапывать. В Самуйлове я решил сходить на могилку отца и с прахом его проститься. Жена тихо поехала по дороге, я пошел на кладбище, где, преклонив колена, помолился за упокой его души, а также попросил благословения на мой дальнейший опасный путь“.
В этих строчках все дышит простотой и силой духа. Нет ни слова о страхе смерти, зато есть покорность, сознание долга, даже возвышенность. Уходящего на войну человека благословляет мать, он оставляет свое благословение детям, и, простившись с земным, личным, обращается за поддержкой к памяти ушедших, к самой матери-земле. Наверное, он, прощаясь с отцовской могилой, обращался и к небу, и к ветру, и к траве. Это не солдат, а крестьянин с былинным сознанием поклонился на все четыре стороны света. Он перетерпит всю тяжесть войны, он вытащит из-под огня раненого товарища, он верит в царство Божие и поэтому ничто ему не страшно.
Штукатуров — духовный брат Кутепова. Они одной породы, хотя разных слоев.
Вот еще один их собрат, армейский подполковник Николай Иванович Соболевский. Его показания рисуют горькую картину того, как встречал смерть русский офицер:
„5 октября 1914 года в Восточной Пруссии я, командуя 8-й ротой, получил приказание атаковать деревню Соболей своей и 7-й ротой… Ввиду того, что это было днем (около 2 часов дня) и местность на всем расстоянии между нашими окопами и деревней не имела укрытий, я решил атаковать быстрым, насколько возможным, движением вперед, дабы не дать возможности противнику пристреляться… Мы шли настолько быстро, что три или четыре стены неприятельских снарядов дали перелет и лишь один разорвался среди нашей цепи. Отойдя около версты, я получил шрапнельные раны, две в левую ногу, три в правую ногу и одну в локтевую часть левого предплечья; я продолжал вести роты вперед; шагах в 200 от неприятельского окопа я снова был ранен ружейной пулей в левое плечо навылет, но с криком "ура" бросился вперед, задыхаясь от быстрого бега. Я широко раскрыл рот и уже на бруствере окопа был ранен ружейной пулей, которая, раздробив мне всю правую половину верхней челюсти и выбив три зуба в нижней, вышла в затылок у сонной артерии. Когда я пришел в себя… ко мне подошел немецкий офицер… на мою просьбу перевязать меня офицер, ничего не ответив, вынул нож… увидев ужас в моих глазах, он покачал головой и сказал: "<...>" (стыдно). Отрезав погон, офицер положил его в карман и ушел. Через некоторое время тот же офицер вернулся с другим, имевшим повязку Красного Креста… Он поднял мне голову (у меня все это время беспрерывно текла кровь изо рта и затылка), кровотечение усилилось, и врач, опустив мою голову на землю, громко сказал: "<...>! <...>" (он сейчас умрет). Офицер… взял мою правую руку и сказал: "<...>, Kamrad!" (прощай, приятель). Я снова стал терять сознание… Подошел солдат, взял меня за ноги… Очнулся я уже вечером от толчков и тормошения… Около меня копошились три германских солдата… Они вынули у меня из кармана бумажник с деньгами (225 р.), срезали шашку, револьвер, бинокль Цейса, сумку офицерскую, часы, расстегнули воротник, оборвали шейную цепочку и сняли ее с образками С. Иннокентия и Спасителя. Когда старший из них обрезал и снял флягу, я, т. к. мне очень хотелось пить и тошнило (три раза вырвало кровью), обратился к унтер-офицеру со словами: "<...>" (дайте мне флягу с водой, я хочу пить).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});