Имена льда - Екатерина Паньо

— Пускай так и скажет: вирус Крамских/Mensa4, - словно подслушав его мысли, сказал Виктор.

Дэн прикрыл глаза и, наверное, задремал. Потому что, как ему показалось, в следующий миг где-то над ним прозвучал незнакомый голос:

— Крамских.

Дэн открыл глаза и увидел на фоне неба голову с всклокоченной седой шевелюрой.

— Ну, здравствуй, — сказала голова.

Щелкнул затвор.

Дэн приподнялся на локтях и удивленно посмотрел на человека с ружьем.

— Майкл? — спросил он, удивляясь больше тому, что знает имя старика, чем его появлению.

— Да, Виктор, — ответил старик. — Я же тебя предупреждал — не попадайся мне больше.

Дэн оглянулся по сторонам. Виктора нигде не было видно.

— Сбежал, — пробормотал он. — Если вы ищете Крамских…

— Да. Искал, — ответил Майкл и навел ружье на Дэна. — Это была интересная охота, Крамских.

Дэн открыл рот, чтобы сказать, объяснить, закричать — ведь это ошибка, он не тот…

Но почему-то так ничего и не смог сказать.

Прогремел выстрел.

Если бы кто-то находился в этот момент в Склепе, он бы увидел, как какой-то из посмертных миров стремительно свернул горизонт в воронку, потом превратился в радужный шарик — не больше мячика для пинг-понга, опустился на панель и исчез в ячейке. Через мгновение ячейка запульсировала приглушенным светом. Экран терминала ожил и замигал красным — сообщением об ошибках и предупреждением. Где-то послышался топот — техник, вышедший на перекур, мчался в машинный зал. Ячейка почернела. Мигающие строки на экране терминала сменились одним коротким сообщением: посмертный мир WYB-5y стерт из памяти Склепа.

Мила Кунц проснулась от того, что в темной комнате кто-то плакал. Она села в кроватке. Ей был знаком этот плач.

— Плит, — тихонько позвала она.

В темноте завозились. Плач стих.

— Спи, — прошептал кто-то.

— Папа?

— Спи, малыш.

Мила послушно улеглась на подушку.

Засыпая, она чувствовала, как ее гладит большая плюшевая лапа.

Имена льда

Лед — одно из самых распространенных твердых тел на земной поверхности (около 30 млн. км3). В природе встречается множество видов льда разного возраста. Срок существования одних видов измеряется часами, возраст других — сотнями тысяч лет.

— Вставай, Ял. Сегодня нам надо дойти до холмов.

Ял едва не застонал — так ему не хотелось просыпаться, открывать глаза, подниматься и куда-то идти. Но слово «холмы» прозвучало так неожиданно, что он непроизвольно приподнялся и разлепил веки.

Уайяла стоял в шаге от него и смотрел вдаль. На холмы, маячившие на горизонте. Ял захныкал и снова уронил голову — прямо в сугроб, который еще минуту назад был его подушкой. Льдинки укололи щеку, Ял дернул головой и сел. Одеяло треснуло, распалось на крупные лоскутки и осыпалось с плеч и груди. Ял похлопал по остаткам одеяла, превращая их в ледяное крошево.

Сон окончен. Постель исчезла. Зато вдали появились холмы, которых еще вчера, когда он ложился спать, не было в помине. Вчера они с Уайялой шли вдоль линии прибоя, по колено проваливаясь в мелкий зыбучий песок. Ветер дул немилосердно, перемешивая песчинки с солеными каплями, горстями кидал эту смесь Ялу в лицо, она впивалась в кожу сотней иголок и немедленно схватывалась коркой. Вечером они кое-как спрятались от ветра под дюной. Пока Уайяла готовил ужин, Ял наблюдал, как рядом с их лагерем растет новая дюна, и думал, что до утра их наверняка заметет с головой.

Утром вокруг не оказалось ни дюн, ни океана.

Зато появились холмы.

Уайяла присел и набрал полную пригоршню льда.

— Сегодня дойдем до холмов, — повторил он.

— Зачем? — спросил Ял.

Уайяла посмотрел на него.

— Мне казалось, ты ищешь свой мир.

Ял пожал плечами.

— Моего мира здесь нет, — сказал он. — Уж точно его нет за холмами, которые появились откуда ни возьмись за одну ночь.

Уайяла снова занялся приготовлением завтрака. Лед в его руках становился мягким, лепился в комок, похожий на снежок, но гораздо пластичнее. Уайяла мельком поглядывал на Яла. Потом возвращался к своей работе и ком в его руках приобретал цвет — сначала это напоминало россыпь цветных искр, потом хаотичный набор геометрических фигур с разными оттенками одного цвета, потом цвет становился ровным, а сам ком приобретал форму. Три-четыре минуты Уайялового колдовства, и перед Ялом стояла тарелка с омлетом и ломтем хлеба. Пока Ял сооружал из омлета и хлеба бутерброд, Уайяла успел вылепить чашку горячего чая. И они приступили к еде — Ял поглощал бутерброд с чаем, а Уайяла набрал пригоршню ледяных крошек, зарылся в них лицом, вдохнул, а потом запрокинул голову и закрыл глаза.

— Зачем нам идти к холмам? — спросил Ял, когда с едой было покончено.

Вокруг них лежал ровный слой свежей ледяной крошки — все, что осталось от их лагеря. Крошка скоро слежится и превратится в твердый панцирь, каким покрыто все вокруг, вся земля, весь мир Уайялы.

— В твоем мире есть холмы, — ответил Уайяла.

— Но не эти, — сказал Ял. — Это не мой мир. Здесь не может быть моих холмов.

Уайяла повернул голову и уставился Ялу в переносицу. Его взгляд был таким же ледяным, как и все вокруг — он ничего не выражал. Но Ял уже давно знал Уайялу и научился угадывать, что кроется за каждым его взглядом. Сейчас это было, пожалуй, удивление.

— Здесь не может быть и моих холмов, — сказал, наконец, Уайяла. — В моем мире нет холмов. Я никогда раньше не знал, что они существуют. Значит, это твои.

Ял поднялся. Уайяла сказал «сегодня». Холмы маячили где-то на горизонте — Ял затруднялся определить расстояние на глаз. Хорошо хоть лед больше не изображал зыбучий песок и казался, скорее, задубелой от мороза землей. Впрочем, определять расстояние на глазок в ледяном мире бессмысленно. Уайяла прав — они достигнут подножья холмов к вечеру. Вернее, вечер не наступит, пока они не подойдут к холмам. Случится это, как и вчера, только тогда, когда он, Ял, будет валиться с ног. Так случалось всегда, когда Уайяла устраивал походы.

— В холмах мы остановимся, — сказал Уайяла.

— Надолго?

Уайяла покачал головой.

— Не знаю, сколько нам потребуется времени.

Ял вздохнул и постарался прибавить шагу — Уайяла не любил, когда он отставал. Он уже не хотел поскорее добраться до холмов. Как бы он не устал от похода по изменчивой, но в то же время страшно однообразной ледяной пустыне, сидеть на одном месте ему совершенно не улыбалось. Лучше выбиваться из сил, продвигаясь к какой-то видимой цели, чем день за днем выполнять бессмысленные задания, отвечать на одинаковые вопросы и изводиться от ожидания. Он не мог сказать, чего ждет. Скорее всего, это даже не было его ожиданием — чего-то ждал Уайяла. Когда ожидание становилось совершенно невыносимым, Уайяла уходил — не говоря ни слова, просто вставал со своего ледяного кресла и шел прочь, оставляя Яла одного. Тогда Ялу становилось полегче — он, по крайней мере, твердо знал, чего ждет. Возвращения Уайялы.

Однажды Уайяла не вернулся — и Ял пережил три дня и три ночи настоящего страха. В то время они жили в лесу — это была очень долгая остановка. Ялу начинало казаться, что он никогда в жизни не видел ничего, кроме этого леса. Уайялы не было пять дней — потом Ял перестал считать, потому что подсчеты приводили его в ужас. Когда Уайяла уходил, дни для Яла принимались лететь с огромной скоростью. Страх пришел, когда закончились оставленные Уайялой припасы. Через три дня, которые тянулись до странности долго, Ял двинулся на поиски. Ему казалось, что он знает лес, но, пройдя едва три-четыре километра, он понял, что заблудился. Он не мог найти не только Уайялу, но и дороги обратно. Лес, казавшийся ему детской комнатой, в крайнем случае — небольшим домом, на самом деле оказался огромен, целая Вселенная была лесом: гладкие ледяные стволы, хрупкие сосульки-колючки, лоскутки инея-мха на ледяных глыбах — и так без конца. Он мог преодолеть сто километров или всего десять шагов — и не заметить ни малейших изменений.

Ял заметался. Потом попробовал успокоиться и идти только вперед в надежде, что куда-нибудь выйдет — самый огромный лес, даже если он размером со Вселенную, должен где-то заканчиваться.

Но лес не заканчивался. Не заканчивался и день. Ял, чтобы убедить себя, что он на самом деле куда-то движется, принялся считать шаги. Несколько раз он сбивался — числа после миллиона оказывались неповоротливыми, застревали в горле и не поспевали за шагами. Тогда Ял начинал сначала. Потом он просто сел на землю, привалился спиной к ледяному стволу — и разве что слегка удивился, что день все еще не заканчивается, не сменяется ночью и следующим днем. Обычно в их путешествиях с Уайялой так случалось, когда он выбивался из сил. Теперь же он так устал, что не чувствовал, как впиваются в спину ледяные сучки. К тому же он был так голоден, что пробовал просто жевать лед. Он впал в забытье. Появившийся откуда ни возьмись Уайяла показался ему сначала бредовым видением.