Ай эм эн экта ! - Игорь Черницкий

Телятник был уже до отказа забит массовкой. Веселые мужички протянули мне руки и втащили в свою плотную компанию. Тут же за мной, ржаво проскрежетав, задвинулись двери, едва не прищемив мне пятку.

Свет еле проникал через узкое решетчатое оконце наверху. Меня теснили и толкали в спину, и в конце концов я пробился к противоположной стене вагона, крепко наступив при этом кому-то на ногу.

- Ой, простите!

- Да нэчохго, мэни нэ боляче, - отозвался голос.

Глаза начали привыкать к темноте, и я по стене опустился на пол, сел, привалившись спиной к черным доскам. Вагон дернулся, звякнули сцепы, скрежетнули рельсы - и колеса застучали на стыках, все быстрее, быстрее...

- Ой, слухайтэ, люды добри, чохго я сёхгодни у сни побачила. И тата, и маты прыснылыся... И тут дывлюсь, мэнэ сам Кучма хочэ поцилуваты... И поцилував такы! Тпфу ты, трасти твоий матэри! А рот такый слюня-а-авый...

- От цэ-то парубок! Як мышь з дрожжей!

Бабы дружно засмеялись.

- А чохго ж? Хлопэць пэрспэктывный. Йёму он волосся нарощують.

- Та дэ?

- Та звистно дэ, на хголови, дэ ж щче?

- Ну, можэ, дэсь ныжче.

И опять бабы грохнули.

- Це ж тэ насныться, чохго у житти хочэться.

- Дуже вин мэни потрибэн! Хай вин сказыться!

- Эхгэ ж, цэ як бы Кравчук... Хгарный хлопчына, а щче кращче Ельцин, от цэ парубок так парубок! Як прытыснэ - ляхгай и нэ сипайся.

Бабы опять громко расхохотались. А я подумал, вот ведь времечко какое интересное: политиков обсуждают как актеров популярных, а настоящие актеры никому на фиг не нужны, и не знают их, и не помнят. Жириновский вон в кино снимается. Сыграл какого-то полудурка милиционера, и в каждом киоске его наглая рожа на коробках видеокассет блестит. Фигляры! Я столько снимался, а кто сейчас эти фильмы видит, и кто меня сейчас тут узнает, даже если бы было светло в этом смрадном телятнике.

- Ни, жиночки, самый файный хлопэць - цэ Хгорбачев...

- Шо-о?! Та який вин там файный? На лоби нибыто хтось таку малэньку цяточку высрав. Тьфу хгыдота!

- Ни, нэ кажи, на облычче вин нэпохганый. У нёхго таки очи хгарни... таки кари.

- Та шо там вона балака?! До тети Фени ци кари очи! Це така плэшива падла, я б йёхго за яйця повисыла разом з йёхго Райкою, мавпою нахглючею! Такэ нам життя наробылы!

После паузы одна из женщин горько вздохнула:

- Цэ ж прыйдэ час - будуть усих йих судыты, цих кравчукив, шушкевичев, ельциных, за наше лыхо, за наше життя паскуднэ...

- Ой, жинки, слухайтэ, цэ ж у Есковичей-то дочка пойихала у Хфранцюю и зараз пыше, що служанкою у старойи хфранцюженки працуе. Так ось стоить у цийеи старойи счетчик водопроводнойи воды. Ось колы вона помыеться, тут же хгукае Наталку, дочку Есковичей, у той самой води мытысь, бо экономия така.

- А хай воны хгорять! Чохго туды було йихаты?!

- А шо ж вы дывуетэсь? Мы ж для ных быдло, тай хгоди. Показалы нам усим ковбасу з отворотом, а зараз йиздять нас учиты, як життя це будуваты. Цэ ж ця, як йийи. Хераля, Клинтова жинка, все йиздыть...

- Нэ Хераля, а Хилари...

- Та хай вона сказыться! Йийи Бил прыблудил, скурвился, падлюка - от так йийи за нас усих!

В душном полумраке вагона я не мог разглядеть без устали болтавших бабенок, да и не интересно было, не весело как-то от их умозаключений. Мне дышать нечем, и вообще на душе вдруг муторно сделалось, несмотря на подписанный договор, а они пустомелят без перерыва, будто этот вонючий телятник как раз их стихия. А может, и так - чё они в жизни видели-то, кроме хвостов коровьих, а тут в кино попали, им и весело.

- А куда это мы, собственно, телепаемся? - слегка раздраженно спросил я сидевшего рядом парня, того самого, которому отдавил ногу, когда протискивался по вагону.

Он пожал плечами, улыбнулся, как мне показалось, несколько смущенно и ответил:

- Казалы, до места зъёмок.

Чему радуется, подумал я, счастлив, что в кино снимается? Удивительная вещь, все мечтают увидеть себя в оживших на экране картинках. Любого позови в фильме сниматься - тут же побежит с радостью, будь он дворник или профессор, все бросит, обо всем забудет и, точно ребенок, светясь от восторга, доверчиво отдаст себя в лапы кинопроизводства - лепите из меня, выжимайте, делайте что хотите: голым - пожалуйста, лысым - пожалуйста, в огонь, в снег, в грязь - да с нашей радостью! С крыши сигану, в прорубь бултыхнусь, лягу под поезд, как Анн Каренин! Что это? Феномен кино? На халяву стать героем? Поглядеть на себя со стороны? Безнаказанно убивать и, ничуть не рискуя, совершать подвиги? Прожить еще одну, полную счастливых приключений жизнь, добавив ее к своей реальной, скудной и, в конечном счете, бессмысленной жизни, которая вся - будто ожидание своего поезда, а он, может, и не придет вовсе, может, диспетчер что-то напутал, а ты все ждешь, все готовишься... К чему? К смерти?

Кстати, в кино и собственную смерть можно пережить. И вот уже какое-то болезненное любопытство щекочет под ложечкой, и одновременно покойно на сердце: ведь все понарошку, все равно будешь жить, как бы ни измазали тебя гримеры мосфильмовской кровью. И еще, может быть, самое главное, именно потому, что все понарошку, ты как бы от собственных бед и проблем отдаляешься. Ты воспарил - о мечта! О волшебный, приснившийся мир!

Я повернулся и уставился в узехонькую щелочку меж вагонными досками. Мимо бежали осенние деревья - такой яркий, жаркий от красок мир, золотой, багряный - живой. Листочки трепещут, переливаются, и стволы мелькают, словно межкадровые линии... "В багрец и золото одетые леса..." Нет, ничего не придумаешь прекраснее и естественнее природы, вот оно - самое великое кино, разворачивается за черной стеной вагона.

Конечно, друг "Самсунг", ты, нашпигованный компьютерными мозгами, никогда не оценишь это единственно чистое изображение. А я, как предстанет передо мной это простое чудо, как глотну эту свежесть бескрайнюю, такую непонятную возвышенную грусть ощущаю, вот уж воистину печаль становится светла, и так мне жить хочется!.. Наивно и смешно, скажешь, нынче-то. Да я и сам стесняюсь, как маленький мальчик на новогодней елке.

Мой сосед вдруг заговорил, очевидно, обращаясь ко мне:

- Да-а, Горбачев - это точно нечистая сила. Как к власти пришел, так землетрясение в Армении, поезда пассажирские начали сталкиваться, подводные лодки тонуть, "Адмирал Нахимов" вот потонул. А как в Киев приехал, ну, у вас тут курорт, говорит. Только уехал - Чернобыль рванул.

- Зато войска из Афганистана вывел, - возразил я, не отрываясь от своей щели.

- Хм, вывел... - усмехнулся парень. - Вывести-то он вывел, а Карабах? Абхазия? Приднестровье? Да та же Чечня? Ну и вообще преступность? Война же это как зараза, как раковая опухоль. Вот тебе и "вывел", получается... войну на свою территорию. Як то кажуть: вин в хату - та й лыхо позаду.

Что-то блеснуло в вагонном полумраке, отразив случайно прорвавшийся в щель солнечный лучик, какая-то металлическая деталь - я заметил боковым зрением. Повернулся, пригляделся: металлическая штука поблескивала на ноге моего соседа. Нож, что ли, у него за ботинок заткнут? Он поймал мой взгляд, задрал штанину до колена, похлопал по голени и объяснил, как прежде, неловко улыбаясь:

- Протез. Далы якийсь древний. Музейный, кажуть. У мэнэ свий, знаешь, який удобный...

- Ты без ноги, что ли? - удивился я.

- Ага, - все так же улыбался парень. - Знаешь... Афган... Там... Такэ дило.

- А не трудно на съемке-то будет?

- Та чёхго там трудно? Я сам напросывся... А им потрибно на протезе. Я, это, хочу жинци на подарунок заробыть. Вона ув мэнэ классная, таких нэма бильше.

- Ну ясное дело.

- Не, точно! Уявляешь, мэнэ колы ув Ташкент ув хгоспиталь привэзлы, вона вже там мэнэ чекае. Я ей не писал, думаю, на черта я ей безногий-то? Цэ ж не Отечественная война, кругом мир, все здоровы... А она все за мной ходила, як маты прямо. Я спочатку соромывся, нажену йийи, а вона знов. Мы ж даже нэ булы нарэчени, так, тилькы ув школи трохи дружилы. Ув мэнэ такэ враження, що вона мэнэ безнохгохго-то шче бильше полюбыла.

- А я думал, любви нынче нет, инфляция...

- Любовь есть и всегда будет, надо только вокруг смотреть и, главное, видеть, а не в собственном пупе ковыряться.

- А высоко у тебя ногу-то... того?

- А-а-а... Да шче побачишь. Я ж и нэ повоював зовсим. Тилькы в Кандахгар прибыл, машина на мину наехала, ну, меня и выбросило. И из життя бы зовсим выбросило, як бы нэ Людмилка моя. Вона ув мэнэ малэнька така, а колы за мной ув хгоспитале ходыла, так ее зовсим за мою молодшу сестренку прыймалы. Ей бы тоди шче ув куклы хграты... Ось знайшла соби куклу безнохгу. - и он опять, улыбаясь, похлопал себя по протезу.

И я улыбнулся:

- Ты тоже молодо выглядишь. Тебе ж уже за тридцать, наверное?

- Ну безумовно. Трыдцять два.

- О! И мне тридцать два. Возраст Христа приближается. А дети у вас есть?

- А то як жеж?! Як у всих людэй. Оксанка та Андрийка. Андрийка, той вже ув школу пишов... Та, зараз така школа... Прыходыть до тещи та й каже: "Бабцю, трэба кожен ранок прапор Украйины на двори пидийматы". Вона йёхго ув ранци будыть, а вин як скочыть та як заспивае: "Шче нэ увмэрла Украйина, ни слава, ни во-о-о-ля..." Она злякалась, а вин смие-э-ться... Такый хлопэць розумный, увсэ кращче взрослых розумие. Слухай, ты знаешь, що у них в учебниках зараз пишуть? Великая Отечественная война - цэ, оказывается, була война русских с немцами, представляешь?!