Театр смерти - Нора Робертс

Ева отметила, что глаза у Стайлса глубокие, темные и проницательные.

– Для беседы с вами я мог бы избрать какую угодно маску – я ведь очень опытный актер. Я мог бы прикинуться напуганным, растерянным, нервным, смущенным, опечаленным… Но я предпочел честность.

Ева подумала о Карли Лэндсдоун.

– Похоже, в ближайшее время мне только и придется, что иметь дело с масками, – проговорила она. – Включай диктофон, Пибоди.

Ева села на диван и тут же утонула в подушках. Сдержав готовое вырваться ругательство, она выбралась из этой мягкой трясины, устроилась на самом краю дивана и, едва удерживая равновесие, произнесла стандартную формулу:

– Знаете ли вы свои права и обязанности, мистер Стайлс?

– О да, вне всяких сомнений. – На лице актера вновь появилась приторная улыбка. – Если позволите, лейтенант, должен заметить, что вы произносите эти слова с большой властностью и даже с некоторым щегольством.

– Безмерно польщена. А теперь расскажите, пожалуйста, о том, какие отношения связывали вас с Ричардом Драко.

– Исключительно профессиональные. На протяжении многих лет мы с ним периодически работали вместе. В последний раз – в той самой пьесе, премьера которой с таким… гм… успехом состоялась вчера вечером.

«Вот черт! – подумала Ева. – А ведь ему нравится все происходящее. Он откровенно наслаждается этим!»

– А ваши личные отношения?

– Даже не знаю, существовали ли они в том смысле, который вы вкладываете в это выражение. Актеры часто… так сказать, тянутся друг к другу. – Стайлс сделал неопределенный жест рукой, и на его запястье игриво звякнул браслет с разноцветными камешками. – С угнетающей регулярностью мы женимся друг на друге, но эти браки недолговечны – так же, как и мимолетная дружба или скоротечные связи между партнерами по сцене.

– И все же вы знали его не один год, – заметила Ева.

– Вот именно, я знал его, но мы никогда не были друзьями. А говоря откровенно… – Стайлс снова сделал паузу. Глаза его блестели так же весело, как камешки на браслете, что абсолютно не вязалось с ситуацией. – Я презирал его. Ненавидел. Считал его самым омерзительным существом на свете.

– Тому были причины?

– Тому было сколько угодно причин! – Стайлс подался вперед, словно собирался сообщить какую-то страшную тайну. – Он был жаден, эгоцентричен, груб, высокомерен. Впрочем, этот последний недостаток я мог бы ему простить, поскольку мы, люди, выступающие на подмостках, чтобы добиться успеха, не можем обойтись без определенной доли тщеславия. Однако у Ричарда была черная душа. Он был потребителем – человеком, который получает наслаждение, разбивая чужие сердца и отравляя души. Я нисколько не сожалею о том, что его лишили жизни. Мне лишь не нравится метод, который для этого избрали.

– Почему?

– Потому что пьеса – блестящая, а своей ролью я просто упивался. Теперь же, после этого инцидента, спектакль положат на полку, а то и вовсе снимут, и это меня огорчает.

– Но возможно и другое: случившееся станет великолепной рекламой для спектакля. Это ведь пошло бы вам только на пользу?

– Если рассуждать подобным образом, то конечно.

– И когда спектакль снова пойдет, зрители будут валить на него толпами.

– Пожалуй.

– Следовательно, смерть Драко, случившаяся на глазах у тысяч людей, да еще столь драматично обставленная, вам только на руку?

– Умно! – промурлыкал Стайлс, изучая Еву уже более внимательным и серьезным взглядом. – Спектакль внутри спектакля – это всегда интересно. Блестящий ход мысли, лейтенант!

Ева почувствовала, что все это начинает ее раздражать.

– Насколько мне известно, вы имели доступ к бутафорскому ножу. И достаточно времени, чтобы подменить его на настоящий.

– В общем-то да. Это мысль! – Артист несколько раз моргнул, словно переваривая новую для себя информацию. – Так, значит, я – подозреваемый? Как интересно! Я-то видел себя исключительно в роли свидетеля. Что ж, действительно, у меня была такая возможность, но вот мотива не было.

– Только что вы заявили, что ненавидели Ричарда Драко.

– О, дорогой лейтенант, если бы я убивал всякого, кого ненавижу, сцена была бы завалена трупами! Кроме того, как бы велика ни была моя ненависть к Ричарду Драко, мое восхищение его талантом было еще больше. Он был великим артистом, и только по этой причине я согласился снова с ним работать. Возможно, мир избавился от ничтожнейшего человечишки, но зато театр потерял величайшего из своих сыновей.

– А вы избавились от одного из главных конкурентов по сцене, – добавила Ева.

Брови Стайлса поднялись.

– Вот тут вы ошибаетесь. У нас с Ричардом совершенно разные амплуа. Я не могу припомнить случая, чтобы мы с ним когда-либо боролись за одну и ту же роль.

Ева кивнула, подумав, что проверить это будет несложно, и решила изменить тактику:

– Какие отношения связывают вас с Айрин Мэнсфилд?

– Она мой друг. Я восхищаюсь ею – и как женщиной, и как партнером. – Он опустил глаза и покачал головой. – Наша профессия дается ей нелегко: она очень ранимая натура. Надеюсь, вы учтете это.

Стайлс снова поднял глаза на Еву. Теперь они потемнели, и в них плескался гнев.

– Кто-то чудовищным образом использовал ее, уверяю вас, лейтенант. Если бы я задумал отправить Ричарда Драко на тот свет, я бы сделал это таким образом, чтобы не бросать тень на своих товарищей. Вчера на сцене оказалось сразу две жертвы – Ричард Драко и Айрин Мэнсфилд, и мое сердце истекает кровью от жалости к ней.

– Ловкач! – бормотала Ева, пока лифт спускал их с пятого этажа в вестибюль. – Умный, скользкий, самодовольный… Из всех актеров он – самый опытный и знает театр как свои пять пальцев.

– Если Стайлс действительно друг Айрин Мэнсфилд, разве стал бы он вкладывать в ее руки настоящий нож, чтобы она убила Драко? Да к тому же еще подкидывать бутафорский нож в ее гримерную.

– А почему бы и нет? Ведь это так театрально! – Ева вышла из подъезда, напоследок наградив швейцара сердитым взглядом. Сев в машину, она наморщила лоб и задумчиво побарабанила пальцами по рулю. – Как бы то ни было, тот, кто разработал этот план, хотел, чтобы мы нашли бутафорский нож и стали подозревать Мэнсфилд. В противном случае все это выглядит глупо, а тот, кто подстроил убийство, далеко не дурак. Я хочу знать имена статистов – кто из обделенных артистов, желающих блистать на сцене, выполнял в тот день техническую работу.

Машина отъехала от тротуара.

– Отправь запись беседы Фини, – велела Ева Пибоди и набрала номер морга. Трубку снял доктор Моррис, главный патологоанатом и медицинский эксперт управления, обладатель роскошной шевелюры, всегда носивший в правом ухе несколько серебряных сережек.