Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Да, мистер Дин остановился здесь. Молодого человека пригласили к стоявшему сбоку телефону.

Через секунду установилось соединение; откуда-то сверху ответил сонный голос.

– Это мистер Дин? – И дальше быстро: – Фил, это Гордон. Гордон Стеррет! Я внизу. Узнал, что ты в Нью-Йорке, и сразу подумал, что ты, наверное, остановишься здесь.

В сонном голосе постепенно просыпалось воодушевление. Привет, как дела, Горди, старик? Еще бы, приятно удивлен и польщен! Горди, ну давай же, ради бога, скорее поднимайся наверх!

Через несколько минут Филип Дин, одетый в голубую шелковую пижаму, открыл дверь, и молодые люди, в легком смущении от избытка чувств, поздоровались. Обоим было по двадцать четыре года, оба окончили Йельский университет за год до начала войны, но на этом их сходство и кончалось. Дин был светловолосый, румяный, под тонкой пижамой угадывались твердые мускулы. Он прямо-таки излучал отменное здоровье и телесный комфорт. Он все время улыбался, демонстрируя крупные, выступающие вперед зубы.

– Я ведь сам собирался тебя отыскать! – радостно воскликнул он. – Приехал в отпуск на пару недель. Погоди секундочку, присядь – я мигом. Только приму душ.

Он исчез в ванной, а темные глаза гостя стали нервно блуждать по комнате, ненадолго задерживаясь то на огромном английском чемодане в углу, то на целом семействе рубашек из плотного шелка, разбросанных по стульям среди ярких галстуков и толстых шерстяных носков.

Гордон встал и, взяв одну из рубашек, быстро и внимательно ее осмотрел. Она была сделана из очень плотного желтого, в бледно-синюю полоску, шелка, и таких рубашек там валялось с дюжину. Он невольно посмотрел на манжеты своей рубашки: из потрепанных краев торчали нитки, сами манжеты были сероватыми от покрывавшей их грязи. Отбросив шелковую рубашку, он потянул вниз рукава своего пиджака до тех пор, пока они не закрыли изношенных манжет. Затем он шагнул к зеркалу и осмотрел себя с вялым и грустным интересом. Его некогда шикарный галстук поблек и измялся от прикосновений, теперь им уже не скроешь неровных краев петелек на воротнике… Без всякого удовольствия он вспомнил о том, что всего лишь три года назад, в университете, большинством голосов его избрали самым элегантным мужчиной выпускного курса!

Из ванной вышел Дин, продолжая наводить лоск.

– Вчера вечером видел твою старую подругу, – сказал он. – Столкнулись в вестибюле – и я, хоть режьте, никак не мог вспомнить, как же ее звать. Ну, ту девушку, которую ты приглашал в Нью-Хейвен на выпускной бал.

Гордон вздрогнул:

– Эдит Брейдин? Ты про нее?

– Точно! Чертовски хорошо выглядит. Все такая же куколка – ну, ты понимаешь, о чем я: захочешь такую разглядеть получше, чуть тронешь ее, а она уже раз – и испачкалась.

Он самодовольно оглядел свое лоснящееся отражение в зеркале и чуть улыбнулся, опять продемонстрировав зубы.

– А ведь ей уже, должно быть, двадцать три? – продолжил он.

– Месяц назад исполнилось двадцать два, – рассеянно поправил Гордон.

– Что? А, месяц назад… Ну ладно. Думаю, она приехала на бал клуба «Гамма Пси». Ты в курсе, что сегодня вечером в «Дельмонико» будет бал «Гамма Пси», нашего Йельского клуба? Давай и ты собирайся, Горди! Будет половина Нью-Хейвена! Могу достать тебе приглашение.

С неохотой облачившись в свежее белье, Дин зажег сигарету и уселся у открытого окна, приступив к изучению своих икр и коленей в струившемся в номер утреннем солнечном свете.

– Присаживайся, Горди, – предложил он, – и расскажи мне, что ты тут без меня делал, что сейчас поделываешь, ну и все такое…

Гордон внезапно рухнул на постель – и так и остался лежать, неподвижный и вялый. У него и раньше была манера, ложась, чуть приоткрывать рот, но теперь его лицо выглядело беспомощным и жалким.

– Что случилось? – тут же спросил Дин.

– Боже мой!

– Да что случилось?

– Все, что только могло случиться, черт побери! – грустно ответил он. – Я пропал, Фил! Я здорово влип.

– Чего?

– Я влип! – Его голос дрогнул.

Дин устремил на него оценивающий взгляд голубых глаз, присматриваясь к нему повнимательнее.

– Ты действительно будто постарел.

– Так и есть. Я черт знает как все запутал. – Он помолчал. – Начну, пожалуй, сначала – не утомлю тебя?

– Нисколько. Продолжай.

Но в голосе Дина послышались колебания; вообще-то эту поездку на восток страны он рассматривал как отдых, и Гордон Стеррет со своими бедами его слегка раздражал.

– Продолжай, – повторил он и чуть слышно прибавил: – И давай закругляйся!

– Ну что ж, – неуверенно начал Гордон. – Из Франции я вернулся в феврале, съездил на месяц домой в Гаррисберг, а потом приехал в Нью-Йорк искать работу. И нашел: в одной экспортной фирме. Они меня вчера уволили.

– Тебя уволили?!

– Да, Фил, я как раз к этому и перехожу. Буду говорить с тобой откровенно. Ты, наверное, единственный человек, к которому я могу обратиться по такому делу. Не возражаешь, Фил, если я буду говорить прямо и откровенно?

Дин слегка напрягся. Ладони, которыми он оглаживал колени, продолжали по инерции двигаться. Он инстинктивно почувствовал, что на него – без его согласия! – пытаются взвалить ответственность; теперь уже он был не рад, что согласился выслушать. Хотя для него и не было новостью то, что Гордон Стеррет испытывает какие-то небольшие трудности, в этой сегодняшней его беде было что-то отталкивающее и заставлявшее напрячься, даже несмотря на разбуженное любопытство.

– Продолжай.

– Дело в девушке.

– Гм… – Дин решил про себя, что ничто не испортит ему отпуск. Если Гордон будет нагонять на него тоску, значит, с Гордоном нужно будет видеться поменьше.

– Ее зовут Джевел Хадсон, – продолжил страдающий голос с кровати. – Всего лишь с год назад, думаю, она была «чистенькой». Жила тут, в Нью-Йорке, у нее бедная семья. Родители умерли, и теперь она живет со старой теткой. Понимаешь, как раз тогда, когда я с ней познакомился, из Франции стали возвращаться толпы народу, и я всего лишь радовался встречам и ходил на вечеринки, которые устраивали вновь прибывшие. Вот так все и началось, Фил: с радости от того, что снова всех вижу, ну а они были рады видеть меня.

– Головой надо было думать!

– Я знаю. – Гордон умолк, затем вяло продолжил: – Теперь я сам по себе, и, знаешь, Фил, я терпеть не могу быть бедным! А затем появилась эта проклятая девчонка. На какое-то время она вроде как влюбилась в меня, и так вышло, что мы все время с ней сталкивались то тут, то там, хотя я нисколько не собирался с ней путаться. Легко представить, чем я там у этих экспортеров занимался; само собой, я постоянно хотел от них уйти и заняться иллюстрациями для журналов – на этом можно кучу денег заработать.

– Так кто же тебе мешал? Надо на чем-то одном сосредоточиться, если хочешь чего-то добиться, – педантично заметил Дин.

– Да я пытался потихоньку, но мои работы еще сыроваты. У меня есть талант, Фил; я могу рисовать, но я не знаю, как надо. Мне бы поучиться в художественной школе, но не могу я себе этого позволить! Вот так вот… А неделю назад случился кризис. У меня как раз почти совсем кончились деньги, и тут-то за меня и взялась эта девка! Ей нужны деньги; говорит, что у меня будут неприятности, если она их не получит.

– И будут?

– Боюсь, что да. Одна из причин, почему я потерял работу, – она все время названивала мне в контору, и это стало для них последней каплей. Она уже даже приготовила письмо, чтобы отправить моим родным. Да, она меня крепко держит в руках, это точно! Я должен достать для нее денег.

Последовала неловкая пауза. Гордон лежал, не дыша, руки его сжались в кулаки.

– Я здорово влип, – продолжил он дрожащим голосом. – Я почти сошел с ума, Фил! Если бы я не знал, что ты едешь сюда, на восток, думаю, я бы покончил с собой! Прошу тебя, дай мне взаймы триста долларов!

Руки Дина, похлопывавшие его голые колени, вдруг успокоились, и странная неопределенность, повисшая между этими двумя людьми, превратилась в напряжение и натянутость.

Секунду спустя Гордон продолжил:

– Семью я уже выдоил до того, что мне стыдно у них попросить даже медный цент!

Дин молчал.

– Джевел сказала, что ей нужно двести долларов.

– Пошли ты ее!

– Да, было бы здорово, но у нее есть парочка писем, которые я написал ей спьяну… К сожалению, она не из тех, кто побоится дать делу ход, тут надеяться не на что.

На лице Дина показалось отвращение.

– Терпеть не могу таких баб. Держался бы ты от них подальше!

– Знаю, – устало согласился Гордон.

– Нужно видеть вещи такими, какие они есть. Если у тебя нет денег, надо работать и держаться от женщин подальше!

– Легко тебе говорить, – начал было Гордон, прищурившись. – У тебя-то ведь денег полно!

– Ни в коей мере! За моими расходами чертовски пристально следит моя семья. И если у меня и есть небольшая заначка, то это не значит, что я могу себе позволить ею злоупотреблять…