Пять похищенных монахов - Юрий Коваль

Сердце Похитителя забилось, он прыгнул в сторону и оказался в лесу. Здесь было тихо и спокойно, но это только так казалось. На самом деле лес был набит милицией до отказа. Милиционеры глядели из-под каждого куста, стояли под каждой осиной, как подосиновики.

Выход был один – взлететь. Похититель взмахнул руками – и полетел. Огромное облегчение почувствовал он, свежий воздух омыл его измученное лицо, ворвался в грудь.

«Только не оглядывайся», – твердил себе на лету Похититель, но оглянулся.

В сером, пасмурном небе ровным строем, журавлиным клином летели за ним милиционеры. Впереди на мотоцикле летел вожак с огромными погонами на плечах.

– Проснись! Проснись! – закричал сам себе Похититель и не мог проснуться.

Да и никто в Москве в этот поздний час не мог уже проснуться. Спал Крендель, спал жилец Николай Эхо, спал Тимоха-голубятник и весь наш Зонточный переулок. Да что Зонточный! В этот час спала вся Московская область, и с кармановского мостика сквозь голубую дымку видно было, как легко шевелится она во сне. Спящие города и деревни видны были с кармановского мостика, болота, над которыми подымался блеклый ночной туман, влажные от росы шоссейные дороги, на которых не было ни души, ни машины.

Только где-то у станции Перловка шевелилась в кустах маленькая, еле заметная фигурка. Это шел по следу Вася Куролесов.

Часть третья. Воскресенье

Утро Похитителя

Милиционер, летящий на мотоцикле, догнал Похитителя, ударил колесом по пяткам, сшиб, как голубя, на лету.

«Проснись!» – отчаянно закричал Похититель, рухнул на землю и, наконец, проснулся.

Он лежал на полу в своей квартире. Телевизоры на тонких ножках стояли над ним, в садке хлопали крыльями монахи.

– Дракончик! – вздрогнул Похититель.

Раздался звонок в дверь – и Похититель вздрогнул вторично. Это ему не понравилось. Собрав волю в кулак, он мысленно приказал себе больше не вздрагивать, отворил дверь и все-таки, не удержавшись, снова вздрогнул.

За дверью стоял человек, с ног до головы забрызганный грязью, из карманов кожаного его пальто торчала серая солома.

– Монька? – сказал Похититель. – Ты?

– Не узнал, что ли? – ворчливо ответил Моня Кожаный, вытирая пот со лба. – Я к тебе от самого Карманова пешкодралил. Капитан Болдырев всех накрыл. И Сопеля попал, и Цыпочка.

– А Барабан?

– И Барабан погорел.

– А хвоста ты за собой не привел?

– Ты что! Я след посыпал тайнинской смесью.

– Чем?

– Тайнинской смесью, не слыхал, что ли? В Тайнинке один старикан изобрел. Порошок против ищеек. Махорка, перец, толченый чеснок да еще коровяк – медвежье ухо. У собаки не то что чутье пропадает – нос начисто отваливается. Я тебе с полстакана отсыплю, сам попробуешь.

Кожаный достал из кармана крокодилий портсигар, высыпал на ладонь немного бурого порошка. Похититель хотел было понюхать, но глаза его сразу превратились в недозрелые черешни, а нос подпрыгнул и принялся плясать, отчаянно чихая.

Кожаный тем временем оглядывал квартиру.

– Все пустяками занимаешься? – сказал он, когда Похититель отчихался.

– Как то есть?

– На ящики переключился?

– Какие ящики? – не понял Похититель. Он сегодня с самого утра неважно соображал, да и тайнинская смесь его ошеломила.

– Вот эти, с дыркой.

– Голуби устарели, а телевизоры – современные штуки.

– Чепуха, – недовольно сказал Кожаный. – Детские игрушки. А ты взрослый человек, тридцать семь стукнуло. Пора подумать о чем-нибудь серьезном.

– Чем же телевизоры несерьезное дело?

– А чего в них серьезного? Ящики для огурцов.

– Ну все-таки четыре программы, передачи разные.

– Смотреть не на что, – сказал Моня и так раздраженно махнул рукой, что Похититель переменил тему разговора.

– А я вот в Карманов собрался, – сказал он. – Голубей надо загнать.

– Не монахов ли?

– А ты откуда знаешь?

– Вчера у нас на рынке два червяка монахов искали, я было подумал, что они из нашей конторы.

– Один – переросток, а другой с космами?

– Точно.

– Похожи на моих клиентов. Значит, вчера они были в Карманове, а сегодня на Птичий пойдут. Что ж, самое время ехать в Карманов.

– Валяй, а я пока у тебя останусь. Помыться надо.

– Ничего не выйдет, – сказал Похититель. – Воду отключили.

– Как же так?

– У нас это часто бывает. Все чего-то ремонтируют. Да ты в баню иди. Воронцовские выходные. Иди в Тетеринские.

– Ладно врать-то, – сказал Моня, пристально взглянув на Похитителя. – Связываться со мной не хочешь. Боишься.

– Да чего мне бояться! – возмутился Похититель. – Отключили воду – и все дела.

Моня подошел к водопроводному крану и открыл его. Медный кран забулькал, как тетерев, выдавив ржавую каплю.

– Мда, – сказал Моня, завинтил кран и, хлопнув Похитителя по плечу, пошел к выходу.

Закрывши за ним дверь, Похититель облегченно вздохнул. Связываться с Кожаным Похититель действительно никак не хотел. Моня Кожаный был опасный человек, а с опасными людьми Похититель сроду не связывался.

«Зачем я буду связываться с опасными, – рассуждал он. – Я уж лучше с неопасными свяжусь. Но, честно сказать, и с неопасными связываться порой опасно. Сегодня он неопасный, а завтра такой опасный станет – только держись. Лучше вообще ни с кем не связываться».

Сквозь занавеску Похититель внимательно смотрел, как Моня выходит из подъезда, переходит улицу, садится в трамвай.

«Не привел ли Кожаный хвоста?» – думал Похититель.

След на асфальте

Вяло, лениво подымался Крендель в это воскресное утро. Спешить ему никуда не хотелось, да и спешить-то было некуда. Нам явно некуда было спешить.

– А чего нам спешить, – сказал Крендель. – Нам спешить некуда.

Я промолчал, и Крендель посмотрел на меня удивленно: дескать, а ты что скажешь? Но мне и говорить ничего не хотелось, я вынул из кармана табличку, на которой печатными буквами было написано:

ЕЩЕ БЫ.

– Как это некуда спешить? – крикнула из кухни бабушка Волк. – Вчера весь день проболтались неведомо где, а приборку кто будет делать? Нет уж, сегодня я выходная, делайте приборку, а я пойду во двор сидеть.

– Какую приборку, бабушка? – ответил Крендель. – Все прибрано.

– Такую. Полы надо мыть. Хватит тебе, Крендель, болтаться, все – монахи, монахи. Ребенка только портишь. Мойте полы.

Крендель вздохнул, взял ведро, мне дал тряпку, и, наверно, только через час мы кончили мыть полы, вышли во двор и стали под американским кленом, под которым давно уж сидела на лавочке бабушка Волк.

– Какие-то рожи, – говорила она. – Все время ходят какие-то рожи. Позавчера голубей украли, сегодня, гляди, до ценностей доберутся. До фамильного серебра.

– Какие рожи? – крикнул с третьего этажа дядя Сюва. – Про каких рож вы говорите, бабушка?

– Про тех, которые к нам во двор ходят. Чего им здесь надо? Кто их звал?

– Не знаю, сказал дядя Сюва. – Я никаких рож не видал.

– А я видала, – сказала Райка. – Это все небось к тому Жильцу ходят. Жалко, что не о убрал голубей, а то мы бы его живо отсюда выперли.

– Да ладно вам, – сказал дядя Сюва. – Ну, зашел человек в гости, хочется же людям культурно отдохнуть.

– Знаю я эту культуру, – сказала из окна Райка.

А бабушка Волк добавила:

– Я бы к нам во двор по пропускам пускала.

– А Жилец-то этот, – продолжала Райка, – дурак дураком. Перышки собирает. Верно Крендель говорит: надо из них подушку сделать.

– Да чего ты к Жильцу привязалась? – сказала бабушка Волк. – Паковалась бы лучше. Не сегодня-завтра дом снесут.

– Пускай все вокруг сносят – я одна останусь! – крикнула тетя Паня со своего этажа. – Меня им сроду не снести!

– Ты, Паня, неправа, – рассудительно сказал дядя Сюва. – Ты новому дорогу дать не хочешь. Где ж твоя сознательность?

– Знаю где, – ответила тетя Паня и, подумав, добавила: – Где надо, там и есть.

– Не могу их слушать. Надоело, – сказал Крендель, посмотрев на буфет, стоящий на крыше.

Одинокая ворона пересекла небо над Зонточным переулком.

Крендель потускнел. Вчерашние кармановские события захватили его, отвлекли, а сегодня мы снова вернулись к старому, покоробленному буфету. Два дня назад буфет казался чудом, когда из него вылетали голуби, а сейчас стал никому не нужной глупостью, хотелось сбросить его с крыши, расшибить вдребезги.

– Не могу, – сказал Крендель. – Сердце разрывается. Выведи меня на улицу.

Он навалился на меня, обнял за плечи, и я буквально вынес его из ворот.

Залитый воскресным солнцем лежал перед нами Зонточный переулок. Кто-то играл на аккордеоне. Над пустырем за Красным домом подымался столб дыма. Там жгли овощные ящики.

Мы постояли у ворот, поглядели, как горят ящики, Крендель ткнул пальцем в тротуар: