Святые сердца - Сара Дюнан

Пока они проходят вдоль стен и речных складов, Зуана открывает Серафине фрагменты этой красочной картины, и в иные моменты молодой женщине становится так интересно, что она даже задает вопросы. Зуане хотелось бы рассказать больше, но она знает: в этом нет смысла.

Понимание того, что, теряя одно, тут же обретаешь что-то другое, всегда дается с трудом. К примеру, столь молодой женщине непросто открыть и оценить иные значения слов «свобода» и «заточение». Она не сразу осознает, что за пределами этих стен так называемые свободные женщины всю жизнь живут, подчиняясь чьим-то приказам, в то время как здесь они сами управляют своей жизнью — до определенной степени, разумеется. Здесь каждая монахиня имеет право избирать и быть избранной (где еще в христианском мире видано такое?), участвовать в обсуждении и принятии решений по всем важным вопросам: от составления меню на день очередного святого до выборов новой аббатисы, руководительницы хора или дюжины других должностей, существование которых необходимо для успешного управления монастырем, который является, в сущности, не только духовным убежищем, но и деловым предприятием.

В этой «тюрьме» нет отцов, притесняющих дочерей или ярящихся на их дорогостоящую бесполезность, нет братьев, любящих дразнить и мучить слабых сестер, нет пьяных мужей, вечно пристающих к усталым или благочестивым женам со своей похотью. Здесь женщины живут дольше: чума редко одолевает высокую монастырскую стену, и нет передающихся от мужа к жене болезней, при которых тело покрывается струпьями и гнойниками. Здесь ни у кого не выпадает матка от слишком частых беременностей, никто не умирает, обливаясь потом в родовых муках, и не страдает, похоронив полдюжины ребятишек. А если сердце женщины тает при виде маленьких херувимов, то в монастыре всегда есть кого баловать и воспитывать, начиная с девочек-пансионерок, которые обучаются в монастыре грамоте, и кончая глазастыми новорожденными младенцами, которых приносят в парлаторио[5] приходящие с визитами родственники. И хотя сердитым молодым послушницам может показаться смешной даже сама мысль о том, что женщины со всего города сбегутся в монастырь, если не держать ворота на запоре, однако правда в том, что на каждые пять-шесть девушек, которые ревмя ревут, попадая сюда впервые, приходится одна женщина постарше, которая недавно овдовела или мечтает о вдовстве, а потому с нетерпением ждет того дня, когда сможет принять постриг.

Но сейчас не время выступать с защитными речами, и Зуана не делится с послушницей своими мыслями, пока они, петляя, идут назад к главному зданию. Поравнявшись с третьим кварталом, где начинается улица, они вдруг слышат шум и болтовню за стеной: телега грохочет колесами по каменной мостовой, раздаются обрывки смеха и громкие голоса, звуки повседневной мирской жизни. Зуана чувствует, как Серафина каменеет у нее за спиной.

— Где мы? Что сейчас на той стороне?

— Борго Сан-Бернардино, — отвечает Зуана, сориентировавшись. Временами в молодости она сопровождала отца в его визитах к больным и в результате знает город — но крайней мере, раньше знала — лучше многих. — Начинается у реки и идет на северо-запад, к рыночной площади, дворцу и собору.

Девушка явно недоумевает.

— Ты не знаешь большого дворца д’Эсте или собора? О, это жемчужины нашего города. И еще университет с его медицинской школой, где учат не хуже, чем в Падуе или Болонье. В следующий раз, когда окажешься в церкви в свободное время, проведи пальцем по спинкам сидений хора. Там все это есть, сложенное из тысяч кусочков дерева.

Но девушка никнет прямо на глазах, холод и бестелесная жизнь за стеной внезапно лишают ее сил.

— Идем. — Зуана касается ее руки. — Нам пора возвращаться.

Когда они входят в главную галерею, звонит колокол, который отмечает конец свободного времени и начало дневных трудов. Поднимаясь по угловой лестнице, они слышат лютню, к которой присоединяется одинокий голос, звонкий и чистый, как весенний ручеек.

Девушка тут же вскидывает голову, точно почуявший незнакомый запах зверь.

— Это музыка, сочиненная для праздника Богоявления. Ты любишь петь? — небрежно спрашивает Зуана и наблюдает, как вместо ответа на лице девушки возникает делано-сердитая гримаса.

— У меня больше нет голоса, — хрипло говорит она.

— Значит, мы все будем молиться о его возвращении — и ты с нами. Руководительница здешнего хора — а она, чтобы ты знала, двоюродная сестра нашей аббатисы, — училась композиции не у кого-нибудь, а у самого капельмейстера отца нынешнего герцога, и ее сочинения славятся по всему городу. Она ждет не дождется встречи с тобой. Обладательницы лучших голосов репетируют, пока другие работают. Ты удивишься, когда узнаешь, какими привилегиями пользуются певчие пташки в нашем монастыре.

По пути в музыкальную комнату они заходят в скрипторий, где за дюжиной столов, расставленных так, чтобы на них изливался весь солнечный свет до последнего лучика, сидит дюжина монахинь, которые прилежно трудятся, нарушая тишину скрипом перьев по бумаге, и отвлекаются от работы лишь затем, чтобы макнуть перо в чернильницу. Сидящая на возвышении сестра Сколастика с лицом круглым и светлым, как полная луна, поднимает голову и улыбается им, когда они появляются на пороге. Зуана кивает ей в ответ. Когда Сколастика не занята копированием священных текстов, то пишет собственные: пьесы про святых и грешников в рифмованных куплетах, лучшие из которых ставят во время карнавала или в дни, посвященные тому или иному святому. Ее преданность делу заражает. В других рабочих комнатах всегда царит какое-то нетерпение, но, как не раз за прошедшие годы отмечала Зуана, те, для кого переписка предпочтительнее иных видов труда, глубже остальных погружаются в работу; и хотя их обычная задача — копировать уже существующие тексты, однако небыстрый процесс заполнения пустой страницы требует большого умения и приносит особую радость. Первые шесть месяцев, когда Зуана рвалась в сад, к своим травам, а ее руки изнывали по ступке с пестиком, даже она испытывала здесь наслаждение, не говоря уже об удовольствии похулиганить, заполняя поля рукописи орнаментом из лекарственных трав, собранных в таком порядке, чтобы читатель, если бы он разбирался в медицине, мог увидеть в них рецепт снадобья от той или иной болезни.

Они идут дальше по верхней галерее мимо комнаты вышивальщиц, из-за двери которой, то стихая, то усиливаясь, доносится такая трескотня, как будто там сидит стая скворцов. Сестра Франческа, старшая в этой мастерской, снисходительно относится к веселью, ибо, по ее мнению, смех — один из божьих путей к очищению сердца, а в результате многие монахини помоложе собираются здесь и бессовестно пользуются ее добротой. Хотя есть те, кто этого не одобряет, Зуана более великодушна: она считает, что мелкие послабления часто помогают избежать крупных проступков.