Четыре жизни Василия Аксенова - Виктор Есипов

В каком-нибудь будущем издании, может быть, стоило бы поместить под одной обложкой „Крутой маршрут“ и „дело Е. С. Гинзбург“, извлеченное из-под более чем полувекового спуда историком и архивистом Литвиновым. Глухой вой погибшей теперь машины террора еще острее донес бы до читателей будущих поколений трагическую, но всегда каким-то удивительным образом просветленную ноту „Маршрута“.

Иные, выявляющиеся из грязно-мышиного цвета папочек „материалы“ опрокидывали меня, прожитые десятилетия, казалось, исчезали, и я по-сиротски останавливался на краю той юдоли, на пороге разгромленного семейного очага, возле Лядского садика моего детства. Чего стоят только профильные и анфас фотографии матери, сделанные фотографом „Черного озера“[56] после вынесения обвинительного заключения. Чего стоят только инвентарные списки реквизированных предметов домашнего обихода: костюм старый хорошего качества, белье постельное, игрушки детские, Иммануил Кант, собрание сочинений…»

Выше – поздравление Евгении Гинзбург от Льва Копелева и Раисы Орловой по случаю ее дня рождения 20 декабря 1968 года.

Ниже – копия письма Александра Солженицына из Рязани в «Литературную газету» с припиской лично для Евгении Гинзбург.

Выше – фрагмент автографа «Крутого маршрута».

Василий Аксенов и его поколение в романе «Таинственная страсть»

[57]

Литературное поколение Василия Аксенова пришло в искусство на волне хрущевской оттепели, коснувшейся всех сфер советской жизни. Недавно было вынесено из мавзолея тело Сталина, шла массовая реабилитация незаконно репрессированных в годы сталинского режима. В литературе одно за другим появлялись новые имена и столь же новые по языку, по мироощущению, по изобразительным средствам произведения: «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского, романы Георгия Владимова, повести и рассказы Василия Аксенова и Владимира Войновича, пьесы Александра Володина и Виктора Розова… Возникали новые журналы и альманахи: «Юность», «Литературная Москва», последний, правда, не возник вновь, а возобновил издание – им теперь руководила редколлегия, не назначенная сверху, а выдвинутая писательской общественностью. Выходили кинофильмы, основанные на правде жизни, появление которых еще несколько лет назад было бы невозможно: «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Баллада о солдате» Григория Чухрая, – фильмы, сразу же получившие мировое признание. Открывались новые театры: «Современник», чуть позже «Театр на Таганке».

В 1961 году при непосредственном участии одного из самых известных писателей тех лет Константина Паустовского вышел альманах «Тарусские страницы». Он объединил под своей обложкой стихи Марины Цветаевой (явившиеся откровением для советского читателя), материалы о Всеволоде Мейерхольде (расстрелянном два десятилетия назад), первую публикацию Надежды Яковлевны Мандельштам (под псевдонимом Н. Яковлева), очерк Фриды Видгоровой (будущей хронистки суда над Иосифом Бродским), повесть «До свидания, мальчики!» Бориса Балтера, стихи прежде почти не публиковавшегося, но уже отбывшего сталинскую ссылку Наума Коржавина, а также стихи малоизвестных тогда широкому читателю Бориса Слуцкого, Давида Самойлова и молодого еще Владимира Корнилова.

Но при всем обилии новых талантов самыми популярными, самыми знаковыми фигурами поколения, способными собирать на свои выступления многотысячную аудиторию, были молодые поэты Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и не такой уж молодой, прошедший Отечественную войну Булат Окуджава, песни которого пела вся страна. Именно в таком порядке расположил их имена Василий Аксенов на странице, открывающей книгу первую его последнего романа «Таинственная страсть». Имя молодого прозаика Василия Аксенова конечно же тоже входило в шестидесятые годы в этот перечень имен.

В романе все они предстают под другими именами: Роберт Рождественский – Роберт Эр, Белла Ахмадулина – Нэлла Аххо, Евгений Евтушенко – Ян Тушинский, Андрей Вознесенский – Антон Андреотис, Булат Окуджава – Кукуш Октава, сам автор предстает под именем Ваксона. Как заявлено в предисловии, автор «вовсе не старался прикрыться этими живыми масками» от возможных упреков в неточности или недостоверности, а только «лишь норовил расширить границы жанра», «дать больше воздуха», сохраняя при этом «художественную правду, которую не опровергнешь»[58].

Строфы названных поэтов (по одной из стихов каждого) составляют пятичастный эпиграф к последнему аксеновскому роману. Этим задана тема содружества, сотворчества, товарищеского единения. Так оно и было в жизни в начале шестидесятых. Необходимость такого единения и взаимной поддержки заявлена в одной из начальных глав романа в ночном разговоре Ваксона с Робертом Эром. Ваксон вспоминает, что сказал ему старик гадальщик во время недавней поездки по Японии. Собственно, не слова гадальщика, говорившего по-японски, а то, что Ваксону перевели во время сеанса: «…он (старик. – В. Е.) видит, как ты со своими друзьями идете ночью по тропе в лесу. И лунные цветы „хаши“ трепещут на ваших одеждах. Он говорит, что, пока вы идете вместе, все будет в порядке. Вам надо быть вместе, иначе все рассыплется в прах…»[59]

Они действительно были тогда вместе: на вечерах в Политехническом, на многотысячных вечерах в Лужниках, в отстаивании своей творческой свободы в советской прессе, в конфликтах с редакторами советских подцензурных журналов. Были вместе и на волне славы, и под перекрестным огнем критики идеологов социализма. Им необходимо было быть вместе, потому что всякие Грибочуевы, Бандерры Бригадски, Корнейчучины, Кычетовы и прочие закоренелые сталинисты не собирались сдавать свои командные позиции в литературе, в штыки встречали каждое живое слово.

Какую ненависть и злобу вызывали у приверженцев соцреализма молодые аксеновские герои дают почувствовать страницы, повествующие о встрече Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле (глава «1963, март. Кремль»).

Там слово взяла коммунистка Бандерра Бригадска (Ванда Василевская), которая только что вернулась из социалистической Польши, и вот польские товарищи жаловались ей, что некоторые молодые писатели из СССР мешают им строить социализм. Свердловский зал Кремля, в котором происходила встреча, немедленно взорвался криками: «Позор! Позор! Позор!» А когда Бандерра назвала имена: это поэт Андреотис и прозаик Ваксон печатались в польском журнале «с ревизионистским душком», «зал возмущенно рявкнул, будто лев, у которого пара сорок похитила из клетки кусок мяса», а затем «радостно взвыл: „Андреотис! Ваксон! Позор! Покарать оных! Совсем не русских! Откуда такие взялись?! Изгнать оных! Изолировать!“»[60].