Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров

Голова строго выполнил наказ воеводы. Едва пришли казаки в донские земли и стали расходиться по своим родным местам, стрельцы похватали их. Взяли под стражу и братьев Разиных. Вместе с другими ослушниками привели их пред грозные воеводские очи.

Неистов и жестокосерд во гневе был князь Юрий. Суд его был грозен и короток: Ивашку Разина приказал казнить смертью на глазах у Стеньки, чтобы и младшему бунтовать было неповадно, остальных бить кнутом на правеже.

На следующее утро стрельцы построили виселицу, выгнали к ней связанных казаков и вытолкнули Ивана в казацкий круг.

— Ну говори теперь свои речи, — глумился воевода, — зови казаков обратно на Дон.

Молчал Иван, молчали и казаки, лишь неотрывно смотрели в ненавистное воеводское лицо. Отвел тогда глаза князь Юрий. Только и сказал: «Повесить!»

Схватили стрельцы Ивана, заломили руки за спину, поволокли. Оглянулся он, крикнул через стрельцов: «Не плачь, брат! Донскому войску поклонись, скажи — поминал, мол, Иван товарищей перед смертью! Вольность свою казацкую берегите!»

Стоял Стенька, смотрел, как качается на виселице под осенним ветром уже неживой любимый и единокровный брат его Иван, и слезы текли по Стенькиным щекам, мочили усы, бороду.

Никогда и никому не говорил он позднее обо всем этом. И не знали люди, правду рассказывали казаки или была то простая молва.

4. «А БУДЕ КАЗАКИ УЧИНЯТЦА НЕПОСЛУШНЫ…»

С 1665 года тихо и незаметно жил Степан Разин на Дону. Поначалу он пришел в свою станицу, но без старшего брата постылыми показались ему родные места. Немного помешкав и осмотревшись, Степан вскоре перешел в Черкасок; туда же вслед за старшим братом перебрался и Фрол.

Не раз пытался в те месяцы войсковой атаман Корнило Яковлев втянуть Степана в большие донские дела — великая нужда была и в хороших головщиках для походов против крымских и ногайских татар, и в опытных посланцах к тем же калмыкам; нужны были также крепкие люди, чтобы держать в узде расходившуюся голутвенную вольницу. Городки в верховьях Дона уже не вмещали всю беглую голь. Голутвенные люди шумели по среднему течению реки, ставили свои острожки чуть не под самым Черкасском, все громче подавали их люди голос и в самой донской столице. Но пока, слава богу, все обходилось. Домовитые казаки, блюдя свои земли и льготы и слушаясь указов великого государя, сбивали вновь построенные крепостицы. Совеем недавно домовитые казаки напали на городок, что поставили неизвестные люди на реке Иловле. Напали и сожгли его дотла. А в Москву отписали, что наказали беглых воров, и крепостицу их дотла спалили, и самих воров с реки Иловли вовсе выбили. Благодарил великий государь домовитых казаков за верную службу и всячески жаловал.

— Эх Степан, оставь свои думы, — говорил крестный отец Корнило Разину. — Принимайся за дело. Набирай людей. Ударишь по верховым городкам, переймешь беглых — на то почет и жалованье будет тебе от великого государя, а потом можно идти снова и в крымские улусы или податься на Тарку: давно уже не гуляла казацкая сабля по берегам Хвалынского моря.

Уговаривал, улещивал Корнило, обещал всякую помощь: и людьми и припасами. Но глух был Степан к уговорам крестного отца, безучастно и бездельно слушал он его речи, внимая лишь из уважения.

Тогда Корнило принимался за Фрола. Младший брат был несговорчивее, помягче, а тоже добрый, смышленый и смелый казак. Стали приглашать Фрола на совет старшины. Старые казаки, видя, что благоволит войсковой атаман к Фролу, принимали его на равных.

— Иди, иди к ним, — говорил Степан брату со злой усмешкой, — жалованьем наградят царским сверх всякой меры, и будешь ты у царя да у бояр зад лизать вместе с Корнилой. Веселая жизнь.

— Ну что ты, брат, взъелся на Корнилу? Он-то не виноват. Он за казаков стоит, бережет их вольности.

— Какие вольности? Для таких же, как он, христопродавцев? Они же вольных людей ни во что не ставят. Уговаривал меня Корнило сбить верховые городки, перенять беглых, отдать их боярам да воеводам по спискам.

Метался Фрол между войсковым атаманом и братом, не знал, кого и слушать: оба говорили правду, но догадывался Фрол, что у каждого из них правда-то была своя.

А Степан совсем стал отходить от своих прежних дел. Целыми днями сидел он на своем дворе, не ходил на круг, совсем перестал бывать у старых, добрых казаков.

— Ну, пускай его потешится, покуражится, — говорил Корнило. — Все равно к нам придет.

Невидимый узелок вражды затягивался между Степаном Разиным и войсковым атаманом.

Ранней весной 1666 года в Черкасск неизвестно откуда пришла весть, что собираются голутвенные люди идти к Москве просить великого государя принять их в службу и положить им жалованье. А во главе голутвенных, говорила весть, чают, будет атаман Васька Ус. Не обрадовала, хоть и потешила, эта весть домовитых. И вправду, смешно это было брать на государеву службу вчерашних беглых крестьян и холопов. Однако беду могли натворить голутвенные немалую.

Прежде всего Корнило Яковлев решил все разведать доподлинно. Тайным делом послал он людей в верховые городки, наказал дойти и до самого Васьки Уса.

Вернулись люди и донесли старшине и войсковому атаману, что собралось в верховых городках голи видимо-невидимо — все выходцы из сел и с посадов — крестьяне, холопы, ярыжки. Сидит-де голь без хлеба, холодает в землянках. А Васька Ус похваляется — если не пустят их домовитые казаки на низ к крымским и турецким берегам, то пойдут казаки на Москву просить милости у самого великого государя и службу ему станут служить. А «голые» люди кричат — ударим-де по уездам, возьмем зипуны у бояр и помещиков на Воронеже да на Туле.

Вести из верховых городков всерьез встревожили войсковую старшину. Василий Ус был известным атаманом. Ходил он не раз походами против разных окрестных народов, служил великому государю на свойской границе под Псковом и Царевичев Дмитриевой городом, ходил вместе с русскими ратями против свеев в 1657 году. Воевода князь Юрий Алексеевич Долгорукий доносил тогда в Москву, что служат казак Васька Ус с товарищами исправно и дела разные военные делают истово. Правда, поозоровал Ус немного в свейском походе: наехали казаки на псковской дороге на людишек помещика Семена Стрешнева и тех людишек