Пущенные по миру - Владимир Владыкин

– А сюда ли вы завернули, не промахнулись ли? – бедово спрашивала Софья, сияя серо-золотистыми глазами.

– Ой, да как мы могли обмануться, – говорила задорно тётка Паня. – Ой, да нет же, купец не ошибся домом, в самый раз попал на свой шикарный товар и вот пожелал посмотреть, как живёт красна девица в терему своём.

Фёдор стыдливо отводил в сторону глаза, так как не любил пышных слов. От всего этого нарочитого с обеих сторон обмена шутками-прибаутками он ещё больше покраснел. Он был готов забрать суженую, поехать расписаться в сельсовете и навсегда перевезти невесту с приданым в свою избу.

И вот наконец гости с хозяевами чинно вошли в тёплую уютную избу, где зазывно дразнили обоняние пахучие ароматные кушанья. Перед приходом гостей Катя стояла возле горячего бока печи, а стоило услышать голоса входивших в горницу, она быстро отступила к окну с накинутым на плечи белым пуховым платком. На ней была новая нарядная цветастая блузка и чёрная расшитая красными цветами юбка.

До самого последнего момента она с трудом верила, что выходила замуж в другое село, отчего ей становилось жалко не столько себя, сколько мать, которая останется жить в избе одна. Ведь братья – ни тот, ни другой – к себе не возьмут её. А как высказала ей такую невесёлую мысль, она лишь печально улыбнулась и махнула обречённо рукой: мол, о чём горевать, как-нибудь доживёт свой век, только бы она, Катя, была вполне счастлива. И впрямь о том, что её ожидала одинокая старость, Мария Григорьевна не раз думала сама. Конечно, душа невольно обмирала, но при дочери, как могла, крепилась, а наедине лила неутешные и горькие слёзы…

Между тем сватанье прошло довольно весело и удачно. Егор рьяно наигрывал на старой гармошке, а Настя и Софья пели, старые женщины подпевали. Екатерина замечала: почему-то Фёдор даже песен смущался, и ей это было видеть очень чудно. Но ему ничего не сказала. Стол был уставлен сытной закуской, мясо было трёх сортов: и птица, и свинина, и баранина, а также салаты, грибы и разные рыбные блюда.

Екатерине было также интересно наблюдать, как её жених будет пить самогон, сильно ли он охоч до него. Как-то Егор пришёл к ним с четвертинкой, чтоб выпить с будущим зятем за знакомство. Тогда Фёдор ограничился всего одной стопкой, сославшись на неблизкую дорогу домой. И на этот раз стопку он разделил предусмотрительно на два захода. Зато её братья кидали за ворот не стесняясь, одну за другой, за что ей становилось очень совестно перед Фёдором, который не очень к ним тянулся, чем выказывал свою полную самостоятельность.

Между прочим, Настя и та выпила две стопки, не говоря о Софье, которая могла пить почти вровень с мужиками, поэтому Епифан не без грубости всегда одёргивал жену. Хотя в другой раз её не заставишь выпить ни в какую. Правда, Екатерина и сама не больно чтила выпивку, лишь для вида всегда пригубливала…

А через месяц сыграли шумную свадьбу, пригласили соседей и почти всех местных и дальних родственников, за три дня до торжества Епифан ездил за тётками в Калугу и Москву, один день сперва гуляли у Екатерины, а два – у Фёдора…

После свадьбы Екатерина перешла жить мужу, перевезла к нему с Епифаном всё свое приданое. А Мария Григорьевна в одиночестве тужила по любимой дочери, отчего неотвратимо быстро старела – так на ветру скоротечно сгорает костёр…

Особенно трудно дался ей первый год после замужества Катюши, несмотря на то что под боком жили сыновья с семьями. По младшей она тужила потому, что последние три года они жили вместе. И вот лишь по воскресеньям Екатерина только и могла наведываться к матери то одна, то с мужем. И когда приходили сыновья с жёнами и детьми, дочь Нюта с мужем, всем было несказанно весело. В такие дни Мария Григорьевна даже молодела. И хотя мать дочерям не жаловалась на свою сирую жизнь, Екатерина сама видела, когда от неё они уезжали, какая-то затаённая грусть пряталась в её усталых глазах, и это невозможно было скрыть. А иной раз у неё слёзы застывали на веках, точно капли росы на землянике.

Оставаясь одна, Мария Григорьевна предавалась своим воспоминаниям, перебирала в памяти всю свою нелёгкую жизнь от времён своих родителей и до последних дней с мужем, с которым, собственно, было жить совсем не маетно, несмотря на его подчас частые выпивки. И потом суровые годы войны и ожидания с неё сыновей; радовалась, как они споро строили дом и поженились и отошли от неё. Когда отдавала старшую дочь Нюту в соседнее село, она так не горевала, как по младшей. Может, потому, что Нюта жила самостоятельно уже больше десяти лет. На свадьбе сестры она уже была почти на сносях третьим ребёнком и вскоре родила сына Валька. На первых порах Мария Григорьевна ездила к дочери проведать внуков и радовалась, что они были здоровы и крепки, а потом сама стала прибаливать и было не до поездок даже к младшей…

И вот всё ушло – осталась она совершенно одна-одинешенька. И такие же изменения уклада жизни коснулись почти каждого подворья уже при новой власти, которая отобрала и порушила церкви, испоганила и запретила веру во всё чистое и святое…

А потом через год, через два и у Екатерины с Фёдором появлялись дети. И год от года их хозяйство крепло, стали наконец держать две коровы, подворье чуть расширили, выстроили ригу и ток. Часто излишки продуктов продавали на рынке в городе и оттуда привозили промышленные товары, а детворе – гостинцы. Была ли она за все годы единоличной жизни вполне довольна и счастлива с мужем? Вроде прошло немало от свадьбы – шесть лет, и к началу коллективизации у них было уже четверо детей. Однако она до сих пор не может его понять, что он, в конце концов, за человек? Особенно он ей нравился, когда был ласков и с ней, и с детьми, когда неустанно трудился, не жалея себя, и на работе и дома. И тогда бы она его беззаветно любила, и её чувства во сто крат были бы сильней, если бы ни с того ни с сего он не поднимал крик, после которого ей казалось, будто через её сердце пронёсся опустошительный и страшный ураган. Поэтому вся жалость и любовь к нему тотчас пропадала напрочь. И прежняя любовь к мужу, как привянувшее от зноя растение, с трудом оживала даже под влиянием его ласк. А его заботы о семье воспринимались настолько обыденно, что ею уже даже не замечались, ведь в окружении детей жизнь так и должна идти.

Как известно, Фёдор никогда за ней не ухаживал в том привычном значении, когда провожают с гуляний и вечёрок, у ворот напоследок не целовал… И что всего этого не было, она вовсе нисколько не сожалела. Зато впоследствии настолько к нему привыкла, что теперь даже не могла себе представить на его месте кого-либо другого – впрочем, даже не манилось. Также её не смущало и то, что муж не умел ни петь, ни танцевать, ведь, в сущности, она сама такая же. Правда, что греха таить, иногда было неловко, что оба они – как два сапога пара, отчего Екатерина только в праздники и досадовала на Фёдора, мол, хотя бы он умел. Вот поэтому на гулянках, чтобы пред людьми не так было стыдно, она всегда подсаживалась к Насте, и как та заводила песню, начинала напевать следом за нею, чтоб хоть своим неумелым пением как-нибудь оправдаться перед честным народом и за себя, и за него. Настя была на редкость голосиста, любую песню вела замечательно, а Екатерина своим слабым голосишком не шла с ней рядом ни в какое сравнение – как в тени у светлого ручейка…

Ко всему прочему Екатерина могла даже погордиться, что за все годы совместной жизни Фёдор не только её не ударил, но даже пальцем не тронул. И потому своим миролюбием и мягкостью муж вполне мог послужить хорошим примером Епифану, не раз бившему свою Софью лишь за то, что жена порой разговаривала с чужими мужиками, в то время как домашняя работа стояла. Екатерина же хозяйничала по-своему, поддерживая в жилье безупречную чистоту. Фёдор крайне не любил, когда его вещи лежали не на месте. Но она забывала о его привычках, и поначалу он мягко напоминал ей о них, а потом, видя, что жена хочет приучить его к своему порядку, уже не стесняясь подымал истошный крик:

«Сколько раз я говорил: не убирай с печки кисет!»

На первых порах супружества она наивно думала: Фёдор такой сдержанный, что вовек не услышит от него слова дурного. Однако когда люди начинают совместную жизнь, первое время они вообще стараются избегать ссор. А потом, когда срок привыкания друг к другу удачно закончился, супруги думают, что теперь им простятся любые дурные выходки и можно больше не скрывать свои недостатки.

И вот у кого-то из супругов начинает проявляться природный характер. Ведь было же вначале: подала горячую пищу – он не кричал, а просто встал молча и с хмурым лицом вышел из горницы. Непонятный поступок мужа вызвал у неё недоумение: может, ему не понравилось её варево? Но свекровь разъяснила причину его внезапной обиды, и тогда она вполне успокоилась, вышла к мужу в сени, извинилась, обещав больше горячую пищу не подавать. Правда, свекровь и после напоминала ей об этом всякий раз и даже поучала: