О дереве судят по плодам - Василий Шаталов

И он учился. Все равно у кого: у своих, в колхозе, у соседей, в Москве на Выставке достижений. Расстояния его не смущали — ради новшества или нового, перспективного сорта он готов был отправиться куда угодно! В составе советской делегации Мялик побывал даже в Болгарии. И там, куда бы ни приезжал, он покорял всех своей веселостью, добрым общительным нравом, но больше всего — неутомимым интересом к делам и достижениям местных овощеводов, селекционеров, ученых. Он быстро сближался с людьми, слушал рассказы специалистов, задавал много вопросов, стараясь как можно глубже вникнуть в суть дела, вел дневник.

Но кроме записей и ярких впечатлений о Болгарии Мялик надеялся привезти домой семена самых урожайных сортов овощей, годных для выращивания в знойном климате Туркмении.

И тут не обошлось без курьеза.

В одном из болгарских хозяйств нашу делегацию познакомили с великолепным сортом поздней капусты. Хозяева так расхваливали ее, говорили о ней с таким восторгом, как будто это было не растение, а какое-то живое чудо. А хвалили ее за то, что она давала высокие урожаи и была устойчива против болезней. И все же главное ее достоинство заключалось в замечательном вкусе. По свидетельству болгарских овощеводов, эта капуста хороша была во всех видах: и в сыром, и вареном, и квашеном. Особенно ее хвалила молодой агроном — изящная, с черными блестящими глазами, смуглянка. Дождавшись, когда она закончит свой рассказ, Мялик через переводчика спросил:

— Кто же создал такой удивительный сорт?

Агроном почему-то смутилась и, понизив голос, ответила:

— Ваши соседи.

— Соседи? Какие же? У нас их много.

— А которые живут на западном берегу Каспия.

— Азербайджанцы?

— Они самые! — радостно воскликнула болгарка, видимо, надеясь на ответный восторг гостя из Туркмении. Но гость от такого сообщения почему-то посерьезнел и впал в задумчивость: именно этот сорт Мялик хотел выпросить у хозяев и привезти домой. Ну, а теперь, как попросишь. Это все равно что просить в подарок собственную вещь. «Какой позор! — с негодованием думал он. — Люди за тысячи километров живут и знают все об успехах наших соседей, А мы — рядом и ничего не знаем».

Вслух Аймедов признался:

— Вы знаете, я думал, что этот сорт создан вами и хотел обратиться с просьбой…

— С какой? — спросила болгарка, заметив смущение гостя.

— Хотел попросить семена этой капусты. А теперь и просить как-то неловко. Не только перед вами — перед своими стыдно. «До чего, скажут, дожили! Свои же сорта из-за границы возим. Ведь куда проще: поехал за море и привез…»

— Ну что вы! Какой тут стыд, какое неудобство! — горячо и весело запротестовала болгарка. — Семян дадим вам — ведь мы свои же люди!.. Сколько хотите дадим!..

Семена поздней капусты Мялик привез и развел ее на бригадном участке. Есть у него и другой высокоурожайный сорт — капуста средних сроков. Он получает завидные урожаи огурцов и помидоров. Если же взять среднюю урожайность овощей по годам, то сразу будет видно, с какой стремительностью она росла. Например, в 1971 году она составляла 384 центнера с гектара, а через несколько лет — пятьсот с лишним! И это на бывшем солончаке! На земле, испорченной, больной, брошенной на произвол судьбы!

Словом, достижения Мялика в развитии овощеводства были так значительны, так велики, что его удостоили второй правительственной награды — ордена Ленина. В то время бригадиру не было и тридцати лет.

За блестящими успехами Аймедова с мучительной ревностью и злобой следил Таган Чорлиев. На свою беду он давно понял, что в споре с председателем колхоза по поводу освоения земельного участка он потерпел самое сокрушительное и самое унизительное за всю свою жизнь поражение. Понял Чорлиев и другое, что в этом его поражении не последнюю роль сыграл и общепризнанный талант Аймедова. Теперь Чорлиев и сам, пожалуй, не рад был, что ввязался в спор с башлыком. И вся эта история с бросанием шапки «под хвост собаке» теперь казалась ему по-мальчишески глупой, неприглядной. И было бы лучше, если бы этой истории не было совсем. Но от прошлого не спрячешься, каким бы оно ни было: славным или позорным, горьким или счастливым. К сожалению, об этом человек почти никогда не думает. А если бы думал, то отказался бы от многих своих поступков.

Чорлиев не был исключением. И ему — по причине его невежества, тупого старческого упрямства и самоуверенности пришлось испить до дна горькую чашу стыда и позора.

Но беда не приходит одна. К тому времени, когда Аймедова наградили орденом Ленина, Чорлиева сняли с должности заведующего фермой и разжаловали в рядовые. Произошло это так. Однажды на собрании партийного комитета коммунисты заслушали доклад Чорлиева о состоянии дел на ферме. Вопреки очевидным фактам, в докладе все выглядело в розовом свете. А если что и было плохо, то виновен был кто-то другой, но никак не заведующий. Когда же его работу начали разбирать «по косточкам», резко критиковать, а его самого уличать во лжи, Чорлиев попытался выкрутиться, свалить вину на других, но из этого ничего не вышло.

Однако это была еще не самая горькая беда в жизни бывшего завфермой. Горше и обиднее оказались алые языки односельчан: житья от них не стало! Особенно с той поры, когда бригада Мялика начала получать с бывшего шора фантастические урожаи овощей.

Раньше, еще до того, как Чорлиева сняли с работы, он любил вечерком посидеть возле магазина в компании мужчин. Это была давняя традиция. Магазин, находившийся в центре села, словно магнитом притягивал к себе и старых, и молодых. В открытом дворике магазина стояла просторная, покрытая кошмой, тахта. Вот сюда и собирались каждый раз любители шахмат, шашек и вечерних посиделок. Садились кто куда: на середину тахты, по ее краям, на корточки и прямо на землю.

Сперва, как обычно, обсуждались местные новости: кто женился, кого замуж выдали, во что обошлась свадьба, кто «жигуленка» купил, кто справил новоселье и массу других больших и малых событий. Потом переходили к обсуждению событий за рубежом. Когда и этот вопрос получал полное и всестороннее освещение — начиналось главное в программе вечера: игра в шахматы.

Противникам, двум пожилым бородачам в косматых тельпеках, уступали место на середине тахты. Скрестив ноги, они молча усаживались за доску, снимали халаты, и игра начиналась. В ту же минуту их облепляла со всех сторон куча азартных болельщиков. Во время игры они поднимали шум и крик, желая подсказать своему любимцу самый верный и самый остроумный, но их мнению, ход. Лишь противники были невозмутимо спокойны, вдумчиво оценивая свои и чужие шансы на победу и чутко прислушиваясь к подсказкам болельщиков. Надо заметить, что в прошлом среди шахматистов Евшан-Сары было немало талантливых мастеров, о которых еще при жизни рассказывали легенды и смешные анекдоты. Жители села до сих пор помнят, например, никем не побежденных Чары Кирмека и Ата Бахши. Садясь за доску, они забывали обо всем на свете.

Однажды, когда Кирмек обдумывал очередной и, надо полагать, решающий ход, кто-то из болельщиков шепнул ему на ухо, что умер его брат Ашир. Другого такая весть сразила бы насмерть. Но не таков был Чары Кирмек. Пропустив печальную весть мимо ушей, он продолжал думать над своим ходом. Тогда весть о кончине брата ему повторили снова. Но и на этот раз она не дошла до его сознания. Мало этого, подхватив слова, сказанные ему на ухо, он начал машинально повторять:

— Умер Ашир, умер Ашир! — И только после того, как с победным возгласом: — Шах! — поставил фигуру на доску, — он понял, какое несчастье его постигло.

Не менее самобытными, яркими были и многие другие посетители «шахматного клуба», приходившие к магазину просто так, скоротать время, послушать новости, посмотреть на игру шахматистов. Чуть ли не каждый из этих завсегдатаев вечерних встреч имел уличное прозвище, которое довольно полно определяло сущность его владельца. Причем, оно так прочно прирастало к человеку, что почти навсегда вытесняло настоящее имя. Так одного из самых активных посетителей вечерних посиделок Реджепа Каррыева звали на селе «Машин-бахши», «Машина-певец». Когда-то в молодости Реджеп мечтал легко и быстро разбогатеть. Но для этого мало быть мечтателем. Надо быть ловким, предприимчивым. Таким и был Реджеп. Благодаря этой своей ловкости он едва ли не первым среди туркмен предгорной полосы приобрел «поющую машину», состоявшую в основном из небольшого деревянного ящика и широкой железной трубы. Положив ящик на ишака, а трубу засунув в переметную сумку-хурджун, Каррыев отправился на отгонные пастбища, к чабанам. Пастухи с любопытством встретили техническую новинку и с наслаждением слушали записи любимых певцов. Как выяснилось потом, Реджеп не отличался особенным бескорыстием и брал с чабанов за каждую прослушанную пластинку ягненка или овцу. Так что после своих «гастролей» в песках Реджеп Пригнал целую отару овец — «посильный» дар пустынных меломанов. С тех пор настоящее имя Реджепа почти забылось и до самой старости его звали «Машин-бахши».