Тремориада (сборник) - Валерий Еремеев

Вода полетела вниз, неожиданно громко в утренней тишине ударяясь о его жестяной карниз и карнизы ниже. Тут-то Трескачёв и увидел со стороны этот триумф разума: какой-то крендель рано утром орёт в форточку и льёт кипяток.

«Да ведь ты просто псих! – подумал Сергей, слезая с окна, пока его никто не заметил. – И лечиться не буду».

Трескачёв, хмурясь, затушил дымящийся уголёк в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.

«Дерьмовое утро. Очередное».

С улицы стали доноситься звуки, издаваемые самыми ранними праведниками: нечаянный хлопок подъездной двери; «пик-пик» открываемой иномарки под окном; мусор, высыпаемый в контейнер ретивым дворником. Пока это – отдельные, чётко отличимые друг от друга звуки, но вскоре к ним начнут прибавляться всё новые и новые. Их будет больше, они станут чаще и превратятся в сплошной утренний гомон часа пик.

Осеним утром, пораньше обычного, девятилетний Серёжа шёл в школу – зарабатывать пятёрки и даром двойки получать. Мертвец лежал на газоне, средь красно-жёлтых опавших листьев. Если б синее одеяло, накрывшее труп, было подлиннее, то наверняка Трескачёв со временем забыл бы об этом покойнике. Но одеяло оказалось коротким, и из-под него торчали крупные босые ступни трупа. Серёжа отчётливо видел желтоватые неухоженные пятки. От их вида у мальчика по спине пробежал холодок. Он ещё не раз увидит эти ступни. В ночных кошмарах. Точнее, чаще он будет слышать приближающиеся звуки их шагов. Шлёпанье по холодному линолеуму. И, даже став взрослым, Сергей пусть и очень редко, но всё ж иногда будет просыпаться с отчаянно колотящимся сердцем, прислушиваясь к тишине погружённой во мрак комнаты.

– Чей мальчик?! – увидев Серёжу, обратился к нескольким зевакам милиционер, в одиночку пока пребывающий на месте происшествия. – Мальчик, нечего тут глазеть, отведите его отсюда! И вообще – расходитесь все! Что здесь, цирк?

Серёжа оторвал взгляд от желтоватых пяток мертвеца и пошёл прочь. «Что здесь, цирк?» Немногочисленные зеваки остались на месте.

«Пулемёт бы… – проползла мысль у Сергея, смотрящего в окно. Облаков на горизонте заметно поприбавилось. – Если расстрелять окна в доме напротив, насколько этот бесплатный цирк привлечёт внимание обстрелянных жильцов?..»

За неимением пулемёта, Трескачёв отправился в комнату смотреть по телику начинающиеся утренне-будничные передачи. Реклама! Конечно же – по всем каналам. Подлая штуковина этот телевизор! Особенно без лентяйки. Подойдёшь, вот, звук настроить, а там непременно все вдруг напряжённо замолчат. И музыка затихнет, или едва уловима станет. Актёры за экраном будут терпеливо выжидать, когда у тебя лопнет терпение, и ты вернёшься на удобный диван, чтобы неожиданно громко закричать в твоей квартире средь ночи. Или ж наоборот – прошептать неразборчиво что-то важное, чтоб всё кино насмарку. Подлая штуковина!

Сергей нашёл-таки канал без рекламы и, отойдя к дивану, завалился на неприбранную постель. Тип в галстуке сказал с экрана:

– Об этом и о многом другом мы расскажем вам после короткой рекламы. Не переключайтесь.

– Гад! – воскликнул Сергей, кинув в телевизор подушку.

Прошлой зимой у Трескачёва случился телевизионно-лентяечный инцидент. К тому времени он уж с полгода жил у симпатичной шатенки Аллы. И было им вместе поначалу просто великолепно. Как говорится, и днём друг к дружке стремятся, и ночью под одну шубу ложатся. Но со временем Сергей начал всё чаще обращать внимание на одну особенность Аллы. Она постоянно во всём соглашалась с ним, при этом восхищаясь Трескачёвым, как небожителем, творящим чудеса. Поначалу Сергею это даже нравилось. К примеру, после раската грома, глядя на тучное небо, он сказал:

– Быть дождю.

И Алла, всплеснув руками, воскликнула:

– Ва-а-у!

И, когда через пять минут дождь докатился до них, она сказала:

– Вот это да! Ты почище гидрометцентра.

– Да, я такой, – соглашался Сергей. – Почище. А всё от того, что регулярно моюсь мылом… Нет, это уж будет реклама. Неважно, всё от того, что я просто регулярно моюсь.

Но время шло, и шутка затягивалась. Причём действительно – в каждой шутке есть доля шутки. Восторгаясь Трескачёвым, Алла начала обходиться одним мнением – Сергея. Если бы он сказал ей: «Посмотри, какие сегодня у всех сиреневые лица!», то она б на полном серьёзе удивилась: «Ой, а что это с ними случилось?»

Как-то раз Алла смотрела по телевизору одно из бесконечных ток-шоу, от которого атомные ядра в мозгу Трескачёва рисковали начать деление и вступить в цепную реакцию. Спасая регион, Сергей ушёл на кухню. В буфете, висящем на стене, он наткнулся на две упаковки спичечных коробков (в каждой по десять штук). Зачем Алла держала их в таком количестве дома, где электроплита, да и отопление не печное – неизвестно.

Сергей, взяв эти упаковки, уселся за стол. Распечатав одну, достал коробок и высыпал содержимое на скатерть. Затем положил две спички параллельно друг другу. На них ещё две – вышло вроде знака «решётка». Далее Сергей принялся укладывать такие знаки один на другой. Выше и выше. Причём каждый раз, смещая их чуть в сторону – вокруг оси. Потихоньку начала расти спиралеобразная башня. Трескачёв брал и укладывал спички, зажимая их в длину меж большим и указательным пальцами. Иногда к кончику указательного прилипала сера – тогда, когда уж казалось, что он уложил очередную детальку на хрупкую конструкцию. Приклеившаяся спичка грозила сдвинуть находящиеся под нею спички. В таком случае Сергей аккуратно прижимал её ногтём указательного пальца левой руки, и тогда удавалось оторвать, не вызывая крушения, правый палец. По мере роста башни Трескачёв всё больше опасался, что она упадёт. Тогда он стал брать спички за середину и, затаив дыхание и следя за тем, чтобы нечаянно не задеть грудью стол, продолжил укладывать их одна на другую. Но этот метод тоже оказался не безупречен: спичка на конструкцию как бы ронялась, сотрясая нижние, и сама не всегда ложась как надо. И Трескачёв вернулся к прежнему методу.

Сергей встал, когда начал девятый коробок и продолжил строительство уже стоя. Первая упаковка ушла вся – Трескачёв распечатал другую. Когда был уложен одиннадцатый коробок, Сергей отошёл, чтобы посмотреть со стороны на спичечную, закрученную спиралью, с коричневыми полосами из серных головок, башню. Она выросла почти до полуметра. Трескачёв взглянул на творение рук своих и увидел, что оно прекрасно. Тогда он решил это дело перекурить.

Сергей аккуратно прикрыл за собой дверь на кухне, чтобы какой-то нелепый сквозняк не порушил его творение. Курили они в коридоре на две квартиры, сделанном в крыле лестничной площадки. Когда Сергей протянул руку к входной двери, Алла, сидящая в комнате в кресле перед телевизором, спросила: «Не пора ли пообедать?» Он ответил: «Досматривай, после». И вышел из квартиры.

Трескачёв курил, стряхивая пепел в пепельницу, сделанную из пивной банки со срезанным верхом и закрученными в стружки-кудряшки краями, думая: удастся ли ему уложить ещё девять коробков? Пожалуй – нет. И Трескачёву захотелось показать Алле свою башню, пока та не обрушилась. Этакое детское желание похвастаться.

Но, войдя в квартиру, Сергей увидел открытую дверь на кухню, и на столе – ни единой спичечки. Телевизор уже был выключен, и слышалось журчание воды в мойке. Появилась Алла с тряпкой в руке и принялась протирать стол.

– А-а… – пройдя на кухню и указывая рукой на чистую скатерть, Сергей хотел спросить «зачем?».

Но Алла перебила его, пролепетав:

– Я спички на холодильник убрала.

Сергей посмотрел на холодильник. Там лежал поднос, на котором была свалена спичечно-коробочная куча.

– Что, досмотрела телик? – спросил Трескачёв.

– Ага, – беспечно ответила Алла, повернувшись к плите с разогревающимся обедом. – Сейчас готово будет.

Всё правильно: не век же стоять башне на столе, который предназначен для тарелок с разогреваемым сейчас супом.

Всё правильно: он сказал – досматривай, после… Она досмотрела, и наступило это «после». А тут эти спички. Про них ничего сказано не было.

Всё правильно: что это, в конце концов, за детский сад?

Это такая мелочь… Но эти мелочи – день за днём, день за днём, день за днём…

Когда Сергей, возвращаясь с магазина, приносил какую-нибудь буханку хлеба и молоко, он уж начинал опасаться, что Алла вот-вот назовёт его чемпионом. Потому что глаза её восторженно горели, словно за эти пятнадцать минут он сам умудрился испечь этот хлеб и, отловив средь сугробов корову, надоить с неё пакет молока, да заплатив, аккуратно получить сдачу.

Как-то раз он нелепо и неудачно пошутил: суп какой-то сладкий. И Алла, попробовав, запереживала не на шутку, что, по-видимому, добавила в него сахар вместо соли. Сергей поспешил успокоить её, сказав, что пошутил. Тогда Алла ещё раз попробовала суп и удивилась: в самом деле – солёный.