Черные кипарисы - Анатолий Мошковский

— Ни под его, ни под чей другой, — угрюмо сказала Аня.

Ей и правда вдруг сделалось грустно, и она не могла понять почему. Скорей всего потому, что Феликс сегодня стал каким-то желчным, неприветливым и никто не может ему угодить. Даже Ванин отец.

— Ну, я пойду, — сказал Адъютант, проводив их немножко к кинотеатру, Феликс не задержал его, и Ане стало жаль Захарку.

У кинотеатра «Волна», огромного куба из стекла и металла, изгибался хвост невиданной длины: в основном стояли отдыхающие, ярко одетые, иногда радиофицированные, в пестрых, навыпуск рубашках и летних туфлях; кое-кто, чтобы не терять времени, стоя читал пухлые романы с печатями местных библиотек.

Феликс поставил Аню в хвост, а сам стал расхаживать вдоль очереди поближе к окошечку кассы в поисках знакомых. Внезапно Аня увидела у самого окошечка Лену с отцом — вот бы кто взял им билет! Они, правда, незнакомы… Но ведь это ерунда! Можно подойти и сказать с улыбкой: «Привет, Леночка! Как жизнь? Мы, кажется, занимали перед тобой… Не поучишь гнуть мостик?» Или еще чего-нибудь такое — не откажет. Аня оглядела ее прямую спину, шею с завитками волос, тонкие загорелые руки — и раздумала просить. И даже обрадовалась, когда Феликс прошел мимо нее: нечего их мальчишкам обращать внимание на приезжих…

Вдруг Аня заметила Витьку. Он брел вдоль очереди и сильно щурился — видно, тоже выискивал знакомых. Он выглядел франтом в знакомой красной ковбойке Феликса, казавшейся на нем совсем новой, и был свежо подстрижен под скобку.

Аня очень обрадовалась, увидев его.

— Вить!..

Тот подошел к ним.

— Все словно с ума сошли по этим «Черным кипарисам», — сказал он.

— А ты не сошел? — спросил Феликс. — Держишься? Аня — так она совсем тронулась!

— А я не очень… — Витька улыбнулся. — Можно сказать даже, совсем нет…

«Это он нарочно так говорит», — поняла Аня и спросила:

— Честно — не хочешь пойти? Ты ведь был на съемках.

— А кто не был?.. Просто шел мимо.

«Так мы и поверим тебе, — подумала Аня, — говори кому хочешь, только не нам!»

— Не уходи далеко, — сказал Феликс, — я возьму тебе билет.

Витька покраснел, кинул взгляд на Аню и неожиданно запротестовал:

— Нет, не надо.

— Не уходи, тебе сказано, — повторил Феликс.

— Пришел отец? — спросила Аня.

— Явился… Перекрыли план. Мне обещал пятерку… Я завтра верну.

— Можно и не так скоро, — Феликс подмигнул ему. — Небось дома дым коромыслом? Спички зажигать опасно.

— Да нет, не очень.

Через двадцать минут Феликс взял билеты, один отдал Витьке и, сказав: «Не опаздывай», вывел Аню за локоть из толпы. Витька сразу исчез.

— Хороший парень, — сказала Аня и вздохнула. — Мне надо сейчас домой… До начала сеанса еще ведь часов пять…

— Сад?

Аня кивнула.

— Он у меня уже в печенках. Все руки отсохнут, пока прополешь и польешь…

— Сочувствую.

Феликс шел рядом с ней, помахивая прутиком, и редко кто из встречных девчонок не поглядывал на него.

Вдруг впереди показался Ваня. Он бежал, слегка прихрамывая, прямо на них, смотрел в тротуар, не замечал их, и локти его, как у заправского бегуна, были прижаты к бокам.

Сердце Ани дернулось и прыгнуло от радости.

— Ты куда разогнался так? — остановила она его.

Ваня поднял лобастую голову и почесал ухо.

— Куда и все.

— Поворачивай назад, — сказал Феликс. — Билеты кончаются… И чего тебя несет на эти «Кипарисы»? Ну, мы отмучились в очереди, так хоть про свой городишко посмотрим, а ты?

— А теперь он и мой.

— А и то правда. Совсем забыл! — Феликс секанул прутиком воздух. — Привык, что все приезжают сюда жариться на солнце… Ну а как поживает твой гад?

— Ничего… Шуршит… Пока что запер его в коробке из-под книг.

— Смотри, прогрызет картон, и «Черные кипарисы» не увидишь.

Аня засмеялась, засмеялся и Ваня, и очень громко.

— А я все-таки попробую — может, удастся достать. — Он побежал дальше.

— Чудной! — Аня посмотрела вслед ему.

— Мягко говоря, — добавил Феликс, и они пошли к ее дому.

Глава 17

СКВОЗЬ ПЕНУ И БРЫЗГИ

Аня открыла калитку и побежала к домику, к журчанию и плеску воды, к бормотанию отца. Он сидел на ступеньке крыльца со свесившимися на лоб волосами, мутноглазый, краснолицый, и, нелепо размахивая руками, давал матери руководящие указания по части сада, а она кричала на него, упоминая имя Егора, рабочего их гастронома, отцовского собутыльника и пьянчуги; Егор выгружал из машин-холодильников замерзшие бараньи и свиные туши, и руки его при этом сильно тряслись, как у нервнобольного; после того как месяц назад мать погнала его от порога их дома с пол-литрой в кармане и закуской, они с отцом стали пить в других местах… Эх, отец!

Аня прошмыгнула мимо, переоделась в старенькое расползающееся платье и нырнула в прохладную листву сада. Она кончила работать за полчаса до встречи, написала шифрограмму, переоделась, причесалась и принялась ждать.

Феликс явился точно, как и обещал.

Билетерша, глянув на Аню, задержалась рвать билеты — пустить ли? — но, увидев Феликса, разорвала. Они прошли в фойе, до отказа набитое людьми, так что нельзя было протолкнуться ни к буфету, ни к мороженому. Знакомых ребят среди зрителей было мало, да и Витьки нигде не было видно.

Внезапно Аня чуть не присела от волнения и дернула Феликса за руку:

— Смотри, он… — и осторожным движением головы показала на светловолосого человека в синем костюме и белой рубахе с темным галстуком. Он был невысок, скуласт, худощав — загорелые щеки впали.

— А… этот шоферяга! — весело сказал Феликс. — Явился! Прибежал! Не вытерпела душа!

— А у тебя бы вытерпела?

— Не случалось сниматься в кино, — сказал Феликс. — Но после всех этих съемок, которые мы видели, — лихтвагенов, дигов, декораций и разболтанных актеров — не очень-то верится, что они сняли что-то стоящее… А тебе верится?

— Не знаю… Посмотрим… — уклончиво ответила Аня, не выпуская из виду Василия Калугина, водителя-таксиста, ставшего ныне знаменитостью Скалистого.

— И смотрит героем, — сказал Феликс. — Хочет, чтоб его узнали.

— Ничего он не хочет.

Калугин и вправду ничем не выделялся из зрителей, разве только тем, что не стоял на месте, не шутил с приятелями, а все время ходил из угла в угол, и лицо у него было очень напряженное. Ведь через несколько минут он должен был вторично присутствовать при той опаснейшей операции, которая навсегда вошла в историю войны на Черном море, закончилась полным успехом, и… И так трагически.

— Где же Витька? — спросила Аня, все еще не спуская с Калугина глаз.

— Не волнуйся, вон его голова, — ответил Феликс и показал подбородком в темноту.

— Своего места не нашел? Нужно его позвать!

— Не надо. Я ему взял билет туда: так нам с тобой лучше будет.

— Почему?

— В кино он так переживает, что мешает смотреть: все дергает за рукав, и шепчет, и поясняет…

«Буду молчать, — дала клятву Аня, — буду сидеть, набрав в рот воды».

После короткого киножурнала на экране заколыхалось море, и сквозь пену и брызги его всплыли, словно со дна, темные буквы и одна за другой строго выстроились, будто бойцы морской пехоты, в шеренгу: «Черные кипарисы». Аня вся замерла и сжалась — так это все было далеко по времени и так близко: все вокруг хорошо помнили войну, и даже следы ее до сих пор были видны в Скалистом: на окраине, где и ныне была нефтебаза — громадные, прямо-таки марсианские серебристые резервуары с горючим, — возвышались развалины довоенного дома отдыха партийных работников — немцы, отступая из Скалистого, взорвали, и почему-то этот дом до сих пор не восстанавливали, а все, что можно было взять, местные взяли на кирпич, и Аня с ребятами бегала в его обгоревших, заросших лебедой, полынью и акацией развалинах среди скрученных в жгут прутьев ржавой арматуры…

В картине была и любовь, и жизнь маленькой военной энской базы, и боевые выходы в море, и отражения воздушных налетов «юнкерсов» и «хейнкелей», и залпы с моря по берегу. А потом — сообщение о новом очень ответственном задании: ликвидировать нефтебазу, где заправлялись суда противника. В одну из холодных штормовых ноябрьских ночей к берегу, захваченному врагом, подошел сторожевой катер. На палубе его главные герои фильма — члены диверсионной группы, командир, его заместитель, командиры отделений и рядовые десантники. В темноте видны провалы щек и глазниц, сжатые губы, сухой блеск напрягшихся глаз. И среди них затерялись глаза и скулы Андрея, старшины 1-й статьи, кончик его носа, и морщины лба из-под косо надетой бескозырки…

— Не завидую им, — негромко сказал Феликс, — Сейчас будут холодный душ принимать.

Катер уже у самого берега, дальше нельзя — камни. А ветер сильный, и волны перекатываются через палубу. Берег стоял перед ними черной стеной. И вот десантники, в бушлатах, с автоматами в руках, с гранатами и мешками с толом, с пулеметами на плечах, стали прыгать в воду, в брызги и пену, и, кто по пояс, кто по плечи, а кто и по шею — оружие в руках над головой, — пошли к берегу. Их накрывали волны, хлестали по лицу, норовили сбить с ног.