Шоколадная война - Роберт Кормье

— Нет, спасибо, — сказала женщина, закрывая дверь у него перед носом, все еще изумленно покачивая головой в ответ на его робкую попытку ее убедить.

Пол постоял на пороге, размышляя о том, что теперь делать. Весь день ему страшно не везло — он не продал ни единой коробки. Он и вообще занимался этим через силу, хотя лишний повод удрать из дому всегда был кстати. Но торговля все равно не захватывала его по-настоящему, и он действовал чисто механически.

Отойдя от многоквартирного дома, Пол стал раздумывать, какой из двух вариантов выбрать: пробовать все-таки что-нибудь продать, несмотря на свое невезение, или отправиться восвояси. Потом он пересек улицу и позвонил в другой многоквартирный дом. Здесь тоже жило пять или шесть семей, что повышало шансы найти покупателя, хотя во всех таких домах почему-то всегда воняло мочой.

Брат Леон выбрал Брайана Кокрана «добровольным» казначеем шоколадной распродажи. Это означало, что он обвел класс взглядом своих водянистых глаз, остановил его на Брайане, ткнул в него пальцем и — вуаля, как говорит преподаватель французского брат Эме, — Брайан стал казначеем. Эта работа внушала ему отвращение, потому что он жил в страхе перед братом Леоном. Никто никогда не знал, чего от него ждать. Брайан учился в школе последний год, и за прошедшие годы Леон много раз вел у него уроки и руководил внеклассными мероприятиями, но в его присутствии Брайану все равно было не по себе. Учитель был непредсказуем и в то же время все-таки предсказуем, что сбивало Брайана с толку — он никогда не считал себя докой по части психологии. Штука была вот в чем: ты знал, что Леон обязательно выкинет что-нибудь неожиданное — разве это не означает одновременно предсказуемость и непредсказуемость? Он любил устраивать экзамены без предупреждения — и он же мог вдруг превратиться в этакого добрячка, не давать контрольных неделями или дать, а потом выбросить результаты. Или придумать контрольную типа «зачет — незачет» (все знали, как он их обожает), причем составить ее из таких вопросов, которые сразу загоняют тебя в тупик, поскольку допускают чуть ли не миллион возможных ответов. И с указкой он чего только не вытворял, хотя эти фокусы приберегал в основном для новичков. Попробовал бы он изобразить что-нибудь из этой серии с кем-нибудь, скажем, вроде Картера — небось потом здорово пожалел бы! Но ведь не каждый у них в школе Джон Картер, глава Стражей, непревзойденный защитник футбольной команды и президент Боксерского клуба. С какой радостью Брайан Кокран согласился бы стать таким, как Картер, променял бы свои очки на мускулы, а свою математическую сноровку на хороший хук справа!

Кстати, о счете — Брайан Кокран начал заново проверять итоги продажи. Как обычно, наблюдалось расхождение между количеством якобы проданных конфет и реально собранными за них деньгами. Дурная привычка придерживать часть денег до последней минуты была распространена довольно широко. Обычно никто не придавал этому особенного значения: такова уж человеческая природа. Многие ребята, продав конфеты, тратили выручку на какое-нибудь важное свидание или вечеринку, а потом компенсировали недостачу деньгами, полученными на карманные расходы или в качестве платы за почасовую подработку. Но в этом году брат Леон вел себя так, будто каждый доллар был делом жизни и смерти. Брайана он уже вконец замордовал.

Как казначей, Брайан Кокран должен был в конце каждого дня обходить всю школу и записывать данные, которые сообщали ребята: кто сколько коробок продал и сколько сдано денег. Потом Брайан отправлялся в кабинет брата Леона и подводил общий итог, после чего являлся сам брат Леон и проверял отчет Брайана. Просто, казалось бы? Ан нет. Судя по поведению брата Леона в этом году, можно было подумать, что каждый ежедневный отчет — это какое-то грандиозное, эпохальное событие. Брайан еще никогда не видел, чтобы учитель так волновался, так нервничал. Поначалу ему было даже забавно смотреть, как он мается: пот лил с брата Леона градом, словно у него внутри был спрятан специальный насос. Когда Леон входил в кабинет и снимал свой черный пиджак — ему положено было вести уроки в костюме независимо от времени года, — под мышками у него темнели пятна, а пахло от него так, будто он только что отстоял десять раундов на ринге. Он дергался и суетился, перепроверяя цифры Брайана, грыз карандаш, расхаживал туда-сюда по комнате.

А сегодня он озадачил Брайана еще сильней, чем обычно. Леон велел передать во все классы отчет с указанием общего количества проданных конфет — 4582 коробки. Но это не соответствовало истине. Ребята продали ровно 3961 коробку и принесли деньги за 2871 из них. По сравнению с предыдущим годом торговля явно шла с отставанием, и денег было собрано меньше. Брайан не мог понять, зачем Леону фальсифицировать результаты. Он что, думает таким образом подстегнуть народ?

Вздохнув, Брайан еще раз свел в таблицу свои собственные данные — просто для уверенности, чтобы брат Леон не вздумал обвинять его, если что-нибудь не сойдется. У Брайана не было никакого желания ссориться с Леоном — в частности, поэтому он и согласился на роль казначея, даже не пикнув. Леон преподавал в его классе алгебру, и Брайану совсем не хотелось получать дополнительные домашние задания или хватать на экзаменах внезапные необъяснимые двойки.

Еще раз проглядев свои записи, Брайан увидел ноль рядом с именем Джерома Рено. Он усмехнулся. Это был тот самый девятиклассник, который вообще отказался продавать конфеты. Брайан покачал головой. Что за идиотская затея — идти против системы? Мало того, еще и против брата Леона? Паренек, должно быть, свихнулся.

— Леблан!

— Шесть.

— Маллоран!

— Три.

Пауза. Задержка дыхания. Теперь это стало чем-то вроде игры — эта перекличка, этот волнующий момент в классе брата Леона. Даже Стручок заражался общим напряжением, хотя от всей сложившейся ситуации его слегка мутило. Стручок был от природы покладист. Он ненавидел любые ссоры и распри. Давайте жить дружно, в мире! Но по утрам, когда брат Леон проводил опрос, выясняя, как идет торговля шоколадными конфетами, мира в его классе не было. Он неподвижно стоял у стола, помаргивая своими водянистыми глазами на утреннем солнце, а Джерри Рено, как обычно, сидел за партой — бесстрастный, точно замороженный, сложив руки перед собой.

— Пармантье!

— Две.

И вот…

— Рено.

— Нет.

Выдох.

По лицу Леона разливается краснота, словно его вены превращаются в алые неоновые трубочки.

— Сантурио!

— Две.

Стручок не мог дождаться, когда же прозвенит звонок.

Глава пятнадцатая

— Эй, Арчи! — окликнул Арчи Костелло Эмиль Янза.

— Да, Эмиль.

— Та фотка еще у тебя?

— Какая фотка? — сдерживая улыбку.

— Ты знаешь, какая.

— Ах, эта! Да, Эмиль, она все еще у меня.

— Продать, я так понимаю, не хочешь.

— Нет, Эмиль, не хочу. Да и на что она тебе, скажи, пожалуйста? Говоря откровенно, это не самый лучший твой портрет. Я имею в виду, ты там даже не улыбаешься, и вообще. Выражение лица у тебя там, конечно, своеобразное. Но улыбаться ты не улыбаешься, Эмиль.

Сейчас у Эмиля Янзы тоже было своеобразное выражение лица и он тоже не улыбался. Любой другой на месте Арчи испугался бы этого выражения.

— Где ты держишь эту фотографию, Арчи?

— В надежном месте, Эмиль. В очень надежном.

— Это хорошо.

Интересно, подумал Арчи, а не сказать ли ему правду об этой фотографии? Он знал, что из Эмиля Янзы может получиться опасный враг. С другой стороны, фотографию можно было использовать как оружие.

— Я тебе вот что скажу, Эмиль, — сказал Арчи. — Когда-нибудь ты, наверно, получишь эту фотку в свое полное распоряжение.

Янза щелкнул окурком, тот ударился о дерево и отлетел в канаву. Проводив его взглядом, Эмиль достал из кармана сигаретную пачку, обнаружил, что она пуста, и бросил ее себе под ноги. Ветер подхватил пачку и погнал ее по тротуару. Эмиль Янза не был борцом за чистоту улиц.

— И как же я получу эту фотку, Арчи?

— Ну, покупать ее тебе не понадобится, Эмиль.

— То есть ты ее просто отдашь? Тут должна быть какая-то хитрость.

— Она есть. Но ничего такого, с чем бы ты не справился, когда придет время.

— Так ты дай мне знать, когда оно придет. Ладно, Арчи? — сказал Эмиль и отпустил свой обычный дурацкий смешок.

— Ты узнаешь об этом первым, — пообещал Арчи.

Тон их разговора был легким, шутливым, но Арчи знал, что в душе Эмиль вовсе не расположен шутить. Арчи знал, что стоит дать ему волю, и он с удовольствием прикончит его во сне, лишь бы наложить на эту фотографию свою потную лапу. Но вот ведь что забавно: на самом-то деле никакой фотографии не было. Арчи просто воспользовался нелепой ситуацией. Случилось следующее: Арчи решил прогулять пару уроков и шел по коридору, стараясь не попасться на глаза учителям. Проходя мимо чьего-то открытого шкафчика, он заметил фотоаппарат, висящий на крючке внутри. Чисто машинально Арчи его взял. Конечно, он не имел обыкновения воровать. Он просто подумал, что оставит этот аппарат где-нибудь, чтобы его владельцу, кто бы это ни был, пришлось побегать по школе и поискать его. Завернув в туалет, чтобы курнуть в тишине, Арчи толкнул дверцу одной из кабинок и очутился лицом к лицу с Янзой: тот сидел на унитазе со спущенными штанами и яростно шуровал рукой между ног. Арчи поднял фотоаппарат и притворился, что делает снимок, крикнув: «Улыбочку!»