Хроника стрижки овец - Максим Кантор

Весь мир согласился с тем, что привычные критерии труда – уступили критериям труда криминальным.

Точнее сказать так: население планеты (и обслуживающее его законодательство) – это как бы тыл. Безработица, падение производства, инфляция, беженцы, беспризорники, низкая рождаемость, высокая смертность – это все проблемы тыла. Жаловаться не годится: тыловая жизнь вообще возможна постольку, поскольку идет война. Настоящая работа происходит не на производстве – заводы банкротят и закрывают, – подлинный труд идет на воровской передовой, среди хозяев жизни, там, где царит другая мораль и властвует другой закон. Мирная экономика давно подчинилась экономике военной, мы давно уже живем по законам военного времени.

А если бы было иначе – разве стоял бы вопрос, откуда взять деньги для Греции?

Да вот откуда: из ворованных Абрамовичем и Березовским.

Из денег, украденных руководством редакции «Сноба». Из тех денег, что отжулил бывший владелец «Open Space».

Из тысяч миллиардов, украденных у людей за последние двадцать пять лет.

Но этого не произойдет: награбленное не вернут. Воров не осудят. Мир не спасут.

Сегодня благосостояние одного вора – практически приравнено к здоровью мира.

И это нормально: на войне жизнь генерала стоит сотен тысяч солдатских жизней.

Нас призвали на войну – вы хотите воевать в такой армии?

Горсть бабла

Умер богатый авантюрист, символ приватизированного общества – Березовский. Чтобы осознать размер потери, столичные журналисты сравнили покойного авантюриста с Герценом, Распутиным, Троцким и Парвусом – но убедительно не получилось.

Герцен не был жуликом; Троцкий не любил капитализм, Распутин не воровал; сравнение с авантюристом Парвусом удачнее, но и оно неточно.

Разумеется, все авантюристы друг с другом схожи; авантюристов, вообще говоря, очень много, примеры одним Парвусом не ограничиваются. И торговец оружием Бэзил Захаров, и Гурджиев, и Ходорковский, и Гусинский, и Парвус, и Березовский, и сотни прочих – они все авантюристы; метод работы у всех авантюристов один – перманентые челночные переговоры; сидя за столом, интригу не сляпаешь, надо сводить всех со всеми, создавать трения и конфликты, временные союзы и заговоры. Это именно то, чем занимается всякий светский человек – тот же журналист, например, проводит жизнь именно в таких вот перемещениях – просто авантюрист международного класса оперирует большими цифрами на переговорах, вот и все. Ни один из авантюристов не политический мыслитель, хотя риторика у многих оснащена социальными прожектами. Слух о том, что Парвус предвосхитил идеи Ленина, – не более чем газетная выдумка. Ленин интересен тем, что отдал себя служению революционной идее, а Парвус неинтересен тем, что он ничего никому не отдал, а все хотел присвоить. Подобный тип международного приобретателя очень распространен. Сравнить всех подобных со всеми подобными – легко, но это останется внутривидовым сравнением и к пониманию роли персонажа в обществе не ведет.

Здесь существенно следующее. Когда авантюристу приписывают обладание идеей, приходится извратить само понятие «идея». Скажем, сегодня говорится, что Парвус «придумал идею перманентной революции». Но такой идеи не существует в природе. Представление о том, что революция перекинется из одной страны в другую – это совсем не идея, это просто техническое соображение, известное за много столетий до Парвуса или Троцкого. Это техническое знание можно оснастить теорией, применительно к культурам разных стран – но этим Парвус заниматься не пытался, он был спекулянт, а не мыслитель. Схожим образом у Березовского в арсенале фраз существовали филиппики о демократии, судебной системе, правовом государстве, православии. Значит ли это, что покойный был социальным мыслителем? Нет, покойный был точно таким же христианином, как либералом, таким же либералом, как демократом; он переживал за свои убеждения в том смысле, что они были необходимой компонентой проекта – данным набором слов покойный добивался эффекта на переговорах. Подобно всем крупным авантюристам, покойный рассматривал страну с ее населением – в составе решаемого им финансового уравнения и украшал уравнение фразами гражданского звучания. Ни Парвус, ни Березовский, ни Захаров, ни Ходорковский – политическими мыслителями не являются, хотя их менеджмент построен на использовании политического словаря.

Случай в Аскоте любопытен – и этим уход Березовского отличается от смерти Захарова или Парвуса – потому, что вызвал растерянность у интеллигенции. Это, конечно, не всенародная скорбь, но взволнованность образованной части публики. Кто и когда скорбел об Израэле Гелфанде (Парвусе)? Стараниями Солженицына спекулянта воскресили из небытия, но удержать его в памяти сложно – помнить нечего.

А сегодня волнуются многие и стараются свое волнение объяснить и оправдать.

Объяснить этот эффект можно: покойный Березовский являлся собирательным образом постсоветской интеллигенции, зеркалом образованщины. В лице Березовского та часть русского общества, которая машинально продолжает себя называть интеллигенцией, хоронит сама себя.

Мало найдется светских персонажей, не обязанных Березовскому – не получавших от него зарплат, не охваченных его интригами, не входивших в коллективы, обслуживавшие его проекты. Журналисты «Коммерсанта», телеведущие, правозащитники, национальные борцы, обладатели премии «Триумф», артисты, комментаторы, политики, персонажи журнальных хроник – каждый из этих ярких людей чем-нибудь обязан суетливому человеку.

Многие октябрята считали своим символическим дедушкой Владимира Ильича Ленина – он создал мир, в котором проходило их детство. В этом самом смысле Березовский – родитель интеллигенции: он создал среду, в которой существовала постсоветская интеллигенция, и более того – он интеллигенцию и ее чаянья воплощал живым примером. Когда видишь на сцене парад умственных звезд, то мысленно объединяешь их лики в единый образ – и получается Березовский.

До Березовского ту же роль – собирательного образа интеллигенции – играл поэт Бродский, во многом Березовский выступил преемником поэта, причем некоторые черты из одного образа перешли в другой – космополитизм, любовь к свободе, стоическая фразеология. Подобно тому как все постсоветские умственные молодые люди копировали стиль речи Бродского и завидовали его судьбе, так все образованные карьеристы нового типа усвоили систему ценностей Березовского: главное – свобода, демократия, прогресс; к прогрессивным взглядам в обязательном порядке прилагаются доходы и приличный убеждениям материальный достаток. Более того – установилась логическая связь: чем гражданские убеждения качественнее – тем доход выше.

Березовский – был мошенником, те деньги, коими он одаривал своих приживал, были ворованными. Но тем, кто получал из его рук краденые деньги, необходимо было называть мошенника харизматической, трагической фигурой, так звучало приличнее. Интеллигентные приживалы старались забыть, что они – приживалы у вора. Приживалы вора хотели видеть себя соучастниками непростого момента в истории, когда воровство – как бы и не вполне воровство, а закономерный этап на пути к цивилизации. Приживалы сформулировали свою нехитрую философию, позаимстовав логику у суетливого человека, заразившись его верой в успех.

В последние годы в полуинтеллигентных кругах России главным врагом была не тирания и не «закрытое общество» – но чистоплюйство. Чистоплюй, то есть тот, кто не понимал всей противоречивости момента, не понимал того, что ворованное уже как бы и не ворованное, был крайне неприятен собранию. Чистоплюй не понимал того, как устроен реальный мир, – и, скорее всего, чистоплюй толкал вспять к тоталитаризму. Смысловая связка: «продажность – прогресс» была установлена, эту формулу варьировали, но суть неизменна.

Камертоном, круговой порукой умеренного блядства – служила противоречивая личность покойного. Говорили так: политика и бизнес – это вам не детский сад; демократию в белых перчатках не строят; и главное говорили: все значительные люди что-нибудь тибрили, вот Парвус, например, или Веспасиан. А как иначе строить, не на субботниках же? Это стало правилом жизни, условием работы: мы боремся за прогресс и демократию ради блага человечества, но еще и потому, что в открытом обществе уровень жизни значительно выше, нежели в закрытом обществе. Каждая отдельная биография идейного борца за права на материальные ценности убеждает: вера в прогресс вознаграждается достатком при жизни. Следует отдать себя борьбе с государством во благо корпораций – и тебе воздастся сторицей.

Капитализация прогрессивных взглядов – это и была программа последних лет у подавляющего большинства. Никакой иной программы просто не было.