Приют - Патрик Макграт

Я старался изобразить равнодушную апатию, представить случившееся просто досадным эпизодом, скрыть подлинную серьезность кризиса. Бренда сделала вид, что не понимает, о чем речь, чтобы таким образом воззвать к моей галантности и побудить к откровенности.

– Но ведь его наверняка скоро схватят?

Я отпил джина и опустил руку на подлокотник.

– Возможно. Однако мы думаем, что в Лондоне у него есть друзья.

– Вот не знала, что у него имеются друзья в Лондоне, – удивилась Стелла.

– Как ты могла это знать?

Я безучастно взглянул на нее.

– Макс ничего не говорил о людях, которые могли быть причастны к побегу.

– У него есть старые друзья. В Сохо.

Стелла потом говорила, что внезапно увидела всех нас троих словно сквозь стекло, будто стояла в темном саду и смотрела, как сидящий в кресле мужчина разговаривает с двумя женщинами, слушающими его с жадным вниманием. На лице Бренды появилось выражение откровенного любопытства, смешанного с ужасом. Маска спала.

Через несколько минут я встал.

– Пойду поговорю с Максом. Стелла, не провожай меня.

Но она уже поднялась, встала в дверях гостиной и смотрела, как я прошел по холлу, легонько постучал в дверь кабинета, потом вошел и затворил за собой дверь.

Стелла не знала, когда Макс лег спать. Она вскоре поднялась наверх, приняла таблетку и лежала, дожидаясь, когда придет сон. Сквозь шторы проникал лунный свет. В доме было тихо. Стелла уткнулась лицом в подушку и плакала, пока наволочка не стала мокрой. Она сменила ее, потом лежала на спине, глядя в потолок. На душе у нее полегчало. Она обдумывала услышанную новость, означавшую только одно: раз у Эдгара есть друзья, он, видимо, в безопасности. Цепляясь всеми силами за эту мысль, она заснула.

Я думаю, это правда. Не верится, что они планировали побег вместе, что она активно действовала против нас.

Все произошло, как я и предсказывал. В газетах снова начали писать о деле Эдгара, и Стелле волей-неволей пришлось осознать, что привело его в нашу больницу. Он убил жену молотком, затем изувечил труп. Двое психиатров показали на суде, что он страдает параноидальным психозом. Суд принял ссылку на невменяемость. На следующий день Эдгар поступил к нам. Теперь пресса вопрошала, как такому человеку дозволяли покидать на целый день палату и работать в саду.

То были ужасные дни для всех нас. Бренда взяла на себя заботу о Чарли, дав Максу и Стелле возможность без помех преодолевать кризис. Стелла считает, что ей удавалось скрывать свои чувства, сосредоточенные, разумеется, на далеком любовнике. Притворство в те дни давалось ей нелегко – как-никак она находилась в стане охотников. Макс почти каждый день приходил домой на обед, Бренда со Стеллой старались окружить его заботой, дать ему почувствовать, что дом – это убежище от жутких нагрузок, которые ему приходится переносить в больнице.

Покоя от репортеров не было никому! Они заполнили территорию больницы, приставали с вопросами ко всем, кто соглашался с ними говорить. Летом значительных новостей не бывает, поэтому дело Эдгара Старка неизменно занимало первые полосы. Мы чувствовали себя как в осаде. Чарли запретили выходить за пределы сада. Однажды, когда он нарушил этот запрет, к нему с дружелюбным видом подошел репортер и, узнав, кто он, принялся задавать нескромные вопросы, например о том, что папа говорит за обедом. Бедный Чарли вернулся домой растерянным, плачущим, в страхе, что поступил очень дурно, разговаривая с тем человеком, таким вежливым, что невозможно было отмалчиваться.

Рабочие группы на территорию не выходили. Стелла бродила по саду. Тишина напоминала ей об отсутствии Эдгара. Потом пошла в огород нарвать салата и крыжовника. Среди всей той зелени не видно было желтого вельвета в дальнем конце, возле оранжереи. Нависающие над садовой стеной деревья выглядели понуро и отбрасывали мрачную тень. Все превосходно разрослось, трава на лугу была густой, высокой, на розовых кустах распустились новые цветы, но среди этой пышности не было любовника. Стелла пошла по дорожке, остановилась у флокса, который пересадила весной со старой клумбы, вдохнула его аромат. Толстый шмель вскарабкался на цветок чертополоха, поднялся оттуда в дремотный воздух и улетел. Она села на скамью, ковырнула ногтем лишайник на серой древесине, потом зашла в оранжерею.

Даже оранжерея казалась одинокой, покинутой, унылой, как и она сама. Эдгар начал заменять подгнившие доски; новые распорки и рамы были безукоризненно пригнаны на место снятых. Узор старой и новой древесины радовал глаз. Стелла легла на потрескавшиеся кирпичи среди травы, там, где они впервые лежали вместе. На глаза невольно навернулись слезы. Она смахнула их, встала, вышла из оранжереи и решительно зашагала по дорожке, изредка нагибаясь и выдергивая из земли тонкие стебли ревеня. Саду, как и ей, недоставало Эдгара. Цветы повсюду никли, гортензии клонились к земле от недостатка воды. Бросались в глаза увядшие листья. Тропинка на лугу заросла уже пошедшими в семя одуванчиками. Шланг для полива праздно висел на столбе возле крана. Сад выглядел каким-то несвежим.

Стелла сказала об этом Бренде, когда они готовили обед.

– Ничего удивительного, – отозвалась та. – Летом у садовников дел по горло.

– Пожалуй, придется все делать самой.

– Какая досада! А я считала, что тебе единственной из моих знакомых удалось решить проблему со слугами.

Стелла взглянула на свекровь и по движению ее губ поняла, что она шутит.

Стелла не знала, был ли у меня или Джека разговор с Максом о том, почему он немедленно не сообщил о краже одежды. Она ничего не могла от него добиться, лишь слышала, что поиски теперь сосредоточены на Лондоне и никаких следов нет.

– Он затаился, – сказал Макс.

– Кто-то прячет его, – высказала предположение Бренда.

Эдгар в безопасности – вот что Стелла поняла из этих слов. В безопасности и думает о ней; сидит безвылазно в какой-нибудь комнатушке и, свесив голову, думает. Но до наступления сентября она несколько раз приходила в отчаяние при мысли, что больше не увидит его. Однако прогоняла эту мысль и вспоминала о том, как они разговаривали, как понимали друг друга. Эдгар не бросит ее, она была в этом убеждена. И не теряла веры. Упрямо твердила, что нужно набраться терпения и утешаться тем, что он в безопасности. Чувствовала себя в каком-то подвешенном состоянии; у них ничего не кончилось, но находилось в стадии перемен. Не пыталась представить, что будет дальше; эти мысли мучили ее, превращались в вопросы, ответа на которые пока не было. Лишь спрашивала себя, чего бы Эдгар от нее хотел в настоящее время, и отвечала – чтобы она не теряла терпения, помалкивала и утешалась тем, что он в безопасности.

Стелла постоянно пила; ей казалось, что это необходимо для сохранения хоть какого-то душевного равновесия. Трезвых размышлений избегала и по мере возможности поднимала дух слепой верой. Верой и джином. У нее бывали минуты – минуты трезвых размышлений, – когда она понимала, что слепая вера и джин не могут вечно оставаться ее единственной духовной и материальной пищей; но она будет обходиться ими, пока может. Все окружающие были крайне расстроены пристальным вниманием прессы, и никто не замечал, что она стала какой-то отрешенной, рассеянной, внешне вела себя нормально, но мыслями постоянно витала где-то далеко. Этого не замечал никто, кроме меня. Я наблюдал за ней.

В те дни Стелла перенесла одно сильное потрясение. Однажды утром она поливала из шланга огород. Жара затянулась. Дождя не было несколько дней. Супесной почве нужно много воды, а жажда вызывала тогда у Стеллы особое сочувствие, поэтому она подсоединила шланг к крану и принялась поливать все в саду. Медленно шла в высоких сапогах, легком летнем халате, темных очках и широкополой соломенной шляпе. В этом занятии была приятная бездумность; тогда, в те напряженные дни, ей не хотелось ни о чем думать. За ее спиной послышался неприятный звук шагов по гравию. Не выпуская шланга, она обернулась. Вид Джека Стреффена, шедшего к ней по дорожке, был еще более неприятным. Осторожность. Осторожность! Она крикнула Джеку, чтобы он подождал, пока она перекроет воду, бросила шланг у грядки с салатом, пошла к крану и завернула вентиль.

– Макс в больнице, – сказала Стелла.

В черном костюме и панаме Джеку было явно жарко и неудобно, среди окружающей зелени он выглядел крайне неуместно.

– Я хотел поговорить с тобой. Может, присядем?

Стелла повела его к скамье возле оранжереи, и они сели там в тени. Джек снял панаму и положил рядом с собой.

– Закуришь?

– Нет, спасибо.

– Человек вроде Эдгара Старка, – начал Джек и умолк. Неторопливо стряхнул на гравий пепел сигареты и уставился на него. Вздохнул. – У нас есть пациенты с диагнозом «паранойя». Так вот, Стелла, они опасны ничуть не меньше совершивших убийство шизофреников. Самое странное, что у многих из них нет никаких проявлений психоза. Ни малейших. Мы не пользуем их лекарствами. Пытаемся лечить, но без особого успеха. Можем управляться с ними, можем сдерживать их, однако не знаем, как их лечить. Потому что не знаем, что они собой представляют.