Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

— Секунду, милорды, — степенно сказал Думгар и обвел помещение придирчивым взглядом. Затем снял со стены метательный серп и бросил его в Дотта.

— Халат порвешь! — завопил тот, мерцая и клубясь от возмущения.

— Подлатаем, — ответил Думгар и снова принялся оглядываться.

— Думгар, голубчик, — заволновался молодой герцог. — Дедушка! С ним такое бывало?

— Вообще-то, да, — ответил честный Узандаф. — Но очень, очень, очень давно.

— А что это?

— Припадок крохоборства и безупречной рачительности. Видимо, кто-то, — Узандаф выразительно поднял глаза к потолку, — перешел все границы разумного и достиг в своей расточительности крайнего предела, который и вызвал этот рецидив.

— Он же разнесет замок в клочья, — в ужасе сказал Борромель, глядя на исполинскую фигуру борца за экономию. — Он же в порошок тут все сотрет.

— Ни в коем случае, — успокоил его Узандаф. — Заметьте, он бросает только небьющиеся, прочные предметы. Сейчас он посильно выплеснет, и уже через полчаса слуги наведут идеальный порядок.

Мадарьяга взлетел под потолок и, озабоченно витая возле Дотта, поинтересовался:

— Чем ты его допек?

— Я не виноват, — заявил призрак, возмущенно сверкая синими глазами. — Просто он крохобор, скопидом, мироед и консерватор.

— Это не новость. Ты, спрашиваю, что натворил?

— Ничего я не натворил.

— Я знаю тебя тысячу лет…

— Сто восемьдесят восемь.

— Я же и говорю — тысячу лет. Ты всегда что-нибудь вытворяешь.

Призрак почувствовал то, что чувствовал, вероятно, император Бурхлидий, когда его укусил собственный повар.

— И ты туда же, старая кикимора! — упрекнул он, стараясь не переходить на личности. — Я всего-то-навсего предложил оформить меня на постоянную должность фамильного привидения с достойным окладом! По-оо-берегись!

Мадарьяга в мгновение ока стал клочком тумана, доктор метнулся влево, и двурогий таркейский шлем — трофей победителя при Пыхштехвальде — впечатался в потолок в том месте, где он только что давал сбивчивые объяснения.

— Раритетная штукенция, — заметил Узандаф, с гордостью разглядывая шлем. — Не зря я волок его через три страны. Думгар, прикажи его потом начистить как следует.

— Непременно, милорд, — заверил голем и бросил в привидение кубком.

— А я помню этот кубок, — радостно сказал Мадарьяга. — Лет четыреста тому мы устроили мировецкую попойку, я как раз из него и набрался, два дня мог быть только туманом и мышами, но какими-то странными, прямоходящими и жутко развратными. — Вампир мечтательно закатил глаза. — Нужно как-нибудь повторить. Так из-за чего, говоришь, сыр-бор?

— Он все время так! — обиженно выкрикнул Дотт. — Я, между прочим, предлагал взаимовыгодные условия. Увольняем пугательных призраков — все равно мы их не боимся, а чужие сюда и так не ходят. А меня назначаем по совместительству. Смотри, с одной стороны, я представляю в своем лице членов семьи, которые не исполняют свои прямые обязанности: Валтасея, Люкумболя да хоть и нашего дорогого Узандафа. То есть работаю призраком любого из усопших кассарийцев для толп восхищенных туристов за денежку. С другой стороны, я могу внезапно возникать перед ничего не подозревающими посетителями и ставить им леденящие душу диагнозы. Они бы разбегались с тихими печальными криками… Чистый доход. Процент я просил очень скромный…

— Бац! — Мадарьяга не разглядел, что это было. Похоже, шитая золотом подушка, которую Зелг любил подкладывать под спину, когда принимал посетителей в тронном зале. У Думгара заканчивались метательные снаряды. Но сдаваться он не собирался.

Остальные заняли выжидательную позицию и, говоря языком баснописцев, волновались и жевали горячие пончики.

В этот момент в тронном зале и появилось новое действующее лицо. Бригадный сержант Лилипупс, наконец, решил лично проинспектировать театр военных действий и по мере своих сил навести порядок во вверенном ему замке. Не то чтобы его беспокоил дикий грохот, его беспокоило, что грохот раздался без предварительной договоренности в неположенное время. С его приходом обширное помещение стало немного менее обширным. Он внимательно рассмотрел поле битвы, зрителей и участников и сделал небольшую паузу, ожидая, не поступят ли какие-нибудь указания от непосредственного начальства. Но Такангор не вмешивался, наблюдая за развитием событий, уютно устроившись на подлокотнике устойчивого кресла. Его симпатии были целиком на стороне Думгара, кроме того, он одобрял чрезвычайную меткость голема. Лилипупс воспринял молчание генерала как руководство к действию. Он энергично ткнул бормотайкой в потолок и строго спросил:

— Зачем вы все время громкаете?

— Это не я, — быстро ответил Дотт, который меньше всего хотел разозлить еще и Лилипупса с Такангором. — Это он.

Мадарьяга слегка посторонился. Король вампиров, не король вампиров, а лишний раз спорить с бригадным сержантом не стоит. Думгар молча взял мягкий пуфик, который ставили под ноги Узандафу, и швырнул в возмущенное привидение.

— Нельзя все ломать, надо на чем-то и сидеть, о чем вы его вынуждаете своими выходками, — постановил тролль, вложив в две фразы длинную повесть о том, что разумному существу совершенно понятно, что именно доктор Дотт вывел невозмутимого обычно Думгара из себя, а вовсе не наоборот, и теперь он, Лилипупс, видит единственный выход из создавшегося положения — пора прекратить безобразие и разойтись. — Что вы там делаете, князь? — спросил он у вампира.

— Сочувствую, — ответил Мадарьяга, нервно витая под потолком.

— А почему — там?

— Где нахлынуло — там и сочувствую.

Лилипупс почесал в макушке и, неожиданно проявив силу воображения, подытожил:

— А теперь сказанное поясню своими словами: в доме утром должно быть тихо, чисто и спокойно, как на кладбище. В том числе и в прочее время суток.

Ученые знают, что есть в природе любой катастрофы такой момент, когда она, собственно, и становится катастрофой. Та критическая точка, та последняя капля, переполняющая чашу, камешек, после падения которого сходит с гор сметающая все на своем пути лавина… ну, вы поняли. Этот самый критический камешек радостно вкатился в тронный зал, привлеченный невероятной возможностью поговорить чуть ли не со всеми сразу. Мардамон в новой мантии и с невероятным гроссбухом под мышкой, пританцовывая, ворвался в эпицентр событий, даже не удосужившись уточнить, к месту ли его пламенное выступление.

— Доброе утро! — воскликнул он, не обращая внимания на необычный декор помещения. — Как хорошо, что вы здесь. Я составил краткий план по жертвоприношениям на будущий год. Утвердить бы.