Оборотни и вампиры - Ролан Вильнёв

столп). Только к добрым ангелам, к ним одним обращается Он, когда считает нужным создать иллюзию (превращение жезлов Моисея и Аарона в змей; Навуходоносора — в быка; поражение сирийцев слепотою по просьбе Елисея и т.д.).

Как только возможность истинного превращения была отброшена, ликантропия свелась к простому обману чувств и для иных (Агриппа, Вье(р), Порта, Монтень) перестала существовать так же, как инкубат; стала настолько же невообразимой, как перенесение на шабаш или сам шабаш. Тем не менее большинство демонологов связывали такую возможность с черной магией и с дьявольской сделкой, той сделкой, что позволяла в нужный момент получить мазь, волчью шкуру или плотное облако, принимающее форму некоего животного. Демон околдовывал решившегося на это человека, придавая ему ложный облик и увеличивая его силы, и в то же время околдовывал жертву и возможных свидетелей. Так что не было повода заявлять во всеуслышание о чуде или о сверхъестественном вмешательстве, можно было говорить лишь о чарах, о воздействии на сетчатку глаза, о присутствии воздушной завесы или «паров и испарений, разбавленных светом» (Жак д'Отен).

Но кто же мог, бросая тем самым вызов или желая поразить ближнего, найти удовольствие в том, чтобы заключить такую сделку, создать подобную иллюзию, если не мерзкий колдун — и тут уж не приходилось сомневаться ни в его реальном существовании, ни в реальности совершенных им преступлений. Судьи выносили приговор волку-оборотню не столько за человеческие жертвоприношения и «садистские» убийства, сколько и главным образом за принадлежность к адскому воинству «поганой нечисти», которую Боге рекомендовал безжалостно истреблять: «... Я всегда считал ликантропию обманом, поскольку находил невозможным превращение человека в животное, — пишет он. — Разве может разумная душа поместиться в мозге осла, кота или зайца? Душа так же неразлучна с телом, как моряк — со своим кораблем, и колдун, считающий себя волком, на самом деле — жертва иллюзии. Что не мешает ему совершить преступление, продавшись дьяволу; и за это преступление полагается смерть на костре: здесь действует неумолимая логика»

Если верить всем этим судьям, «усердием в вере опережающим священников», намерение стоило преступления и мысленный грех подразумевал сообщничество с дьяволом в его пагубных деяниях. Если чтение «Демономании» Боде-на смущает ум, то не меньше смущает ум и мысль о том, что собратья Бодена наказывали людей, прекрасно зная об их душевной болезни или пищевом извращении*.

«Дьявол — пишет Боге в своем «Мерзком трактате» («Discours execrable»), — смешивает четыре жизненные влаги колдуна и предоставляет ему то, что тот захочет». Де Ланкр определяет «воображаемое превращение» как мозговую болезнь, происходящую от «густых и туманных испарений, которые возбуждает меланхолический нрав» («Картина непостоянства»). «Эти меланхолики, — пишет, наконец, Ле Луайе, — вообразившие себя превращенными -в волков, станут выскакивать по ночам из своих постелей и до рассвета... бродить вокруг склепов и могил».

Рискуя оказаться причисленными к чародеям или пособникам Сатаны, некоторые отважные врачи пытались сдержать волну приговоров, которая настигала не только настоящих убийц, предшественников Ваше и Джека-Потрошителя, но и душевнобольных и одержимых навязчивой идеей убийства. Однако точные, подробные, на первый взгляд вполне связные признания обвиняемых, часто навлекавших на себя погибель, изрядно облегчали работу их судей.

Жан Вье(р) без колебаний приписывал все деяния ликантропов «insania lupina», бреду и помешательству. Он рассматривал — надо сказать, довольно смело, — большую часть случаев применения колдовства как отражение душевного состояния страдающих манией преследования, маньяков и одержимых навязчивой идеей, «так мучительно истерзанных угрызениями совести по всякому поводу, что они начинают искать пятую ногу у барана, выдумывают несуществующую вину и, сомневаясь в божественном милосердии, плачут денно и нощно и считают себя проклятыми».

Меркуриалис, со своей стороны, считал волчье помешательство излечимым, а Порта, ссылаясь на пример одного из друзей, по желанию превращавшегося в гуся или рыбу, предостерегал всех от намеренно вызванных галлюцинаций и видений. Де Нино, который не брал на себя так много, ак его коллеги, и не так углубленно изучал опрос, все же знал разницу между дьявольской ликантропией и естественной ликантропией, болезнью, которую он приписывал «действию внутренних паров и испарений, выделяемых черным -гневом» на мозг тех, кто воображает себя превращенным в волка. Он объявляет обычную пищу колдунов — каштаны, горох, бобы, капусту, чечевицу, солонину и козлятину — вполне способной повреждать умственные способности. Что касается простых компонентов, входивших в состав мазей (похоже, он пристально их изучал), они, по его словам, могли быть причиной кошмаров и видений. Он тем больше верит в магическую силу мазей, что их действие основано на природных свойствах.

К несчастью, почти все современники разделяли иные идеи и суеверия, к тому же явно отмеченные печатью эпохи, проникнутой сата- V низмом. Они не могли представить себе, что превращение в животное означает болезненное состояние и что многим больным могло бы помочь соответствующее лечение. Влившись в огромную толпу колдунов, ликантропы, как настоящие, так и ложные, вплоть до 1682 года отправлялись на костер. Можно задаться вопросом, сколько бродяг и безумцев — в отсутствие улики, какой послужил бы труп, — поплатились жизнью за то, что их приравняли к маньякам-некрофагам и преступникам-садистам, число которых, несмотря ни на что, оставалось очень ограниченным. Если обратиться к области литературы, то иенно оттенок отчаяния и навязчивая идея отучают «Превращение» Кафки от сочинений видия и Апулея, сохраняющих приятную инто-ацию сказки и фантазии. Никто, за исключением Кафки и Стивенсона в его прославленной книге «Доктор Джекилл и мистер Хайд», не задумывался над тем, какие страдания может причинить человеку полное изменение его духовного и физического состояния и какие он способен испытать угрызения совести, когда по воле случая или в результате дьявольской сделки вернется в прежний вид. «Позвольте мне вести мой печальный образ жизни. Я навлек на себя такую опасность и такую кару, что и сказать не могу. Если я — величайший грешник, то я и самый несчастный человек из всех. Я не думал, что можно в этом мире терпеть такие муки и не потерять рассудка...» Так говорил доктор Джекилл. Удивительным образом Жан Ре (Ray) пожелал взглянуть на проблему с другой стороны. На этот раз всю тяжесть проклятия ощутила на себе благочестивая невеста волка-оборотня из «Мальпер-тюи» («Malpertuis»). Несчастный продал свою душу в обмен на шкуру зверя. Это произошло в подходящий для колдовства вечер Сретения.

«...Однажды мой отец нашел шкуру чудовища в дупле ивы-бредины. Он тотчас разложил большой костер из сухих дров и бросил туда опасную находку. Мы услышали раздавшийся вдали ужасный крик и увидели, что к нам бежит мой жених, обезумевший от ярости и боли. Он хотел броситься в огонь, чтобы спасти горящую шкуру... отец толкал ее все дальше в пламя, пока она не обратилась в пепел. Тогда мой суженый испустил несколько жалобных воплей, покаялся в своих преступлениях и умер в страшных мучениях...»

ВАМПИРИЗМ.

«Если существовала когда-нибудь на свете история, за которую можно поручиться, и снабженная доказательствами, это история вампиров; здесь ничего не упущено: официальные донесения, свидетельства уважаемых людей —

врачей, священников, судей; полная очевидность».

(Ж.-Ж. Руссо)

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВАМПИРИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ.

Насколько легко поддается определению ли-кантропия, настолько вампиризм, благодаря многочисленным обличьям, которые он принимает, дает возможность весьма разнообразных толкований. Сам термин «вампир» подчас употребляется в абсолютно противоположных смыслах: Мишле, к примеру, называет отвратительным вампиром Жиля де Ре, но тем же определением награждали и сержанта Бертрана, который был некрофилом, то есть полной противоположностью вампира. Для Адольфа Гитлера, для Никиты Хрущева, для Фиделя Кастро вампирами были плутократы, банкиры с Уолл-стрит и колониалисты. Американская «вамп», высасывающая из человека соки и деньги, продолжает традиции гуль и ламий, но присваивать наименование вампира самолету или калориферу повышенной прочности кажется некоторым преувеличением. Литтре, который в этом вопросе опирается на фольклор, рассматривает вампира как «существо, по народному поверью, выходящее из могилы, чтобы высасывать кровь у живых». Это определение, верное с традиционной и эзотерической точек зрения, все же остается неполным, поскольку не соответствует универсальности, на которую претендует вампиризм.