Переправа - Элли Гриффитс

— А эти деревянные столбики на болоте…

Удивленный Дэвид хочет что-то сказать, но тут торопливо входит Сэмми и приглашает их к столу.

— Вы должны общаться. Мы не допустим, чтобы вы просидели весь вечер молча.

Оба покорно поднимаются и следуют за ней на кухню.

Нельсон тоже на вечеринке. Более шикарной и гораздо более шумной. Она проходит в комнатах над винным баром, игристое вино льется рекой. Из динамиков несется музыка, быстро расходятся ломтики поджаренного хлеба. Нельсон, приехавший прямо со службы, съел штук двадцать, и его слегка подташнивает. Очень хочется курить.

— Нравится?

Его жена Мишель выглядит элегантно в отливающем золотом платье.

— Нет. Когда можно будет поехать домой?

Она смеется, делая вид, что это шутка.

— Это новогодняя вечеринка, здесь принято сидеть до полуночи.

— У меня есть идея получше. Давай возьмем какое-нибудь готовое блюдо и поедем домой.

— Мне здесь нравится.

Она широко улыбается в доказательство и отбрасывает за плечо белокурые волосы. Нельсон вынужден признать, что она выглядит потрясающе.

— А кроме того, — хмурится она, — как на это посмотрят Тони и Хуан?

Тони и Хуан ее боссы, совладельцы салона-парикмахерской, которой Мишель управляет. Они геи, и Нельсона это мало волнует, поскольку ему не нужно ходить на их сборища. Он находит свои взгляды на сей счет вполне просвещенными и обижается, когда Мишель обвиняет его в пристрастности.

— Они не заметят. Здесь полно людей.

— Заметят, да и вообще я не хочу уходить. Будет тебе, Гарри. — Она касается его руки, проводит наманикюренным ногтем вверх по рукаву. — Успокойся. Не ершись.

Он смягчается.

— Я не ершусь. Я здесь единственный не привлекаю к себе внимания.

— Мне нравятся твои волосы, — говорит Мишель. — Совсем как у Джорджа Клуни.

— Имеешь в виду — седые?

— Красивые. Пошли, выпей еще.

— А пива здесь нет? — жалобно спрашивает Нельсон. Но позволяет увести себя.

Рут и Дэвид, стоя у окна оранжереи, наблюдают, как Дерек и Эд пытаются устроить фейерверк. Оранжерея, еще одна пристройка к дому, обращена окнами к Кингс-Линн, и в небе уже видны россыпи огней, которыми люди приветствуют Новый год. Однако у Эда ничего не получается. Моросит дождь, и его зажигалка не действует. Сэмми выкрикивает из окна советы, все волнуются. До полуночи остается десять минут.

— Любопытная традиция, — замечает Дэвид, — зажигать фейерверки в новогоднюю ночь.

— Наверно, они должны символизировать освещение пути Новому году, — говорит Рут.

— Или сожжение старого? — высказывает предположение Сью, жена Дерека.

— Что скажете о высоком брюнете, шагающем через порог в полночь? — интересуется Сэмми. — Нужно это устроить.

— А у нас есть высокие брюнеты? — смеется Сью.

— Ну, у Эда темные волосы… — предательски хихикает Сэмми и поворачивается к Дэвиду, которому явно хочется провалиться сквозь блестящий сосновый пол. — А вы?

— Боюсь, волос у меня маловато, — говорит тот.

— Ерунда. Вы подойдете.

— А он не должен держать кусок угля? — спрашивает молчавшая до сих пор Николь. Рядом с этой маленькой француженкой Рут чувствует себя слонихой.

— Отопление у нас нефтяное, — продолжает Сэмми. — Но он может держать горшочек с мармайтом[10].

— Мармайт! — Николь демонстративно содрогается. — Какой ужасный английский вкус.

— Он черный, все остальное не важно, — говорит Сэмми.

Рут внезапно вспоминаются блуждающие огоньки и осужденный кузнец, бродящий по подземному миру с куском угля от адской печи. Снаружи фейерверк наконец взлетает в воздух. Небо заполняется зелеными и желтыми звездами. Все аплодируют. В глубине комнаты, на экране телевизора, восторженная толпа третьеразрядных знаменитостей ведет рядом с башней Биг-Бена обратный отсчет.

— Десять, девять, восемь…

В саду фигура прыгающего Эда на фоне красного зарева фейерверков внезапно кажется демонической.

— Семь, шесть, пять…

Сэмми сует горшочек с мармайтом в руку Дэвиду. Тот беспомощно на него смотрит. Когда он поворачивается к Рут, его тоже освещают вспышки фейерверка. Красные, золотистые, зеленые.

— Четыре, три, два, один…

— С Новым годом, — говорит Дэвид.

— С Новым годом, — улыбается Рут.

И под печальный звон Биг-Бена старый год уходит в прошлое.

Нельсон вышел, чтобы выкурить сигарету и отправить дочерям эсэмэски. Тони и Хуан, равнодушные к Биг-Бену и третьеразрядным знаменитостям, устроили свой обратный отсчет с помощью «Ролекса». К несчастью, «Ролекс» Хуана отстает на пять минут, так что они уже пропустили наступление Нового года. Лора, восемнадцатилетняя дочь Нельсона, — со своим кавалером. Шестнадцатилетняя Ребекка — на вечеринке. Он мрачно думает о парнях, использующих, как и сам он когда-то, куранты Нового года, чтобы поцеловаться. А то и похуже. Эсэмэска от старого папочки может отбить у них это настроение.

«С Новым годом, голубка», — старательно набирает он дважды. Потом, глянув на меню, видит после «Ребекка» еще одно имя. «Рут Гэллоуэй».

Интересно, что сейчас делает Рут. Он представляет ее себе на вечеринке с другими преподавателями — все показывают, какие они умные, интеллектуальные, острят за бренди или что-то в этом духе. Есть ли у нее любовник? Она, видимо, назвала бы его «партнер». Рут ни разу ни о ком не упоминала, но она явно из тех, кто никого не пускает в личную жизнь. Как и он. Может, у нее подружка? Но у него другое представление о лесбиянке (оно меняется от выбритой головы и рабочей одежды до размалеванного персонажа из порнофильма). Она не одевается для мужчин, но, совершенно очевидно, не одевается и для женщин. Она выглядит, подыскивает Нельсон слово, независимой, не особенно нуждающейся в других людях. Может быть, проводит вечера в одиночестве.

Нельсон в сотый раз задается вопросом, распутает ли это дело. Недавно он слышал, как две женщины разговаривали о Скарлетт Хендерсон. «Ее до сих пор не нашли… для родителей ужасно… конечно, полиция ничего не делает». Нельсон едва сдержал бешеный порыв броситься к ним, схватить обеих за хирургически удлиненные шеи и прокричать: «Я работаю по этому делу двадцать четыре часа в сутки. Я отменил все отпуска членам моей команды. Я проверяю каждую нить. Я смотрел на лицо этой девочки, пока оно не отпечаталось на моей сетчатке. Ночами я вижу ее во сне. Жена говорит, что я одержимый. Просыпаясь по утрам, я первым делом думаю о ней. Я перестал молиться еще в школе, но сейчас молюсь: „Прошу, Господи, помоги мне ее найти, прошу, Господи, пусть она будет живой“. Так что не говорите, что я ничего не делаю, драные суки». Но вместо этого просто отошел с грозным видом, и Мишель обвинила его, что он портит всем вечер. «Гарри, это ведь эгоистично, неужели не понимаешь?»

Нельсон вздыхает. Изнутри доносится хлопанье пробок от шампанского, сопровождаемое пением пожилой певицы «За дружбу прежних дней». Он смотрит на свой мобильный со светящимися зелеными цифрами и, поддавшись порыву, быстро набирает текст: «С Новым годом. Г.Н.», — и нажимает «отправить». Потом медленно возвращается на вечеринку.

Она наблюдает, как квадрат света наверху становится зеленым, потом золотистым, затем красным. Раздаются удары и внезапные свистящие звуки. Сперва она пугается, потом думает, что слышала их раньше. Когда? Сколько раз? Она не знает. Кажется, однажды в разговоре с ней он сказал, чтобы она не беспокоилась. Только это было… Что? Она не помнит этого слова.

Обычно она слышит только птиц. Первые запевают, когда еще темно: протяжные, вьющиеся трели представляются ей длинными, узкими, все обвивающими лентами. Лентами на вечеринках, красными, золотистыми, зелеными, как огни в небе. Есть еще негромкие звуки, низкие, словно кашляет человек. Неизвестно, что он делает в темноте и где он. Больше всего ей нравятся звуки, кружащиеся высоко в небе. Она воображает, как летит к ним, ввысь, в голубизну. Но окно днем закрыто, поэтому она никогда не видит птиц.

Она поднимает взгляд к люку. Думает, спустится ли он сегодня. Думает, что ненавидит его больше всех на свете, только на свете никого больше нет. А иногда он добрый. Дал ей еще одно одеяло, когда было холодно. Дает еду, однако сердится, когда она не ест. «Мы должны укреплять твои силы», — говорит он. Она не знает зачем. Эти слова напоминают ей старую историю, оставшуюся в другом времени, которое, наверно, было сном. Что-то о ведьме и доме из лакомств. Она помнит лакомства — маленькие шоколадные шарики, которые тают на языке, становясь густыми и такими сладкими, что едва выносишь.

Она думает, что однажды он принес ей шоколад. Ее вырвало, и пол пахнул шоколадом, она лежала, болела голова, и он дал ей попить воды. Стакан стучал о зубы. Теперь зубов у нее больше. Старые он забрал; она не знает зачем. Новым зубам тесно во рту. Однажды она попыталась увидеть свое отражение на металлическом подносе, но на нее уставилось это жуткое существо. Призрачное лицо, совершенно белое, со спутанными черными волосами и страшными, широко раскрытыми глазами. Она больше не хочет смотреть.