Живы будем – не помрем - Михаил Веллер

– Да ладно тебе… – пробурчал Саша.

– Есть хочешь? – вдруг спросила она. – Давай покормлю.

– Что ты вяжешь?

– Свитер.

– Такой большой?..

– Это тебе.

– Зачем? Летом?

– На память. Будет и зима. Я уезжаю, Сашенька.

– Куда? – спросил он с упавшим сердцем, еще не веря.

– Обратно. В Ленинград.

– Когда? – глупо спросил он.

– Уже подала заявление на работе.

– Почему? – Он понимал, что это и так ясно после Ритиного визита.

– Так надо, Сашенька, – тихо сказала она. – Не хочется, но надо.

Перспектива одиночества доходила до него. Удар был неожиданным. Потеря близкого человека (кому все выложить, кто все поймет, примет…) пугала бесконечной пустотой. Молчание затягивалось.

– Послушай, – сказал Саша, – а тебе бы хотелось отправиться в путешествие?

– В какое путешествие?

– Куда глаза глядят. В Среднюю Азию. В Сибирь. На Кавказ.

– Как?

– На машине!

– Ты не умеешь водить.

– Умею. Скоро получу права.

Они оба – каждый по-своему – представили себе это путешествие и опять замолчали…

– Если тебе нравится меня мучить – ты мучь, – прошептала она. – Ты мучь, милый, не бойся. Мне хорошо. Понимаешь?..

– Послушай, – сказал Саша с каким-то веселым облегчением, словно решился важнейший в жизни вопрос, хотя он сейчас ничего (сознательно, по крайней мере) еще не решил. – Ты можешь наконец накормить человека, которому завтра с утра прыгать с неба в огненную стихию?

Предощущение будущего затеплилось, засветилось.

Он почувствовал необходимость высказать ей верх признательности, сделать что-то самое лучшее, главное для нее. И он соврал:

– Я люблю тебя…

И через несколько секунд, еще продолжая вслушиваться в свои отзвучавшие слова, изумленно понял, что, кажется, сказал правду.

В августе Оля сказала, что у нее будет ребенок.

У него будет сын. Сын!

Неведомое доселе открылось ему: теперь уже мир для него никогда не погаснет.

В родной пожарной части, прочитав его заявление и выслушав сбивчивые просьбы, ему выразили крепчайшее неудовольствие и пообещали уволить не раньше конца сентября – когда уменьшится пожароопасность. Снисходя к особым обстоятельствам.

* * *

Двадцатого сентября они кинули две сумки в багажник и поехали на юг – в Среднюю Азию. Там лето будет продолжаться еще долго.

Ребята из его отделения долго спорили, что дарить на свадьбу; сошлись на фотоаппарате. Так они и остались на фотографии – приветственно горланящие у отъезжающей машины.

Боря с застенчивой подругой, бывшие свидетелями в ЗАГСе, эскортировали «Волгу» на красной «Яве» до развилки шоссе на Кинешму.

Скинув шлем с огненным тигром, он засмеялся, добросовестно поцеловал Олю, облапил Сашу до хруста: «Напишите хоть, как дела. Все же не чужие теперь…» Прыгнул на свою «Яву», развернулся и, с ревом крутнув газ, красной молнией исчез за поворотом.

– Так куда мы все-таки едем? – спросила Оля.

– Вперед, – улыбнулся Саша, включая передачу.

Впереди за лобовым стеклом разворачивалась бесконечная дорога. Денег у них хватит на несколько месяцев скромной жизни, считая и бензин до тех мест. Фрукты-овощи дешевы осенью в Средней Азии. А там – будет видно.

Солнце перевалило полдень, когда свернули с шоссе к ручейку. Сухо позванивал желтеющий куст, паутинные нити путешествовали в небесах бабьего лета.

Забулькала картошка на костерке. Оля расстелила клеенку на траве и накрыла обед.

– Так не бывает, – сказала она. – Ведь это все неправда, а?

Тяжелый мохнатый шмель с басовитым гудением сел на цветок клевера и стал обследовать.

– Не бывает, – согласился Саша. – Но ведь – есть.

Ощущение единства навсегда с этим прекрасным миром прошло сквозь него теплой волной, подняло на ноги, раскинуло его руки в объятие и вылилось в клич:

– Мы никогда не умрем!

В слякотное и серое мартовское утро в квартире Звягина звонил телефон. Звонил упорно, не переставая.

Этот звонок выдрал Звягина из глубокого сна – дежурство было скверное, гололед, несколько тяжелых автослучаев подряд, – и он встал к телефону, походя выругав себя за то, что не выдернул его из розетки.

– Леонид Борисович, вы знаете что?

– Не знаю, – холодно сказал Звягин. – Кто это и что вам?

– Простите, я звонила вам на работу, сказали, что вы уже дома…

– Правильно сказали. – И тут он проснулся окончательно, узнал голос: – Лидия Петровна? Что-нибудь случилось?

– У нас родилась внучка! – захлебывался голос.

– Тоже неплохо, – согласился Звягин. – Все в порядке?

– Да, Сашенька сейчас звонил, пятьдесят один сантиметр, три девятьсот, все хорошо!

– Поздравляю, – сказал Звягин. – Как там погода во Фрунзе?

– Тепло! – радовался голос.

– Как Саша?

– Прекрасно! Завод собирается строить дом, и теперь их, как молодую семью, поставят на льготную очередь, сколько ж можно жить по общежитиям!

Звягин хмыкнул. «Сколько можно жить по общежитиям». Быстро привыкает человек принимать как должное то, что еще недавно казалось сказочно недосягаемым чудом.

– Он так рад! Только немножко огорчался, что не сын.

Вот так. Он еще огорчается, что не сын. Что ж, нормально.

– Передавал вам привет! – торопливо сказала Лидия Петровна.

Ага. То ли передавал, то ли нет. Ну и ладно. Не в этом дело.

Хотел лечь спать обратно, но воспоминания не отпускали, он подумал – и позвонил Джахадзе.

– У нашего подопечного дочка родилась, – сообщил он.

– У которого? – не понял Джахадзе.

– Которому ты «Волгу» дарил, товарищ князь.

– А почему он телеграмму не прислал? – вознегодовал Джахадзе.

– Ну, объяви ему кровную месть. Не буйствуй, у парня и так хлопот хватает, ему не до нас. Ответь-ка: я к тебе года два в гости собирался – так, может, угостишь шашлычком?

– Вчера замачивать надо было! – трагически сказал Джахадзе.

– Не делайте из еды культа. Через час приеду.

Джахадзе был выспавшийся, свежий, до синевы выскобленный; он успел сгонять в кулинарию и шашлыки крутились в шашлычнице, распространяя аромат, а сам хозяин в тельняшке (которую он называл «кухонной») колдовал с пахучими горными травками.

– А здорово мы с тобой это дело провернули, – самолюбиво сказал Звягин.

– Телеграмму надо ему послать, – волновался Джахадзе.

– Ни в коем случае, – отмел Звягин. – И не напоминать. Самое лучшее, если он вообще о нас забудет.

– Не забудет.

Шашлык был превосходен, по мнению неприхотливого Звягина, и никуда не годился, на взгляд взыскательного хозяина.

Джахадзе торжественно встал за столом и запел дифирамбы.

– Соловей-оратор, – сказал Звягин. – Ерунда. Я, пока сейчас к тебе ехал, пытался сосчитать, сколько здесь людей было замешано. Моя роль маленькая – вроде соединяющей шестеренки…

– Ты был дирижер! – оповестил Джахадзе. – Ты был… вождь!

– Поставь мне памятник, – предложил Звягин. – Я с него буду пыль обтирать. По субботам. Ты вчерашних «Известий» не читал? Там статья об инженере, который ослеп. Врачи отказались – случай безнадежный. Так он сделал себе такой прибор, что не только видеть – читать может. За двадцать шестое марта, посмотри.

– В двенадцатой больнице Сережа провел гемабсорбцию при шоковом состоянии – первый случай, – сказал Джахадзе. – Что ты делаешь, кто запивает шашлык молоком?!

– На парусных военных судах матросы получали полтора фунта мяса в день, – сказал Звягин. – Во были крепкие парни. Правда, их пороли линьками.

Любит – не любит

1. Соблюдайте правила пользования метрополитеном

«Тысячу лет назад норманны сеяли пшеницу на юге Гренландии. Не изменись климат, в Ленинграде сейчас вызревали бы персики. И даже в декабре в больницах было бы не меньше двадцати градусов, что вовсе неплохо…»

Эти праздные размышления, простительные для уставшего за дежурство человека, а Звягину вообще свойственные, развития не получили. Сойдя с эскалатора, к выходу из метро двигалась перед ним молодая пара и, судя по коротким движениям голов, упакованных в шарфы и ушанки, скорее ругалась, чем ворковала. Неожиданно после особенно выразительного кивка, подкрепленного соответствующей жестикуляцией, юноша как подрубленный пал на колени и, содрав шапку, замер так с простертыми руками в позе крестьянина, пытающегося всучить челобитную поспешающему по государственной нужде царю.

Девушка обернулась с презрительной усмешкой и удалилась гордо. В толпе образовалось небольшое завихрение: сдержанные ленинградцы огибали фигуру. Звягин ткнулся коленом в спину отчаявшегося ходатая и осмотрел сверху русую круглую голову с недоброжелательным любопытством. В следующий миг юноше показалось, что к его воротнику приварили стрелу подъемного крана: он был поднят в воздух и, слабо соображая, что происходит, висел краткое время в руке Звягина, пока не догадался распрямить поджатые ноги и утвердиться на них.