Настя (СИ) - Алексеев Александр

Стук секретарши.

— К Вам товарищ Аджубей из «Комсомольской правды».

— Не… не уходи. Он будет пытать про наши шансы в Бразилии. Это как по минному полю. Недохвалишь — получай! Перехвалишь — получай! А с тебя и взятки гладки. Молодой, неопытный — никто ругать не будет…

Ладно прикрою зад Гранаткину — будет должен.

Валентин, сказав пару общих фраз, переводит стрелки на меня.

— У нас много хороших футболистов. И в сборной именно такие… Но, чтобы хорошо играть — нужно время. Десятки, а может и сотни совместных тренировок. Вот тогда придёт сыгранность и взаимопонимание. А ещё схема. Дубль-Вэ уже отжила своё. Вокруг пытаются освоить что-то новое. То, с чем будет легче побеждать. Схема 4-2-4 только на первый взгляд — оборонительная. При её усвоении нападение остаётся сильным, а защита цементируется наглухо. Если во все линии поставить высококлассных сыгранных игроков, то успех обеспечен.

— Юрий, как Вы оцениваете шансы нашей сборной в Бразилии?

— Боливию обыграем однозначно. А вот с сильным Уругваем могут быть проблемы. Они играют в другой футбол. Европейцы знают в какой, а мы за железным капиталистическим занавесом(не без камня в чужой огород) вынуждены были мариноваться в собственном соку. Но, теперь мы выходим на мировые арены. Мы не боимся чемпионов потому, что чемпионами станем мы!

— Это ты сильно… Тебя в воротах сборной запомнили. Может и напечатают, — хрущёвский зять суетливо собирает вещи в портфель.

— Как там Никита Сергеевич? — спрашиваю, стараясь вложить нотки участия.

Алексей морщится, но отвечает:

— Канал будет рыть. Надеется, что скоро вернётся…

Заношу в ЦК ВЛКСМ текст «Подмосковных вечеров» как возможного гимна фестиваля. Семичастный, увидев меня отдающего текст секретарю, тащит в кабинет к шефу. Достаёт пачку фоток с берлинского совещания по фестивалю. Смотрим.

— А красивые у немцев комсомолки, — констатирует Шелепин.

— Наши тоже ничего, — парирует Семичастный, глядя на внушительный бюст молодой секретарши, принесшей чай с пряниками.

— Есть предложение повысить тебя, товарищ Жаров, до внештатных инструкторов горкома комсомола, — С театральными паузами произносит комсомольский вожак.

Я на мгновение немею, а потом начинаю решительно отбрыкиваться. Работа в клубе, на СТО, учёба на заочном, участие в работе телецентра, стенгазеты… Но, Шелепин непреклонен: " За инициативу нужно отвечать…»

«Кровью» — чуть ли не добавляю драматизма из «Кавказской пленницы».

Вместо этого включаю улыбку и, сообщаю о готовности поработать над второй песней для фестиваля. Вожди переглядываются. Видимо их план сделать меня своим винтиком, дал трещину. Песня для их карьер важнее. Жмут руку, просят не задерживать и прочия-прочия-прочия. Вырываюсь из их комсомольской ловушки и иду в парк. Ем эскимо, подставляя лицо тёплому майскому солнцу. На соседней скамейке сидит дед в гимнастёрке, сложив костыли на асфальт. А девочка лет пяти, подбежав к нему, спрашивает:

— Дед, а ты хочешь снова на войну? У Ваньки папа поехал воевать…

Мужчина погладил внучку по голове:

— Это ты у мамы спроси. Хотят ли русские войны…

Расставив костыли, дед встал, и попрыгал на одной ноге, за весело щебечущей внучкой…

Перед сном написал Насте письмо на полевую почту. Когда я задремал, в сон пробралась какая-то картинка из будущего. Того моего… Под советскую песню исполняемую на корейском языке шла война. https://youtu.be/oZlyahF3F20?t=1

Это моё прошлое? Или новое будущее? Непонятно. Всё. Спать. Насти там не было… И ладушки…

25 мая 1950 года.

Два дня назад на тренировку приезжал генерал Сталин. Ему доложили, что футболисты после громких побед тренируются спустя рукава. Вот он и накрутил хвоста и нам, и тренеру. Трэнэр вспомнил мои слова про атлетические тренировки. Заставил всех железо тягать… Два дня просто умирали после усиленных занятий. Сегодня тренировались без фанатизма. Вечером поезд в Киев. А днём нам устроили плановую медицинскую проверку. Сидим в коридоре, трындим кто о чём. Воротчик Акимов рассказывает:

— Представляете?! У тестя проверка на предприятии была. Он там в цеху бригадиром. Так, вот… Директор там с бухгалтером доппитание на рабочих не закупали, а деньги делили. Да ещё директорскую жену в заводоуправление «подснежником» устроили… Поедут теперь лес валить в Вятлаг лет на пять…

В перестройку таких директоров с бухгалтерами будет через одного. И никакой лес валить они не поедут. Нарубят бабла, пристроятся в какую-нибудь партию за иммунитетом и будут законы для себя принимать и пилить скромный провинциальный или нескромный столичный бюджет. И не будет среди этих депутатов возмутителей спокойствия типа Сажи Умалатовой, которая в политику придёт, поработав на заводе электросварщицей…

Выходим из больницы. Там продолжаются приём пациентов, осмотры, обходы, операции. В советские времена медицина была для человека. В ней были недостатки как и во многих других сферах… Но, не не было духа стяжательства, которым пропитана медицина новой России. Если раньше слово «врач» ассоциировалось с уважаемым человеком бескорыстно лечащем людей, то потом пациентов в платных клиниках начнут лечить «до последнего рубля». Ведь найти признаки новой болезни в человеке для знающего специалиста не сложно. Нет абсолютно здоровых людей — есть не до конца обследованные. А деньги — наивысшая ценность в нашей новой стране. Есть деньги — будут лечить, нет — помирай потихонечку. Бизнес — ничего личного…

Заскочил на телецентр. Показал Гуляеву песню «Хотят ли русские войны». Тёзка долго жал руку и обещал, что не подведёт.

Вечер. Пьём чай в купе под перестук колёс. Васёк рвался к соседям, где футболисты, приняв на грудь, уже затянули «лихую разбойничью песню», но, посмотрев на ставших дисциплинированными Амосова и Анисимова, сел и раскрыл газету.

— Что пишут? — кусая пирожок, интересуется Серый.

— Да вот американский президент заявил, что вверяет своему заму решение корейского вопроса. А этот Макартур говорит, что сравняет города агрессоров с землёй. — Колобок отрывается от читки, и спрашивает: — Серёга, а ты воевал?

— А как же. Первая гвардейская воздушно-десантная дивизия. Днепр, Корсунь-Шевченково, Бухарест, Прага, Хинган.

— Так ты и в Китае был? — удивляется Анисим.

— А то, — довольно подтверждает ловелас, — «Здравствуйте» по ихнему — ни-хао.

Увидев, как Колобок достаёт блокнот говорит ещё несколько китайских слов.

А я то Серёгу считал «сладким дамским крендельком», а он вон рассказывает с улыбкой как в амбразуру ДОТа в Венгрии гранатой попал со второго раза, как с РОАвцами в Праге братался, как бабку-китаянку из заваленного подвала вытаскивал… Такие вот у меня друзья.

26 мая 1950 года.

Перед тренировкой сгонял на местный телецентр. Отвёз бобину с записью телевизионного концерта к Дню Победы. Сегодня беловские коллеги будут делать пробный показ фильма «Алитет уходит в горы», а завтра состоится торжественное открытие киевского телецентра. Картинка в телеприёмники киевлян будет поступать ежедневно, а не от случая к случаю. Обо всём этом узнал из местных газет. Там широко освещалось, что с субботнего футбольного матча будет вестись прямая трансляция. На матче ожидался аншлаг.

Идём с Колобком по Крещатику. Общение со стилягами не прошло для Васечки даром. На нём надета легкомысленная импортная рубашка с пальмами. Он выделяется своей яркостью среди толпы, как павлин в курятнике. Поворачиваем к театру. Курящие у служебного входа мужчины бурно реагируют на васечкину яркость. Один из вероятно артистов подходит и представляется с неповторимым говором:

— Артист театра Михаил Водяной. Наш львовский театр даёт таки сегодня представление… В пьесе про заграницу не хватает яркой зарубежной одежды. Прошу Вас (это он Колобку) одолжить до вечера рубашку для вживания в сценический образ. Вам два билета на вечернее представление за услугу… Ну как?