Я не ангел (СИ) - Соврикова Ольга Геннадьевна

— Гостевые апартаменты нам этот мудак выделил одни на всех, — заговорила более звонким голосом третья невидимая мной собеседница. — Не знаю, для чего изначально строился этот каменный мешок, но потолок в нем метрах в четырех от пола, стены глухие, люк в потолке ровно посередине. Цепи, которые нас удерживают, довольно длинные, но друг до друга, как и до середины помещения, мы все равно не достаем. Вот и представь величину наших покоев. День наверху настанет, у нас лампочка тусклая под потолком зажжется, а когда наш хозяин решит нас навестить, другая вспыхнет, очень яркая.

— Зато у нас матрасики есть, личные, — заговорила первая. — А еще одеяло и ведро вместо туалета у каждой свое.

— Ага… И шрамы на морде, и не только, у нас у каждой свои. — Вторая, определила по голосу я, а она продолжила. — Давай знакомится. Я Ксения. Мне двадцать три года. Была студенткой института Искусств. В январе этого года пришла на прием к гинекологу Валерию Михайловичу. Хотела аборт сделать. Забеременела от любимого, а он как узнал радостную весть, свалил в голубые дали. А я… Вот… Аборт мне доктор, правда, сделал, здесь, в подвале. И не один… — Большего она сказать не смогла. Захрипела и начала задыхаться. Ее рассказ продолжила первая, Светлана.

— Не реви, дура. Горло сорвешь, опять неделю разговаривать не сможешь. А ты, мелкая, не слушай их. Не сумасшедшая я. Еще нет. Врут они все. Наш доктор добрый. Режет нас, но обязательно зашивает. И шрамы старается делать косметические, аккуратные. Ну, а что не получается еще, так не его в этом вина. Учится человек. Хирургом стать мечтает, пластическим. Заботливый он, кормит, поит, сам трахает, сам аборты делает. Правда аборты на живую, а вот режет и шьет под наркозом, местным. — Тихий смех, раздавшийся после ее слов, ужаснул.

— Хватит ржать, — заговорила третья, давая мне понять, что смех тоже принадлежал Светлане. — После твоего смеха удавиться хочется, — проговорила она и, глубоко вздохнув, продолжила: — Светке двадцать пять и она в этом гостеприимном подвале уже больше двух лет. Пять абортов перенесла, а ведь пришла к доктору на прием потому, как очень долго забеременеть не могла. Вот он ее и вылечил. Она единственная из нас троих замужем. Меня Настей зовут. Мне двадцать. Я здесь десять дней уже. Мама меня одна растила и умерла пару месяцев назад. У доктора на приеме я оказалась, когда медосмотр проходила. Он мне болячку якобы нашел и лечение назначил. Так я к нему второй раз пришла и тут оказалась. Абортов он мне не делал, а вот резать уже резал. Красавицей мне больше не быть. Да и из подвала этого мы уже не выйдем. Света троих ушедших на тот свет помнит, а сколько их до неё было? Доктор наш не молоденький уже. Лет сорок ему. Давненько, наверное, уже «практикует». Маленький, плюгавенький, но сильный, сволочь. Руки как железные. Не зря говорят, что сумасшедшие и маньяки непомерной силой обладают. Мы все трое высокие, черноволосые и не слабые, а против него как травинки в поле против ветра. Вот полночи сидим и гадаем, на кой черт ему девчонка подросток понадобилась? Зачем он тебя сюда притащил? Может ты беременная?

— Нет, девочки, не беременная и не подросток. Мне уже двадцать три. Дочка есть. Зовут меня Леной. В гости к вашему доктору я попала по собственной глупости. Наделала долгов, а отдать вовремя не смогла. Попала в аварию, пролежала в коме пять месяцев, очнувшись, забыла почти все о своей прошлой жизни и о долгах в том числе. Вот только они про меня не забыли, догнали и отомстили. Продал меня один придурок на опыты. Оправдания мои даже слушать не стал. Вот как-то так.

— Ну, тогда… Добро пожаловать в ад, подруга, — подвела итог Ксения.

На этом наши разговоры в этот день, ну или ночь, закончились. Новый световой день начался спустя пару часов. Высоко под потолком зажглась тусклая лампочка, приветствуя новый день и новый поворот в моей жизни.

Глава 14

Тусклый свет и то, на каком расстоянии мы находились друг от друга, а также плачевное состояние моего лица, не позволили мне разглядеть моих соседок получше. И все же отекшее лицо с заживающим шрамом на правой щеке одной, белые «нашлепки» на лицах двух других, неровно обрезанные почти под корень волосы, вспухшие рубцы на руках и ногах я рассмотреть сумела. Понять, как и кого зовут смогла, стоило им только заговорить и первой опять была Света.

— О, девки… Сейчас благодетель явится, будет медосмотр проводить, — ее «спальное» место находилось прямо напротив меня.

— Неправда твоя, — вступила в разговор Ксения, садясь на своем матрасе в уголочке слева от меня. — сначала Лота наши горшки заберет и Ленке личный лоток для естественных нужд выдаст.

Настя, находящаяся справа от меня, в разговор вступать не стала. Зато под потолком раздался резкий противный скрип, а следом за ним грохот откинутой в сторону массивной, по звуку, крышки. Квадратный люк, как и потолок, был хорошо освещен и потому не заметить упавший в вниз и звякнувший о бетонный пол металлический крюк, привязанный к обычной бельевой веревке, было просто невозможно. Вопрос «Зачем?» задавать не пришлось. Веревка очень ловко качнулась, и крюк оказался возле Светланы. Сноровисто подцепленное на него ведро, стоявшее раньше чуть в стороне от матраса, на котором сидела женщина, пояснило разговор о горшках. Не видимая мною Лота поменяла ведра, использованные по назначению на чистые, и выдала мне таким же способом такое же «приспособление». Глядя на это действо, в моей голове возник вопрос: «А нельзя ли…». Вот только задать его я не успела, потому как сверху в люк, начала опускаться длинная, легкая лестница, а под потолком зажегся словно целый прожектор.

Дорогие кроссовки, спортивный костюм, чемоданчик фельдшера в левой руке, электрошокер в правой, ежик тусклых седеющих волос, сутулая тщедушная фигура и бархатный голос, произнесший: «Доброе утро, девочки. Как спалось?». Именно таким я первый раз увидела этого доктора.

Наш личный врачеватель остановился у подножья лестницы, поставив на пол ярко оранжевый чемоданчик и в тот же момент подопытные девочки, словно по команде, поднялись на ноги и, поворачиваясь лицом к стене, соединили руки за спиной. А предусмотрительный Валерий Михайлович неторопливо сковал их наручниками, висевшими чуть ранее у него на поясе, и только после этого, прицепив электрошокер на пояс, приступил к утреннему осмотру. Его тонкие длинные пальцы неторопливо и очень аккуратно прикасались к лицам его пациенток, меняя повязки, а чудесный голос ласково и настойчиво требовал послушания и подчинения, обещая скорое заживление швов и облегчение боли. Закончив с ними, он повернулся в мою сторону. Его слова: «Так… Кто у нас тут? Будем знакомиться?» — прозвучали для меня как команда к действию. Уж припадочную я ему изобразить точно смогу. А с припадочных, да еще и калечных какой спрос? Потому резко вскочив на ноги, и быстро повернувшись в противоположную от него строну, я постаралась стремительно «просочиться» через стену. Так как волшебником я не была, то естественно со всей дури вляпалась в нее и сползла вниз уже без сознания, ну или почти без сознания, но в глазах у меня от боли точно потемнело, хотя это не помешало мне расслышать искренне изумление в следующих словах доктора.

— Господи! Дура что ли? Вот так купишь товар, а он бракованный и что самое обидно ни сдать, ни обменять…

Тонкие, холодные пальцы, удерживая мою голову за подбородок, повернули ее несколько раз туда-сюда, видимо внимательно рассматривая, затем прошлись по телу, ощупывая, трогая и нажимая.

— И зачем ты мне? — вопрос прозвучал как музыка.

Чем дольше он будет искать ответ на него, тем больше времени у меня будет для того, чтобы попытаться найти выход из этой, казалось бы, безвыходной ситуации. Еще через пару минут больной на голову эскулап убрался, на работу, видимо, опаздывал, а верная Лота приступила к раздаче пайков на сегодня. Как? Очень просто. С помощью все той же веревки, крюка и чистого ведра каждой из нас раздали по двухлитровой бутылке воды, полбулки хлеба, вареной картофелине в мундире и нескольких кусочков сала.