Киевская Русь и Малороссия в XIX веке - Алексей Петрович Толочко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отправившись за истоками собственной истории, такие путешественники попутно совершают свое собственное «открытие малороссов». Для них оно, однако, становится неприятной неожиданностью и серьезной проблемой. Пространство Киевской Руси — это пространство идеальное, эпическое. В нем могут существовать благородные руины, древние святыни или даже призраки величественной истории, но нет места малороссам, казацкому народу. Пространство реальное между тем оказывается занятым малороссами, и в нем не остается места для великорусской истории. Более того, путешественники, которые ищут видимые и очевидные остатки киевских времен, разочаровываются: в Малороссии практически ничего не напоминает о ее великокняжеском прошлом. Тем не менее к услугам путешественников есть несколько устоявшихся техник: литературных приемов, которые позволяют описывать пейзаж так, будто он и является памятником истории; научных средств, как, например, составление «исторических карт», виртуально воспроизводящих давнюю историю; новых дисциплин, как археология, которая добывает из земли остатки прошлого. Все эти средства будут использоваться, чтобы оживить древнерусское прошлое Юга. Из-под Малороссии постепенно начала подниматься на поверхность Киевская Русь.
Совмещение на одной территории двух очень разных типов истории оказывается для российских путешественников неожиданным оптическим эффектом, во многом похожим на впечатление, с которым покидали Грецию европейские путешественники: застывшая в руинах история и народ, живущий вокруг них, не имеют между собой ничего общего.
Лишь постепенно, по мере «объездов» Юга и «узнавания» все большего количества черт собственного прошлого, возникает поначалу смутное, но дальше все более и более уверенное ощущение, что народность, живущая в местах, с которыми россияне связывают начало своей истории, государственности, культуры, духовности и т. д., народность, которая в буквальном смысле «владеет» крупнейшими святынями россиян, должна иметь нечто общее с великороссами. Такое родство не могло возникнуть в новейшие времена, когда малороссы жили под иностранным господством, а следовательно, должно уходить корнями в более древние — киево-русские времена. Россияне вообразят «южнорусский» народ — православный, славянский. Происхождение из киевских времен позволит «малороссам» покинуть свою колыбель — историческую Гетманщину-Малороссию, к которой они ранее были привязаны казацким происхождением. Образ, сформированный изначально исключительно для жителей Левобережья, будет распространен на все Приднепровье, впоследствии — Правобережье и будет мигрировать дальше на запад, Волынь, Подолье, Галицию. Все славяне присоединенных в разное время от Польши территорий, а также некоторые еще не присоединенные, относятся к «южнорусскому племени». Основанием для такой группировки была карта Киевской Руси, из которой каждый мог убедиться, что славянское население от Холма и Львова до Новгорода-Северского принадлежало некогда Киевской Руси. Этот «южнорусский» народ, возникающий в российской мысли, задаст «естественные» рамки и создаст возможность представить его как «украинский народ». Парадигма единства, следовательно, вырастает постепенно и в совместной работе россиян и украинцев.
* * *
Разные люди путешествовали по Малороссии на рубеже веков. Кто-то из них был примечательной личностью своего времени, имена других только и знают, что благодаря опубликованным «Путешествиям».[52] Одни (как князь Петр Шаликов — «Путешествие в Малороссию», 1803, «Другое путешествие в Малороссию», 1804; Владимир Измайлов — «Сентиментальное путешествие в южную Россию», 1800,1802; князь Иван Долгоруков — «Славны бубны за горами, или Путешествие мое кое-куда», 1810, и «Путешествие в Киев», 1817; Алексей Левшин — «Письма из Малороссии», около 1816 года) путешествуют, чтобы специально посмотреть Малороссию. Другие (как Павел Сумароков — «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году», 1800; «Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду», 1803; Дмитрий Бантыш-Каменский — «Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию», 1810; Андрей Глаголев — «Записки русского путешественника», 1823) лишь проезжают ее по пути к главной цели своих путешествий. В основном авторы «Путешествий» совершают их без определенной цели, просто чтобы увидеть мир. Попадаются среди них и люди ученые: академик Василий Зуев, например, специально исследует природные и хозяйственные условия страны («Путешественные записки Василья Зуева по пути из Санкт Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 годах»); врач Отто фон Гун, посещая Малороссию вместе с Алексеем Кирилловичем Разумовским, обустраивает больницы и аптеки в графских поместьях («Поверхностные замечания по дороге от Москвы до Малороссии», 1806); Александр Ермолаев в 1810 году осуществляет археологическую экспедицию в Тавриду и Тамань (куда так и не попадет).
Судя по количеству опубликованных книг, а также по тому, что большинство путешественников не были обременены никакими официальными поручениями, путешествия в Малороссию становятся определенной модой в северных столицах. Даже понятно почему: в Европе продолжаются войны, российский юг становится суррогатным заменителем юга европейского. На Украину путешествуют так, как британцы путешествовали бы в Италию. «Путешествие в Малороссию» является своего рода аналогом английского Большого континентального тура. Не зря Малороссия предстает на страницах записок «российской Италией», и этот топос окажется не только чрезвычайно продуктивным, но и удивительно живучим в литературе XIX века. Аналогия еще до поездки устанавливает «горизонт ожиданий»: отправляясь на юг, путешественник рассчитывает найти истоки собственной истории, которая когда-то давно происходила на этих землях, но уже покинула южный край и переместилась на север, оставив после себя только живописные руины среди живописного пейзажа. О древности путешественник (он прочел нужные книги еще до поездки) знает больше, чем туземцы, которым он оставляет беззаботную жизнь среди благодатной природы.
«Итальянская мода» подпитывалась представлениями об Италии как «классической» стране, источнике культуры, где должны были ожить заученные на школьной скамье тексты и образы античных авторов. Италия воспринималась одновременно как «старая» и «новая» страна. Эпоха классицизма способна была видеть в Италии только ее античное наследие, считая итальянскую современность не стоящей внимания. Следовательно, Италии в философской географии эпохи было отведено место благодатного, но застывшего где-то в прошлом «Юга»[53]. Популярные в XVIII и XIX веках идеи о влиянии климата на природу человека и общества утверждали, что северные народы — преодолевающие суровость окружающей среды — деятельны и энергичны, южные — расслабленно живущие в согласии с благосклонной природой — податливы и пассивны, по-детски беззаботны,
