Допельдон, или О чем думает мужчина? - Эдуард Семенов

О деньгах?

Однажды в армии мы сидели в комнате отдыха, тогда она еще называлась «ленинской», и занимались ничегонеделаньем. Короче, отдыхали после бани. Трепались. Разговор в основном шел о том, кто с кем и как успел на гражданке.

Сейчас уже не помню, кто сказал:

— Эх, ребята, ну что мы все о бабах и о бабах. Нам что поговорить разве не о чем? Всю душу истрепали.

Все сразу как-то оживились:

— А о чем еще говорить-то?

— Ну не знаю, да о чем угодно. О книгах, о политике, о погоде. Что мало тем на свете?

Делать было нечего, народ в комнате подобрался образованный, в основном, студенты. «А что, действительно, давайте попробуем, не говорить о них».

Минут пять все молчали…

Потом разговор все же потихоньку начал оживать, кто-то вспомнил как ходил на ипподром, обсудили лошадей, потом, естественно, коснулись темы рыбалки и футбола, охота, грибы, автомобили. Темы перестройки и разоружения затронули в том ключе, что она нас непосредственно касалась, то есть «А будь она неладна».

Я служил на засекреченном радиоузле, который находился в самой глуши Белорусского леса, того самого, где партизаны немцам в 42-м году шороху давали. И вот из-за того, что в нашей части в этот момент как раз находилась группа наблюдателей из НАТО, нам приходилось соблюдать режим радиомолчания. То есть все радиопередатчики нашей точки были выключены. И поскольку они были выключены, нам негде было сушить белье после бани. Улавливаете связь? Это сложно. На самом деле все просто. Когда передатчик работает, он нагревается, причем до такой степени, что положенное на него белье высыхает в течение одной минуты. Оп! — и готово. На нашей точке было около 20 таких радиопередатчиков, а значит, все мы могли привести себя в порядок за считанные минуты.

Но сегодня передатчики были выключены, поэтому после бани, постирав солдатское бельишко, мы были вынуждены сушить его на улице и теперь сидели в одном исподнем. И неизвестно было, когда же белье высохнет. А это означало, что у кое-кого срывалась ночная самоволка в соседнюю деревню на дискотеку. К бабам.

Вот так круг и замкнулся. Первый, кто сказал это слово, упал на пол и отжался двадцать раз, а мы, посмеявшись, перекинулись на тему «дембеля». Естественно в том ключе, что вот уволюсь из рядов вооруженных сил и всех на своей улице, в своем районе, городе, институте пере…бу…

Просто удивительно, но в том солдатском интеллектуальном марафоне никто ни разу даже не заикнулся о деньгах. Ну ни единым словом! Впрочем, сейчас с высоты времени это понятно. Все были молодые и глупые — это раз. Во-вторых, все мы жили на всем готовом, и тех солдатских зарплат нам вполне хватало на удовлетворение наших потребностей. Не поверите, но на свою сержантскую зарплату я во время увольнительной мог позволить себе сходить в хороший ресторан.

Тогда, сидя в одних трусах и майках, да еще в кирзовых сапогах на босу ногу, в глухом-глухом белорусском лесу, нам всем казалось, что мы все уже давно поймали кота за яйца, что мир у наших ног. А деньги? Да разве в них счастье?

Сказка, по крайней мере, у меня, закончилась сразу, как только я сошел с поезда на перрон Белорусского вокзала. Как оказалось, что денег, которые были скоплены мной за два года службы плюс гонорары из окружной военной газеты, мне едва-едва может хватить, если решу доехать до дома на такси. С шиком, как мечтал.

Поэтому от этой идеи пришлось отказаться. Воспользовался услугами метро и электрички. Потом мне приходилось отказываться от многих идей своей молодости, но эта почему-то запомнилась лучше всех. Обидно было до слез.

Процесс под странным названием «перестройка» в конечном итоге превратился для всех нас в одну большую гонку за деньгами. Сейчас все привыкли описывать то время как благословенное время, когда можно было в одночасье стать миллионером. Сейчас уже фильмы и книги начинают опоэтизировать то время и превращать в героев тех, кто смог пройти через мясорубку той бойни и появиться в нашем времени в виде владельцев своих банков, магазинов, бутиков. В виде хозяев жизни. В виде «Гомо сапиенсов» — людей разумных.

Мысли разбегаются, как белки по деревьям. Но спать все равно не хочется. Рука, выводящая каракули на листе, качнула маятник воспоминаний. Кем бы я был, если бы… Если бы что? Был немного поумнее?

Где-то на втором курсе института я за одно лето написал целый сборник детективных рассказов. И не только написал, но и смог их издать небольшим тиражом. Влез в книжный бизнес. Сам стал торговать своими книжками. Наконец, удалось пристроить практически всю партию в сеть киосков при вокзалах. По большому блату, но пристроил. На реализацию. То есть деньги не сразу, а только после продажи. То есть никаких шансов, что получу что-то, не было, но радовало то, что удалось книги пристроить.

И вдруг… не поверите, буквально через неделю звонит мне директор этого магазина и предлагает приехать в бухгалтерию для получения денег.

Еду. Получаю. Директор ласковый, как кот. «Мы пока еще не весь ваш тираж, — говорит, — продали. Но вот решили сразу отдать Вам деньги, так как ваша книга очень интересная и мы уверены, что она вся продастся!» Представляете, как я зарделся от таких слов. Как майская роза. Деньги получил. Как сейчас помню 35 тысяч рублей, а вложил я в это дело 25 штук. «Ну, — говорю, — раз такое дело, то с меня коньяк!» Директор отказывается, говорит: «Да что Вы, не надо…» Все равно! Бегу на улицу до ближайшего магазина — и глазам не верю? На всех ценниках по два нуля пририсовано. То есть то, что стоило 150 рублей, теперь 15000 «тугриков». Вынь и положь. Инфляция. Етит твою мать. Мне бы дураку сообразить, что к чему. Но нет, я же гордый. Раз обещал, значит обещал. И довольный! Мою книгу оценили! Беру два бутылки. Одну отдаю директору, а вторую домой везу.

Не поверите, только много позже, уже учась по «президентской программе» на уроке экономике, до меня дошло, как лихо меня провел директор магазина. Он весь мой тираж купил за две бутылки коньяка.

Или вот еще был урок жизни. На третьем курсе института. Мы тогда, я и еще три приятеля, создали фирмочку и взяли в аренду сельский клуб. Организовали дискотеку. «Диапазон» называлась, или по-местному «сарай», потому что помещение, где устраивались танцульки, никаким другим словом назвать нельзя было. «Сарай — он и в Африке сарай». Эх, времечко было. Драки каждый день, разборки с бандитами. Крутизна. От всех отбились, а погорели на друзьях и знакомых, которых набрали в штат. Воровали все: и бармен, и диск-жокей, и билетер, и три моих соучредителя. По-черному. Мне потом брательник мой младший сам признался. Он как раз за стойкой бара стоял. А я один как директор всей этой шарашкиной конторы за всех отдувался. Ни копейки не заработал, так, на текущие расходы.

Потом был классический развод. Предложил один из учредителей, лепший кореш почти, по-крупному работать. Свел с серьезными людьми. Те предложили использовать наш клуб под склад. Только склад какой-то странный был. Подгонялась фура, из нее товар выгружался, а через несколько дней приезжала другая фура. Товар грузили и куда-то увозили. А расплачивались с нами этим же самым товаром. Десятую или даже пятую часть мы себе оставляли. Ох и дурак же я был! Без накладных, без ничего.

Как тогда не погорели? Не знаю. Наверное, ангел спас. Он же меня, наверное, и от другой глупости отвел. Где-то через месяц это случилось после того, как в наш клуб товар возить стали. Подъезжают ко мне как-то эти самые серьезные люди на шикарных авто и говорят, что пора и мне на такую пересаживаться. А я что?

— Пора, — говорю. — Да как?

— Ну, — отвечают серьезные люди, — мы тебя сейчас научим!

— Езжай, — говорят, — на птицефабрику и получай по этим вот документам фуру куриной тушенки, — и дают мне чужой паспорт, — дело, — уверяют, — верное, привезешь фуру, тачка твоя!

Уж не знаю, как я от такого предложения отбрехался. Не знаю. А вот корешка моего, того самого, что свел с ребятишками, бес попутал. Поехал. И фуру он привез. И машину получил. Только ездил на ней недолго. Меньше месяца. Однажды он просто исчез, и корешки его исчезли, а машины их шикарные года два потом ржавели под окнами их квартир.

Только через несколько лет я узнал, что нашли их всех с выколотыми глазами в люберецкой канализационной системе. Как оказалось, у птицефабрики была солидная крыша. «Люберецкая бригада». Они быстро вычислили всех, кто брал у них мясо фурами на реализацию и не возвращал потом деньги. Вычислили и наказали.

Было такое. Было. И иконами торговал, и наградами. За это, наверное, вообще никогда перед Богом не расплачусь. Он, кстати, наказал меня за это сразу и жестоко. Деньги, вырученные от продажи одной иконы, я решил по-быстрому прокрутить, сыграв на разнице валют. Тогда на этом многие зарабатывали. Но для того, чтобы получить крупную сумму денег, нужно было еще добавить. И я добавил, да не свои, а чужие. И, естественно, мне во время обмена подсунули куклу.