Птицы - Тарьей Весос

— Это твой вальдшнеп?

Маттис с трудом кивнул.

— Я слышала выстрел, — сказала Хеге. — Кто тебе его дал? Охотник?

— Нет, все было не так, — сказал Маттис. — Он стрелял, но это еще не значит, что птица должна быть его.

— Ты сам взял этого вальдшнепа?

— Он не возражал. Ведь это не его птица. Ты понимаешь, Хеге?

Хеге не ответила, она не понимала и не могла понять. Брат и сестра смотрели на птицу, лежащую на столе. Для Маттиса это было слишком сложно. И стало еще сложней.

— Ты понимаешь, Хеге?

— Нет.

— Значит, и ты такая же, как все, — горько сказал Маттис. — Как дойдет до серьезного, всегда так.

Он был в отчаянии, и Хеге нужно было быстро что-то придумать.

— Птицы скоро умирают и сами по себе. Разве ты этого не знаешь? Даже если их не подстрелят, вот что я хотела сказать.

Маттис покачал головой.

— А я слышал, что птицы живут очень долго. И он смотрел на меня.

— Кто?

— Да вальдшнеп же. Когда я его поднял.

— Он был еще живой?

— Не знаю, но он на меня смотрел, это точно.

— Не надо об этом думать, — сказала Хеге. — Если он был мертвый, он не мог смотреть на тебя. Все это пустое.

Маттис сказал:

— Глаза у него затянулись пленкой потом.

Хеге сказала твердо, чтобы покончить с этим:

— Перестань думать об этом. И убери отсюда птицу, я не хочу, чтобы она лежала на столе. Есть ее мы не будем.

Маттис содрогнулся.

— Есть его… нет…

— Ступай и спрячь его под каким-нибудь большим камнем.

— Под большим камнем? Зачем?

— Чтобы с ним больше ничего не случилось.

— Верно, — с благодарностью сказал Маттис.

— А потом быстро вернешься и ляжешь спать. Тут уже ничего не поделаешь. Ясно? С такими вещами надо мириться.

— Да, но…

— Довольно, Маттис. Так иногда бывает.

— Это я и сам знаю, — заметил Маттис. — Я тебя спрашивал о другом.

Хеге ушла к себе, она была легко одета, и ей стало холодно. А он унес вальдшнепа и сделал все, как велела ему Хеге.

Маттис вспотел и устал, но самая трудная часть работы была уже позади. В честь вальдшнепа и ради его безопасности он прикатил слишком большой камень. Целую глыбу — на это ушли все его силы. Была уже полночь.

Потом, отдыхая, он сидел на этом камне. Неожиданно он подумал:

А если бы это была Хеге…

В тихую июньскую ночь мысль эта пронеслась над ним подобно ледяному ветру. Маттис испугался собственной мысли, он вдруг увидел себя покинутым всеми — и Хеге, и вальдшнеп лежали каждый под огромным камнем.

И пленка затянула глаза.

И реки остановились.

Он бормотал, не чувствуя радости, с какой всегда соединял необычные слова. Он с тревогой поглядел на лужайку, на траву, на спящий лес. Ему было холодно. Как бы там ни было, придется пойти к Хеге. Оставаться ночью без нее после всего, что случилось, он не мог.

Маттис снова постучался к сестре.

— Пусти меня к себе, Хеге, я не могу один, — сказал он в щелку двери.

Он смутно видел Хеге у стены под зеркалом.

— Заходи, — сказала она. На удивление покорно.

Значит, и она не спала. Когда Маттис вошел, она мягко спросила:

— Ты все сделал, что я сказала?

— Да, но…

— Что-нибудь еще? — быстро спросила она.

Из-за ее мягкости он страдал еще больше, уж лучше бы Хеге рассердилась, что он не дает ей спать.

— Да, но этого я не могу тебе сказать. Хотя как раз из-за этого я хочу спать у тебя.

— Бояться нечего, — наугад сказала Хеге.

— Бояться? Чего?

— Не знаю, просто мне показалось по твоему голосу, что ты боишься. Ты должен забыть об этой птице.

— Нет! — вырвалось у Маттиса. — Но я говорю не только о ней.

— Давай ложись рядом. Я уверена, что ты сразу уснешь.

Он подошел. Лег на одеяло рядом с ней. От нее пахло женщиной, хотя она была его сестра. Мысли Маттиса смешались. Хеге спросила:

— Ты скинул башмаки?

— Да. Как жалко эту птицу, — добавил он.

— Теперь она покоится под камнем, — утешила его Хеге.

Странные слова.

— Почему ты так говоришь?

Вместо ответа ее рука дважды коснулась его щеки. Как хорошо. И все будто отодвинулось далеко-далеко.

— Спи, Маттис.

— Словно птичье крыло, — сказал он, думая о легкой руке.

Хеге спокойно ответила:

— Да, мы с тобой здесь… как всегда. Не бойся.

Он чуть не рассказал ей правду, которая привела его к ней. Но если я объясню тебе все, ты этой ночью больше уже не уснешь, думал он.

— Что ты хочешь сказать мне? — спросила она, потому что хорошо знала его. Маттис вздрогнул.

— Ничего!

— Ну ладно, скажешь когда-нибудь потом, а сейчас давай спать.

Он мечтал, чтобы ее рука снова прикоснулась к нему, но мечтал напрасно.

А те черные глаза.

Теперь они затянуты пленкой.

И сверху лежит большой тяжелый камень.

Но если они уже взглянули на человека, тут не помогут ни пленка, ни камень.

— Хеге, — осторожно произнес он.

Она не ответила, наверно, спала уже по-настоящему — он был рядом, и она успокоилась.

Часть вторая

Луга, засеянные клевером, были так близко, что ветер, дувший с той стороны, приносил через лесок их запах. Начался сенокос.

И опять Маттиса беспокоило, что он оказался в доме как бы главным. Разве он не наймется к кому-нибудь работать на сенокосе? Это требование висело над ним с утра и до вечера. Взрослый свободный человек — нельзя же и в самом деле в разгар страды целые дни бить баклуши.

Дома у них о сенокосе даже не вспоминали, но в любую минуту к ним мог явиться посланец из какой-нибудь усадьбы с просьбой прийти и помочь убирать сено. Поэтому Маттис и был сейчас главнее, чем Хеге. А для того, кто так не уверен в себе, это и хорошо и плохо.

Они слышали, что рано утром и поздно вечером на лугах уже стрекочут косилки. Маттис многозначительно покашливал, теперь у него было на это право, сенокос имел к нему самое прямое отношение. Верно, скоро уже придут и за ним.

Нет, никого.

Нет, у них здесь по-прежнему было тихо.

То есть Хеге, как обычно, вязала и вязала с молниеносной быстротой. Появлялись новые кофты.

Но и в этот день опять никто не пришел. Маттис покашливал, словно желая напомнить, что он все еще ждет. Никто не пришел за ним и на другой день.

Вообще-то и Хеге и Маттис заранее знали, что так и будет. В поселке всем было известно, как работает Дурачок. И Хеге с Маттисом знали об этом, однако, когда стрекочут косилки и все кругом до седьмого пота сушат сено, человек невольно надеется, что позовут и его.

— Они теперь работают очень быстро, — словно оправдывая их, сказал Маттис. — У них машины.

Хоть он и пытался говорить равнодушно, он был явно взволнован: ну как тут будешь главным человеком в доме. Перед сном он сказал:

— А вальдшнеп лежит под камнем.

Хеге остановилась и недовольно спросила:

— Ну и что?

— Да нет, ничего, он лежит под камнем, что бы я ни делал.

— Ты пустомеля, — резко сказала Хеге и пошла к себе. Но, дойдя до своей комнаты, она уже пожалела об этих жестоких словах.

— Я брякнула, не подумав, — сказала она.

Маттис удивился. Так легко Хеге никогда не отказывалась от своих слов. Он воспользовался случаем и сказал ей:

— Да, есть вещи, которых ты не понимаешь.

Она не возражала.

Весной он не осмелился бы сказать ей ничего подобного. Может, она и удивилась, но не подала виду.

Утром Маттис шел по мокрому от росы и поглощенному страдой поселку. Не из упрямства и не для того, чтобы напомнить о себе. Объяснить причину было бы трудно, скорей всего, его притягивал шум работы. Стрекотали косилки. Падала трава, вырастали сушила с сеном, трудились и старики и молодые. Все они выглядели сильными и умными. Маттис остановился: он всегда невольно останавливался при виде чего-нибудь красивого.

Ему повстречался человек, который переходил дорогу с охапкой жердей для сушил, отступать было поздно.

— Все бродишь? — спросил он у Маттиса.

Маттис с надеждой глянул на него, и тому пришлось сказать:

— Может, придешь к нам сгребать сено, когда мы начнем метать стога? Вот оно высохнет, и приходи как-нибудь с утра.

— Ладно, — обрадовался Маттис, — это я могу, я уже метал стога.

Человек облегченно вздохнул и зашагал дальше.

Дома Хеге сказала, что все это пустой разговор. Однако Маттису показалось, что ответственность, тяготившая его вот уже две недели, вроде как отступила — обязанность быть в доме главной снова легла на Хеге.

Ночь.

Что делать, если тебя окружают только сильные и умные?

Поди знай.

Но все-таки. Что же делать? Человек должен что-то делать. Постоянно.

Над домом тянется полоса. Сама птица убита, она лежит с закрытыми глазами под большим камнем, но полоса осталась.