Искусство оскорблять - Александр Невзоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одной существенной причиной является тот факт, что свободомыслие нигде не преследуется с такой яростью, как в академической среде, а реальные движители науки немедленно получают клеймо «фриков».
Всякому пришедшему в «мир науки» гораздо комфортнее встроиться в марширующие колонны до́центов, выучить их корпоративные кричалки и всю жизнь покорно «считать свои ракушки». Эта серенькая судьба незавидна, но она полностью страхует от самых страшных обвинений — в занятиях «лженаукой» и во «фричестве».
Судьбы Галилея и его условного «близнеца» в XX веке Освальда Теодора Эвери — прекрасная иллюстрация к обширной и поучительной истории фриков.
Драма доктора Галилео, как и все, что принадлежит истории, не содержит фактов в серьезном смысле этого слова. Следовательно, мы можем несколько «округлять» имеющуюся условную фактуру, то есть делать то же самое, что стыдливо (и молча) делают все историки.
Конечно, есть некая грань в бесстыдстве интерпретации. Ее всегда приятно переходить, но в данном случае этого, к сожалению, не потребуется. История Галилея, как ее ни поверни, не потеряет своих главных очертаний.
Говоря о XVI и XVII столетиях, мы делаем ошибку, размежевывая науку того времени и церковь. Это неверно. Церковь и наука были одним целым.
В XVII веке официальных ученых, ориентированных на обеспечение богословской картины мира, были тысячи. Каждый из них имел возможность публиковаться и занимать кафедры лучших университетов. Мы можем, конечно, следуя традиции, назвать их «схоластами», но это обозначение будет очень условным.
Отметим, что среди «схоластов» были не только мастера красивого шарлатанства или подтасовщики фактов. Ничего подобного. В большинстве это были абсолютно добросовестные исследователи.
Да, они не сумели преодолеть притяжение «христианской истины» и именно под нее «гнули и рихтовали» естественные науки. Но делали они это вполне искренне и самоотверженно.
Именно официальная наука Ватикана и считалась настоящей ученостью, а такие, как Бруно, Коперник, Галилей и Везалий, имели репутацию «фриков», экзотических прыщиков, вскочивших на благородном носу подлинного знания.
Коперник неслучайно так долго тянул с публикациями своих открытий, понимая, что De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri Sex будет квалифицированно осмеян и объявлен лженаукой. Он писал: «Меня пугает мысль о презрении из-за новизны и отличий моей теории» (цит. по M.B. Hall. The Scientific renaissance 1450–1630).
Как выяснилось чуть позже, Коперник оказался прав. Его труд на долгое время стал объектом не академических обсуждений, а лишь насмешек. Над ним глумились многие. От авторов популярных дидактических поэм и энциклопедий (Де Бартаса и Ж. Бодена) до столпов науки (Тихо Браге и Ф. Бэкона).
С церковной же точки зрения никакого особого криминала в работе Коперника не наблюдалось. Папа Лев Х отнесся к ней иронично, но весьма доброжелательно, а кардинальская курия его поддержала. В 1532 году система Коперника была официально представлена на чтениях в Ватиканских садах, причем не кем-то, а личным секретарем папы. Коперниканство вообще воспринималось благодушно, пока ситуацию не обострил скандалист Бруно, объявивший себя его верным адептом.
В XVI–XVII веках научная ревность уже существовала. «Специалисты» умели защищать свои «владения» от любых чужаков. Чтобы получить право голоса в науке, необходимо было примкнуть к соответствующей касте (астрономов, химиков, картографов), разумеется, полностью разделяя ее взгляды по всем ключевым вопросам. Была отработана и тактика нейтрализации диссидентов и пришельцев, нелегально пробравшихся в дисциплину. Она была примитивна, но она работала.
Каста умело использовала тактические преимущества своей «высоты». Она устраивала академический погром новых взглядов, а затем обязательно спускала свою оценку «этажом ниже», к беллетристам, прессе и интеллигенции (в самом широком смысле этих понятий, вполне применительных и к XVII веку). Те, мало понимавшие в сути вопроса, но доверяющие званиям и титулам, охотно начинали травлю, за пару лет превращая практически любого новатора в посмешище. Так повторялось из века в век.
Копернику, разумеется, припомнили то, что по профессии он церковный староста, но в астрономии — дилетант; Галилею рекомендовали почаще глядеть в клистир, а не в телескоп, намекая на его основную профессию.
Периодически возникали отчаянные персонажи, которые пытались ломать хребты и академической касте, и ее подпевалам. Если дело доходило до открытого и упорного противостояния, то в ход шли дрова. Как показал пример Бруно, пяти поленниц хватало, чтобы прекратить любой спор, ставший некомфортным для академиков.
Драма Галилея — это отнюдь не конфликт церкви и знания. (Такое представление сложилось под влиянием пристрастных атеистических брошюр.) Конечно, христианская составляющая в этой истории была, но отнюдь не она была доминантой. Драма Галилея — это преимущественно внутринаучное противостояние; это схватка благородного академизма с дерзким «фриком», зачем-то посягнувшим на здравые и, как тогда казалось, очень перспективные представления о Вселенной.
Присмотримся.
Обвинители и судьи Галилея — исключительно ученые. Пусть вас не вводят в заблуждения их церковно-иерархические титулы. Инициировавший и возглавивший процесс папа Урбан VIII (Маттео Барберини) — известный астроном своего времени, убежденный геоцентрик, последователь Аристотеля и Птолемея. Кстати, именно Урбан VIII с предельной резкостью осудил «охоту за ведьмами» в Германии и первым сократил бюджеты провинциальных консисторий инквизиции. Барберини, до того как стал папой, много лет дружил с Галилеем и даже посвящал ему восхищенные стансы. Друзья подолгу и страстно спорили о «конструкции неба». Более того, та работа Галилея, что стала основным предметом обсуждения на процессе, была сделана по прямому указанию Урбана, предложившего Галилею сравнить системы Птолемея и Коперника в фундаментальном труде.
Как видим, главное действующее лицо процесса, папа Урбан VIII, на роль фанатика-мракобеса категорически не годится.
Второй по значимости (заочный) персонаж — великий инквизитор, кардинал Роберто Беллармино. На его мнение в ходе дознания постоянно ссылались обе стороны. Он был не просто знаменитым ученым, но настоящей звездой академизма. И тоже если и не другом, то приятелем Галилея. Его отношение к коперниканству как к научной гипотезе отнюдь не было «инквизиторски» однозначным. Именно он в свое время пожурил астронома за излишнюю приверженность к занятной, но «лженаучной» идее движения Земли и предложил Галилею изыскать доказательства поубедительнее, чем простые ссылки на Коперника.
Еще в 1616 году Беллармино дал научное заключение, в котором черным по белому было начертано: «Если сказать, что предположение о движении Земли и неподвижности Солнца позволяет представить все явления лучше, чем принятие эксцентриков и эпициклов, то это будет сказано прекрасно и не влечет за собой никакой опасности. Для математика этого вполне достаточно».
(Впрочем, умерший в 1623 году Беллармино присутствовал на процессе 1633 года лишь в виде очень влиятельной тени.)
Прочие фигуранты процесса, как непосредственные, так и заочные, участвовавшие в нем своими трудами или консультациями, сплошь математики, механики и астрономы. Иезуит Горацио Грасси был исследователем природы комет, а Киарамонти — создателем фундаментального труда De tribus stellis quae annuis. Столь же высок был научный авторитет Ф. Бонавентуры, Дж. Полакко (автора Anticopernicus catholicus), В. Магно, Клавия (Христифора Клау), А. Фоскарини и других обвинителей и осторожных защитников.
Никто из этих ученых мужей не стал бы оспаривать шаровидность Земли, длину ее экваториальной окружности или сам факт движения планет. Они прекрасно знали работы Эратосфена Киренского, Аристотеля, Птолемея, Кеплера и легко чертили геоцентрические схемы Тихо Браге. Любой из этих «схоластов» мог математически доказать, что коперниковские (прусские) таблицы местоположения планет имеют ряд существенных изъянов, заметных любому «настоящему» астроному.
«Схоласты» в совершенстве знали современную им физику, следовательно, были убеждены, что тело обладает лишь одним видом движения и уже по этой одной причине Земля не может одновременно вращаться вокруг собственной оси и двигаться вокруг Солнца. Они искренне полагали, что на их стороне не только научные хитросплетения, но и самый обыкновенный здравый смысл: под их ногами ничего не вращалось, а планеты явно кружили вокруг Земли, то отдаляясь, то приближаясь. Коперниковская система, на которой базировались взгляды Галилея, для «схоластов» была ошибкой, уже сданной в архив по причине своей нелепости. А упрямство фанатично преданного ей Галилея — антинаучной выходкой милого, но «спятившего старика», тормозящей развитие естествознания.