Лион Измайлов - Измайлов Лион Моисеевич

— Кто это? — спросила она.

Кургуз не понимал по-русски ни слова. Он показал пальцем на княгиню и сказал на чистом русском языке:

— Это вы, княгиня.

— Я здесь немного старше выгляну, — ответила княгиня, и Кургуз радостно закивал. Он не понимал, что она говорит, но радовался ее четкому произношению.

Княгиня повернулась к шашлыку, оттопырив мизинец, взяла кусочек и вонзила в мясо свои золотые зубы.

Кургуз вскочил и стал танцевать лезгинку, во все горло распевая «Гаудеамус игитур».

Княгиня съела все мясо, выпила кувшин вина и начала было подпевать Кургузу, но вдруг замолчала, легла на лежанку и отвернулась всем телом к стене. Кургуз сел на пол и зарыдал. Рыдал он долго, часа два. По истечении двух часов он обнаружил на своем плече руку княгини. Кургуз с трудом повернул заплаканное лицо. Княгиня приложила палец к губам. Кургуз догадался, о чем она просит, перестал выть и вывел княгиню во двор.

Наутро они сыграли свадьбу. Свадьба длилась неделю. Первые три дня дядя Арбо говорил тост. Остальные дни гости радовались, что тост кончился, пили вино и не давали дяде Арбо говорить второй тост.

Женившись на княгине, Кургуз автоматически стал потомственным князем, и его семейная жизнь начала входить в обычное княжеское русло. К княгине все быстро привыкли, а когда она научила всех различным французским словам, то и полюбили. Единственный, кто терпеть не мог княгиню, — это был верный конь Кургуза. Когда княгиня подходила к нему, он начинал ржать до слез. Пришлось отдать его назад казакам в обмен на двух племянниц Кургуза.

Через пять месяцев после свадьбы княгиня подарила Кургузу сына. Он был очень похож на княгиню, высеченную когда-то Кургузом на камне.

За первые два года совместной жизни Сурмилова родила Кургузу двух девочек и трех мальчиков, один из которых оказался негритенком, а другой японцем.

Ни негров, ни японцев в ауле никогда не видели, поэтому считали, что жена Кургуза вне подозрений. А дядя Арбо объяснил эти необычные явления странностями генетики.

В дальнейшем княгиня стала рожать детей еще чаще. Они с Кургузом прожили долгую и счастливую жизнь, живы до сих пор, а совсем недавно съездили в ЗАГС и официально оформили свои отношения.

После этого к Кургузу вернулся его верный конь, но это уже совсем другая история, которая тянет на большой роман.

Киртикуй, Кердыбаев!

Давай, Кердыбаев, киртикуй меня, не бойся. Сейчас новое время. Кердыбаев. И в нашем драматическом театре имени оперы и балета сейчас полный свобода критики.

Давай киртикуй, Кердыбаев, киртикуй, а мы тебе за это «спасибо» скажем. Давай начинай. Так, молодец, Кердыбаев. Понял тебя. Ты спрашиваешь, почему моя жена, заслуженная артистка всех республик, играет все главные роли: Джульетты, Зухры, великий русский ученый Тимирязев? Это очень интересный факт, нам совсем неизвестный. Скажи, Кердыбаев, а чей жена должен играть все главные роли? Может быть, твой, Кердыбаев? Вот когда ты будешь главный, хотя бы режиссер, тогда твоя бездарная жена станет талантливый. Она будет все роли играть. А пока ты киртикуй, а мой жена будет дальше играть.

Давай киртикуй, Кердыбаев. Ты только смело киртикуй, ты ничего не бойся, раз я тебе разрешаю. Так. Ты хочешь знать, Кердыбаев, почему я старинный мебель из театра перевез к себе домой? Отвечаю. Потому что это старинный мебель очень дорогой. Скажи, где мне взять так много денег, чтобы такой мебель купить? Ты знаешь, главный режиссер как мало денег получает? Еще меньше, чем министр культуры.

Давай дальше киртикуй, Кердыбаев. Давай не стесняйся, показывай, какой змея мы пригрели на свой волосатый грудь. Киртика нам сейчас нужна, как тебе деньги.

Так, вопрос понимаю, не понимаю, как такой вопрос может задавать порядочный человек. Почему мой мама работает в кассе театра, а моя папа в буфете театра торгует? Отвечаю, Кердыбаев. Потому что родителей надо уважать. Чтобы у них был обеспеченный старость. Ты о своем мама, папа не заботишься. Они у тебя нигде не работают. Они у тебя сидят ждут, когда им Бог пошлет кусочек сыра. Моя мама-папа не ждут милости от природы, они сами у нее сыр берут. Родителей, Кердыбаев, надо уважать, тогда у тебя дома будет много сыра.

Давай дальше киртикуй, Кердыбаев, мы тебя потом не забудем, если вспомним. Так. Ты спрашиваешь, почему в санаторий «Актер» из всего театра езжу только я. Ай, зачем неправду говоришь! Почему только я езжу?! И дочь моя ездит, и муж дочери, и его мама-папа оттуда не вылезают. Мой жена ездит, заслуженная артистка, только что роль Чапаева сыграла. Очень хорошо сыграла, ей даже усы приклеивать не надо. Все ездим. Ты, Кердыбаев, киртикуй, только объективно. Субъективно и подло мы сами умеем киртиковать.

Киртикуй, Кердыбаев. Если хорошо будешь киртиковать, премию дадим. Государственную. Если найдем такое государство, которое согласится дать тебе премию. Так ты, Кердыбаев, спрашиваешь, почему я встречаюсь с молодой, красивой артисткой Шмелевой? Ай, молодец, Кердыбаев, настоящий юный следопыт. Отвечу тебе, Кердыбаев: потому что со старой и некрасивой мне встречаться неинтересно. Сам не понимаю почему.

Ну, давай еще киртикуй, Кердыбаев. Так. Ты, Кердыбаев, спрашиваешь, почему у меня нет театрального образования, а я главный режиссер? Отвечу тебе прямо и откровенно, так, чтобы ты, Кердыбаев, понял. Отвечаю: потому что это не твое дело! Понял? Все!

Теперь я тебя буду киртиковать, Кердыбаев. В самую суть тебя буду поразить. Ты подлый человек, Кердыбаев! Учись, Кердыбаев, киртиковать. У нас здоровый коллектив, а ты мерзавец. Ты успеваешь следить, как я тебя киртикую? Я тебя принял в театр. Не взял с тебя почти ни копейки. Роль тебе дали второго верблюда. Подавай, Кердыбаев, заявление о самовольном уходе. Все. Иди и завтра опять приходи.

Только в другой театр.

Поликлиника

Нет, что ни говорите, но, чтобы болеть, надо иметь лошадиное здоровье.

Я иной раз в поликлинике гляну — больные в очереди стоят в регистратуру, и думаю: это какое же надо иметь здоровье, чтобы эту очередь выстоять! Доберешься наконец до окошка регистратуры, а оттуда:

— Что у вас?

— Болит, — говоришь.

— У всех болит.

— Мне бы талон на сегодня.

— Только на завтра.

— Помру я до завтра.

— Ну, тогда и талон вам ни к чему.

Подходишь к кабинету врача, а там народу опять — жуть.

Опять думаешь: это же какие силы надо иметь, это же как надо любить жизнь, чтобы такую очередь выстоять! Пока бюллетень получишь, чего только не насмотришься, чего не наслушаешься.

Зашел однажды в кабинет врача. Там двое в белых халатах и шапочках.

— Раздевайся, — говорят.

Я, ничего не подозревая, разделся. Они осматривали меня, осматривали, потом говорят:

— Плохо твое дело, запустил ты себя.

Я говорю:

— А что такое?

Они отвечают:

— А это ты у врача спроси.

Я спрашиваю:

— А вы кто?

— А мы маляры. Потолки здесь белим.

И что интересно, они ведь до меня уже человек десять осмотрели, и никто не жаловался.

Но зато если тебе бюллетень не нужен, каждый врач тебя вылечить норовит. К какому ни зайди, каждый свою болезнь найдет. Я ходил, специально проверял. А чего терять? Мне бюллетень все равно не дают. Зашел к «ухо-горло-носу».

— Чего-то, — говорю, — у меня в боку екает.

Он говорит:

— Это все от носа. Перегородка в носу кривая, воздух не туда идет, легкое раздувается, давит на печенку, печенка екает.

Ладно, думаю, пойду к хирургу. Говорю:

— Чего-то у меня глаза болят.

Он говорит:

— Это все от ног.

Я говорю:

— Как же так?

— А так, — говорит, — вот вы, когда идете, на ноги наступаете?

Я говорю:

— Ну, вообще-то бывает.

— Ну вот, земля на них давит, глаза и болят.

Я спрашиваю: