Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Тем временем всеобщее внимание полностью захватили главные герои. Разъяренную Бетти Мэйдл – или уже Бетти Паркхарст? – окружила толпа дурнушек; все красотки были слишком заняты, обсуждая ее, чтобы уделять внимание ей самой; на другой стороне зала стоял верблюд, все еще в костюме, если не считать маски, печально свесившейся на грудь. Перри был всецело занят доказательством своей невиновности перед кругом озадаченных и сердитых мужчин. Каждые несколько минут, когда уже казалось, что он полностью доказал полнейшее отсутствие умысла, кто-нибудь вспоминал о брачной лицензии, и допрос с пристрастием начинался заново.

Замечание, сделанное Мэрион Клауд, считавшейся второй красавицей Толедо, смогло наконец изменить ход дела.

– Ну что ж, – ядовито заметила она, – это все понемногу рассосется, дорогая. Без сомнения, любой суд это аннулирует.

Как по волшебству, из глаз Бетти исчезли слезы ярости, она сжала губы и с холодным безразличием взглянула на Мэрион. Она встала и, расталкивая сочувствующих, направилась через зал прямо к Перри, который с ужасом смотрел, как она приближается. В зале снова воцарилась тишина.

– Хватит ли у вас совести уделить мне пять минут для беседы – или, может, этого не было в вашем первоначальном плане?

Он кивнул, потому что губы его не слушались.

Холодно попросив его следовать за ней, она, гордо подняв голову, вышла в холл и прошла в одну из уединенных комнат с карточным столиком. Перри было двинулся за ней, но чуть не упал, потому что его задние ноги вдруг перестали его слушаться.

– Ты остаешься здесь! – яростно скомандовал он.

– Я не могу, – раздался жалобный голос задней половины. – Сначала должны выйти вы!

Перри заколебался, но, более не в силах выносить любопытные взгляды всех присутствовавших, пробормотал команду, и верблюд осторожно вышел из комнаты на всех четырех ногах.

Бетти ждала его.

– Ну, что ж, – яростно начала она, – теперь ты видишь, что ты наделал! Ты со своей дурацкой лицензией! Я же говорила, что не надо было ее брать!

– Любовь моя, я…

– Не говори мне «любовь моя»! Прибереги это для своей настоящей жены, если только кто-нибудь выйдет за тебя после этого мерзкого фарса! И не пытайся меня убедить, что это все вышло случайно. Ты подкупил этого негра! Ты сам это знаешь! Не вздумай говорить, что ты и не пытался жениться на мне!

– Нет… Конечно же…

– Да уж лучше скажи честно! Ты попробовал, и что ты теперь будешь делать? Ты знаешь, что мой отец почти сошел с ума? Так тебе и надо, если он тебя пристрелит! Возьмет ружье и начинит тебя сталью! Даже если эту сва… этот спектакль можно будет аннулировать, эта история будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь!

Перри не смог удержаться и негромко процитировал:

– «Верблюд, счастлив ли ты, что будешь отныне принадлежать прелестной заклинательнице?..»

– Заткнись! – воскликнула Бетти.

Повисла пауза.

– Бетти, – наконец произнес Перри, – единственное, что сможет поставить все на свои места, – это если мы поженимся по-настоящему. Выходи за меня.

– Выйти за тебя?

– Да. Только это…

– Заткнись! Я бы не вышла за тебя, даже если…

– Знаю. Если бы я был единственным мужчиной на свете. Но если тебе хоть немного дорога твоя репутация…

– Репутация! – воскликнула она. – Вот теперь ты вспомнил о моей репутации! А почему же ты не подумал о моей репутации, когда нанимал этого жуткого Джамбо, чтобы…

Потеряв надежду, Перри воздел руки:

– Очень хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь. Видит Бог, я отказываюсь от любых претензий!

– Но я, – послышался новый голос, – не отказываюсь!

Перри и Бетти вздрогнули, и она приложила руку к сердцу:

– Господи, это еще кто?

– Это я, – отозвалась половина верблюда.

Перри молниеносно стащил верблюжью шкуру, и перед ними возник неряшливый, нетвердо стоявший на ногах субъект; костюм его вымок от пота, а рука крепко сжимала почти пустую бутылку.

– О, – воскликнула Бетти, – ты притащил его сюда, чтобы шантажировать меня! Ты же говорил, что он глухонемой, – что за ужасная рожа!

Удовлетворенно вздохнув, половина верблюда уселась на стул.

– Не стоит говорить об мне подобным образом, леди. Я – не рожа. Я ваш муж.

– Муж?

Этот возглас вырвался одновременно и у Перри, и у Бетти.

– Ну да, конечно. Я для вас такой же муж, как и этот парень. Вас женили не на передней половине верблюда. Вас женили на верблюде целиком. Да вон и на пальце у вас мое кольцо!

Взвизгнув, она стянула с пальца кольцо и изо всех сил швырнула его на пол.

– О чем это ты? – озадаченно спросил Перри.

– Вам придется договориться со мной, да так, чтобы я остался доволен. Если у вас не получится, имейте в виду, что у меня такие же права на нее, как и у вас!

– Это двоемужество, – сказал Перри, развернувшись к Бетти.

И вот для Перри наступил решающий момент – момент, когда он решил поставить на карту все. Он встал, посмотрел сначала на ослабевшую Бетти, сраженную этим новым обстоятельством, затем на таксиста, неуверенно, но с угрозой покачивавшегося на стуле из стороны в сторону.

– Очень хорошо, – медленно произнес Перри, обращаясь к индивидууму, – бери ее. Бетти, что касается меня, то я смогу доказать тебе, что наша свадьба произошла по чистой случайности. Я при свидетелях откажусь от любых своих прав на тебя в качестве моей жены и передам тебя человеку, чье кольцо ты носишь, твоему законному супругу.

В наступившей тишине на него смотрели две пары глаз, в которых читался ужас.

– Прощай, Бетти, – отрывисто произнес он. – Не забывай меня теперь, когда ты обрела счастье. Утренним поездом я уезжаю далеко, на Восток. Вспоминай только хорошее, Бетти.

Бросив на них прощальный взор, он отвернулся, повесил голову на грудь и взялся за дверную ручку.

– Прощай, – повторил он. И повернул ручку двери.

Но, как только раздался скрип двери, и змеи, и шелк, и рыжие косы стремительно бросились к нему.

– О Перри, не оставляй меня! Перри, Перри, возьми меня с собой!

Ее слезы текли по его щекам. Он спокойно заключил ее в объятия.

– Мне все равно, – всхлипывала она. – Я люблю тебя, и если ты хочешь, можешь найти прямо сейчас священника, чтобы нас еще раз поженили. Я поеду с тобой на Восток!

Передняя половина верблюда из-за плеча девушки бросила взгляд на заднюю половину, и они подмигнули друг другу. Это был особый знак, понятный лишь верблюдам.

Первое мая

Прошла и увенчалась победой война, и огромный город победителей перекрестили триумфальными арками и забросали живыми цветами: белыми, алыми и розовыми.

Долгими весенними днями с утра и до вечера под гулкие звуки барабанов и радостные, звонкие звуки медных труб по главной улице маршировали возвращавшиеся домой солдаты, а бледные и отвыкшие от улыбок торговцы и служащие контор, бросив свои мелочные расчеты и ссоры, толпились у окон и смотрели на проходящие мимо батальоны.

Никогда еще огромный город не был так великолепен – ведь победоносная война принесла с собой многое, и стекались сюда с юга и c запада толпы торговцев с домочадцами, дабы отведать от всех сладких яств, и узреть все множество приготовленных зрелищ, и купить своим женам меха на будущую зиму, и сумочки из золотой плетеной нити, и разноцветные пестрые туфли-лодочки из шелка, серебристого и розового атласа и золотой парчи.

И столь веселыми и шумными были надвигающиеся мир и процветание, воспетые писателями и поэтами нации победителей, что все больше и больше расточительного люда собиралось из провинций, дабы испить из чаши веселья, и все быстрее и быстрее торговцы избавлялись от своих безделушек и туфелек, пока не возопили они ввысь громким воплем о том, что нужно им еще безделушек и туфель, дабы могли они дать то, что требовали от них. А самые праведные из них беспомощно вздымали руки и кричали:

«Увы! Нет у меня больше туфелек! И увы же мне! У меня нет больше безделушек!!! Да помогут мне небеса, ибо не ведаю я, что же мне делать!»

Но никто не внимал их громкому воплю, потому что толпа была захвачена иным: день за днем по улице бойко шагала пехота, и все ликовали, потому что возвращавшиеся домой юноши были чисты и храбры, белозубы и розовощеки, а девы родной земли были непорочны и прекрасны как лицом, так и фигурой.

И в то время множество событий свершилось в огромном городе, и здесь записано о нескольких из них – а возможно, что и об одном.

I

В девять часов утра первого мая 1919 года к портье отеля «Билтмор» обратился молодой человек, желавший знать, не здесь ли остановился мистер Филип Дин, и если это так, то нельзя ли попросить вызвать номер мистера Дина. Проситель был одет в хорошо сшитый поношенный костюм; он был невысок, строен и красив какой-то обреченной красотой. Сверху его глаза обрамляли необычно длинные ресницы, а под глазами были темные полукруги, от которых разило нездоровьем, что еще более подчеркивалось неестественным лихорадочным румянцем, какой обычно бывает при высокой температуре.