До мурашек (СИ) - Сакру Ана

- Да!

- Иди завтракать!

- Я не хочу! - откликаюсь, начиная с трудом подниматься по лестнице в свою комнату.

- Подойди, Гуль! Планы на день обсудить надо! - мама с полотенцем в руках показывается в кухонном дверном проеме.

И, судя по ее решительному виду, планов этих уже придумано до самого вечера, что меня, в принципе, вполне устраивает. Меньше будет времени бесконечно гонять в голове утреннюю встречу с Лёвой.

Пока маленькими глотками пью обжигающий сваренный кофе, мама рассказывает, что ей от меня надо. Они с отцом сегодня должны были ехать в Кисловодск по делам, но у папы нарисовались незапланированные хлопоты в гостиничном комплексе, и, так как мама не умеет водить машину, в Кисловодск повезу её я. От одной мысли, что придется провести за рулем как минимум четыре часа, и всё это по не самой простой трассе, у меня начинают ломить виски и потеть ладони.

Я уже переборола свой страх перед автомобилем, который накрыл меня после аварии, но всё же таких дальних поездок я пока избегаю.

Ещё и с пассажиром. С собственной матерью. Мне было бы проще, если бы я поехала одна и не несла ни за кого ответственность...

- Дочка, ты уверена, что справишься, если боишься - не надо. Найдем, кто Нино отвезёт.

- Всё в порядке, пап, - бросаю немного раздраженно.

Неужели заметил, как я напряглась. Не люблю такие моменты. Я справлюсь. Давно пора преодолевать более длинные дистанции. Только вот...

- Мам, может я одна съезжу? - не хочу нести ответственность за неё.

- Нет, там документы подписать надо, все кресла проверить, что нам там эти мебельщики понаделали, о доставке договориться на эту неделю, - перечисляет мать.

- Я сама могу проверить, неужели я по-твоему брак не замечу, выпиши на меня доверенность и всё.

- Я еще к тёте Тамаре хочу заехать, раз уж мы вместе, посидим у неё, чай попьем, да? Ты же знаешь, она болеет, надо показаться.

На это мне нечего возразить. Поджимаю губы, смотря на мать поверх чашки и убеждаю себя, что всё будет хорошо. В конце концов, не я была виновницей той аварии, и вожу вполне хорошо. Но на дороге бывает так, что не всё зависит от тебя. Другой водитель уснул за рулем и вылетел на скорости на встречку. Я даже успела среагировать и начала выворачивать руль, но в итоге только подставила под удар не капот, а собственную дверь. Непроизвольно потираю левую ногу. Стоит мне вспомнить о том дне, как мышцы сводит фантомная простреливающая боль.

А еще в груди тлеет разъедающая обида. На мир, на судьбу. Моё тело - мой инструмент. Для меня это не просто вопрос здоровья, это реализация, карьера, творчество. И всё это пошло прахом на самом пике. Меня будто сбросили с вершины, на которую я с таким трудом взобралась. Стольким пожертвовала, стольким...

А сейчас надо заново учиться не ходить, а жить. Искать новую вершину и новую точку опоры, ведь старые в один миг оказались недоступны.

- Ладно, тогда я пошла собираться, через полчаса выезжаем? - отставляю кофе и поднимаюсь из-за стола.

- Ты так и не поела, - цокает мать недовольно.

- Аппетита нет, у тети Тамары что-нибудь перекушу.

***

Возвращаемся с мамой домой мы поздним вечером. Вымотанные, но вполне довольные. День на удивление прошел хорошо. Новые кресла для гостиничных номеров оказались вполне добротными, доставку оформили на послезавтра. У дяди Толи и тети Тамары мы провели почти три часа, выпив литра три травяного чая, объевшись фасолевыми лепешками и с радостью узнав, что после операции тетя Тамара чувствует себя гораздо лучше. Еще, воспользовавшись моментом, я завезла упирающуюся маму в частную клинику и записала на плановое обследование на следующей неделе. Её наплевательское отношение к собственному здоровью – мой постоянный повод переживать, поэтому этот пункт нашей поездки я восприняла как личное достижение.

Отец вышел к нам в коридор в одних трусах, коротко расспросил, как съездили, и, поцеловав меня на ночь, потопал обратно в спальню досматривать какой-то боевик, мама понесла купленные по пути продукты на кухню, а я отправилась в свою комнату на втором этаже, чувствуя, как от перенапряжения гудит вся левая сторона тела. Казалось, так устала, что вырублюсь, стоит коснуться головой подушки, но реальность оказалась совсем другой.

Стоит мне раздеться и нырнуть под одеяло, как воспоминания об утренней встрече, которые я так старательно и, надо сказать, успешно гнала от себя весь день, тут же топят с головой.

Каждое слово, высказанное и невысказанное вслух, каждый жест, каждый взгляд – я всё на молекулы разбираю. Одна рука тянется к горлу – мне будто нечем дышать, вторая – нащупывает телефон на тумбочке. Я так демонстративно не хотела диктовать свой номер утром, а сейчас внутри кипит глухая злость от того, что от Лёвы мне не поступает ни звонков, ни сообщений. Мальчишкой он был настойчивей.

А сейчас…лень? Или всё, что хотел, уже сказал, а теперь даёт время на «подумать»?

Раздраженно фыркнув, откидываю телефон в сторону, прикрываю глаза и ворочаюсь в кровати, не в силах найти удобную позу. В голове обрывками крутятся назойливые флешбэки, и в какой-то момент я просто устаю от них отмахиваться. Сдаюсь и смотрю, как вязкий сладкий сон, воспоминание про наш первый раз.

18. Гулико

Два месяца лета, когда мы с Лёвой начали встречаться, пролетели как один сладкий знойный миг. Наступил сентябрь, и нас раскидало на тысячи километров друг от друга. Он пошел в одиннадцатый класс во Владивостоке, куда переехала его семья, а я поступила в хореографическое училище в Краснодар.

Тяжелое, но такое светлое в моих воспоминаниях время.

Наполненное утренними смсками, дневными звонками, вечерним жарким шепотом под одеялом, когда включали видеосвязь. Ничего я так не ждала, как тех Новогодних каникул. Меня отпускали из училища к родителям, а Лёва с семьей должен был приехать в гости к деду на Домбай на целых восемь дней.

Когда он зашел в гостиную, забитую уже гостями, я чуть тарелки из рук не выронила. Застыла, онемела. Даже улыбнуться ему не могла. Сердце не билось - оно на одной ноте тянуло к нему, пытаясь проломить ребра. Мать за спиной окрикнула, что это я замешкалась, а я и не слышала даже. Ждала, когда посмотрит на меня.

Левка обвел глазами гостиную и, наткнувшись на меня взглядом, тоже замер. Вспыхнул и открыто, жарко улыбнулся. Подмигнул быстро и пошел к столу, подталкиваемый дедом. Внутри бахнули ослепительные фейерверки. Я наконец отмерла, засуетилась с мамой на кухне, помогая выносить ей тарелки с закусками.

Лицо раскраснелось, кожа горела, когда чувствовала на себе Лёвкин взгляд. Бешеная, тягучая пытка для тех, у кого это в первый раз. Я словно в другом мире была и только и ждала от Левы сигнал, чтобы попробовать остаться наедине.

И где-то через час, когда за столом стало уж совсем шумно, а часть гостей то и дело выходила на улицу подышать и покурить, Лёвка незаметно схватил меня за локоть и шепнул, что ждет за старым сараем. Инстинктивно покосилась на мать. Нет, она в другую сторону смотрела, не видела ничего, и, накинув куртку и вскочив в первые попавшиеся зимние калоши, шмыгнула вслед за Лютиком на улицу.

Уже совсем стемнело, стоял легкий мороз. Воздух будто звенел чистым холодом, серебристый от света звезд снег характерно поскрипывал под ногами, а мне было жарко как никогда. Летом мы целовались, но я такая пугливая была. Отшатывалась смущенно, стоило Лёве схватить меня хоть чуть-чуть покрепче или попробовать под футболку залезть, и он тут же переставал. Не давил никогда.

А сейчас, так сильно соскучившаяся, я сама льнула к нему, вжимаясь всем телом и до боли в пальцах притягивая к себе светловолосую голову. Бормотала какие-то нежности, сыпала ревнивыми упреками, жаловалась, что восемь дней это очень - очень мало, и что так дальше нельзя.

Меня будто прорвало, я сама не ожидала от себя, что настолько затопит эмоциями, таящимися где-то глубоко-глубоко внутри. Я ведь всегда сдержанная была. А тут просто не могла остановиться. Лёвка пользовался моментом, что меня несёт, и уже залез под юбку, влажно целуя меня в шею и тяжело дыша. Вжал в шершавые доски сарая, инстинктивно напирая бедрами, а я только и шептала, что соскучилась, и чтобы больше не фотографировался с той одноклассницей так близко, чем вызывала веселую улыбку на его губах.