Газета Завтра 509 (34 2003) - Газета Завтра Газета

Обращаясь к православным, могу сказать: будьте бдительны. Не позволяйте бесу войти в наш быт. Твёрдо стойте на сохранении основ нашего бытия, веры наших отцов, наших дедов, прадедов и пращуров. Не позволяйте богохульникам наступать грязными ногами на светлые души православных людей.

Записал Андрей Андреев

КУРСКИЙ ШЛЕМОНОСЕЦ ЕВГЕНИЙ НОСОВ

Владимир Бондаренко

26 августа 2003 0

35(510)

Date: 27-08-2003

Author: Владимир БОНДАРЕНКО

КУРСКИЙ ШЛЕМОНОСЕЦ ЕВГЕНИЙ НОСОВ

На мой взгляд, если и можно кого назвать чисто деревенским народным писателем, так это Евгения Ивановича Носова. Вот и незлобливость, доброта его по отношению ко всем своим героям тоже шла от самой земли, от незлобливой и доброй природы русской. Он — столько написавший о войне, всегда был против всяких войн. Даже в октябре 1993 года он не на народ обиделся, не за Ельцина стал заступаться, а искренне испугался новой гражданской войны, которую Россия уж точно бы не пережила.

Через Евгения Носова мне было понятнее и настроение не бунтующего, притихшего народа. Молча сносившего всю круговерть девяностых годов, и ныне безмолвно поглядывающего на путинско-чубайсовские реформы. Это не из страха: как бы чего не вышло, а от осознанного желания жить своей собственной народной жизнью, минуя всю власть.

Евгений Иванович Носов — самый яркий пример того народа, который мужественным молчанием своим, молчаливым делом своим, слиянностью с природой, уже, может быть, столетия живет, минуя всяческие власти, они также и мимо помещиков своих жили, мимо царей и князей. Они умудрились и мимо великого перелома прожить, и гибли, и сами же-то бунтовали вместе с Антоновым на Тамбовщине или в сибирских землях, то обустраивались на ссыльных поселениях в самых глухих местах страны, но дальше продолжали жить мимо существующих властей.

Вот о чём редко когда писали наши мыслители и политики, в России привычно рядом друг с другом живут два русских народа (проблему инородцев пока забудем напрочь), и живут уже сотни лет: при царях, при большевиках, при демократах, и очень редко эти два народа соединяются вместе, становятся чем-то единым целым, как было в годы Великой Отечественной войны. И литература, соответственно, развивалась у каждого из русских народов своя. Внизу еще до середины ХХ века пели свои народные и духовные песни, плачи, рассказывали свои сказки и былины, был жив ещё так называемый фольклор. Наверху царила иная великосветская литература. Конечно же, у дворянской литературы, давшей миру добрую сотню русских гениев, начиная с Пушкина и заканчивая Буниным, кроме утончённой культуры и изысканного стиля в лучших, вершинных творениях всегда прорывалась связь с низовым народом. Его нравами, его привычками и обычаями, его национальным характером. Но это были подсмотренные, прочувствованные, интуитивно угадываемые характеры, будь то Платона Каратаева, героев пушкинской "Капитанской дочки" или же некрасовских крестьянских поэм.

Сам народ вышел на авансцену русской литературы после октября 1917 года. Стал рассказывать о себе самом. Казалось бы, это противостояние двух русских народов закончилось навсегда. Крестьяне были щедро представлены на всех уровнях власти — от генералов и маршалов до членов политбюро, а то и самих генсеков. Не тут-то было, не успела советская политическая элита стряхнуть с себя своё крестьянское прошлое, как она захотела жить по иным законам, по-лакейски подражая былой царской знати, отворачиваясь от былой народной культуры, от былого народного знания. Народ опять удалился в свои подворья. И стал выживать дальше, отмахиваясь от любых властей, как от надоевших мух или слепней.

То же самое происходит и сегодня: изуверившемуся народу давно уже нет никакого дела до любых предвыборных программ кандидатов, они заранее знают, — опять будет хуже. И думают, как бы выжить, как бы обмануть половчее власти. Об этой постоянной борьбе властей и народа Евгений Носов написал один из лучших своих поздних перестроечного времени рассказов "Два сольди", о судьбе горемычной русской женщины тётки Мани, о том, как она одна растила четверых своих детей. И всё под угрозой штрафов и судов. "Целая война: власть — себе, а бабы — себе, кто кого обхитрит. Ну, чево? Раз они так, мы тады этак"… А разве не так происходит и до сих пор? Половина народа как бы в подполье живёт, независимо от государства, в которое уже веры почти и не осталось ни у кого. О чём думает этот второй низовой русский народ, можно догадываться только по литературе выходцев из него. И то не всех, а тех, кто остался верен своему низовому народу до конца. Они часто даже не воюют с властями, стараются просто не воспринимать их. Неся их тяжесть на себе, как некую Божью кару за грехи свои.

В этом смысле Евгений Иванович Носов и в советское время был с виду самый безобидный, самый приемлемый для властей писатель. Дали ему и Героя Социалистического Труда, немало орденов, ввели в секретариат, сажали в президиум. Думали, что смирный, считали послушным. А он видел вечный крестьянский лад, а остальное видеть не желал.

Может, он и был прав. Как сказал Александр Солженицын на вручении Евгению Носову литературной премии в апреле 2001 года: "У Носова в "Усвятских шлемоносцах" — эпическое озарение: первый зов и сплошной уход крестьянского народа на войну — с той покорностью и мужеством, с каким он уходил и уходил век за веком на столькие войны и войны. Ощутима эта неоспорная поступь и её былинный смысл. Это впечатление усиляется тем, что хотя в повести формально и даны черты колхозной жизни, но в какой-то расплывчатости, а проступает вечность мужика на земле, в своём родном краю и грозность предвоенного расставания с семьями, с детьми: сколькие ли вернутся?"

Вот так, с покорностью и мужеством, писал он о вечной жизни мужика на русской земле. Вся жизнь Евгения Ивановича Носова была напрямую связана с жизнью русской деревни. Все его герои — оттуда. Он на самом деле какой-то древнерусский былинный писатель, и строит свои повести и рассказы по принципу русских былин.

Вот почему у него почти и нет никогда ярких отрицательных героев. Не из смиренности, а потому что в его былинном ряду не до них было. Воспеть бы тот коренной народ, на котором веками держится страна, а о негодяях пусть другие напишут. Более строптивые, более далеко ушедшие от глубин русской народной жизни. Такие, как Борис Можаев или Виктор Астафьев.

Недаром Евгений Носов и о своём давнем друге Викторе Астафьеве скажет незадолго до смерти: "Вот Виктор Астафьев, он же в своём последнем романе "Прокляты и убиты" немножко обидел оставшихся в живых участников Великой Отечественной войны. Эти люди ведь сейчас живут из последних сил. Фронтовики наши, чуть живые, носят все свои медали потому, что горды своим участием в Победе. Потом ведь в их жизни почти ничего стоящего не было. Он вернулся с фронта и опять как бы опустился до уровня пастуха ли, трудяги простого, сторожа магазинного. Он вернулся в деревню Ванькой и этим Ванькой остаётся всю жизнь. В деревне некуда двигаться… Не потому, что страна виновата в забитости деревенской. Стране негде было тогда взять, чтоб накормить и одеть всех фронтовиков… Тяжелая была жизнь. И вот этих людей Виктор Астафьев своим романом ещё раз обездолил, для многих из них война — единственное, что поднимало их до какой-то высоты... А если у него эту память отнимают, говорят, что и вспоминать-то нечего, ничего хорошего, то человека тем самым лишают последней гордости. А у Астафьева в романе такое отношение проскальзывает. Хотя понимаю, что Витя устроен так, такой у него механизм, у меня как-то по-другому крутится и другой результат…"

Евгений Носов из тех писателей, что и пробуют поднять простой деревенский народ до какой-то высоты. Для него мастерство литературное — это не просто ловкость рук, но и труд души. Он как бы даже и не выдумывает ничего из головы, переносит на бумагу запечатленную народную жизнь. И лишь профессионалы знают, каким мастерством надо владеть, чтобы простыми словами уметь говорить о главном.

Своё кредо Евгений Иванович изложил в рассказе "Во субботу, день ненастный": "Написать что-нибудь простое, бесхитростное, ни на малость не вмешиваясь в течение жизни… написать так, как было.., без привиранья и лукавства". Сделать литературу равной жизни, или, как говаривал сам писатель, "сладить" такую литературу способны лишь великие мастера, к тому же живущие в ладу и с народом своим, и с совестью своей, и с природой. Иначе не получится. Выйдет, может, и искусное, но иное…

Перечитывая сейчас все лучшие вещи Евгения Носова, поневоле приходишь к выводу, что, может быть, с нашей деревенской прозой и кончилась русская классическая литература. Я не пессимист, верю, что будет немало ещё написано достойного и великого. Но всё уже в другой стилистике, в иных традициях. Другим русским народом с изменившимся менталитетом. А каков он был раньше, будущие читатели узнают только по книгам таких писателей, как Евгений Носов.