Слезы пустыни - Халима Башир

Дедушка повернулся к моему отцу:

— Как ты можешь жить в одном доме с этой скандальной женщиной, этой моей свирепой беглой женой?

Отец пожал плечами:

— Ну, у нее есть свое место, и у нас есть наше. Нас это устраивает, правда же, абу?

Бабуля счастливо улыбнулась и пощекотала маленького Омера. Отец ей по-настоящему нравился, несмотря на все их разногласия из-за воспитания детей. Он дал ей дом и уважение и никогда открыто не перечил. Всякий раз, когда она делала что-то действительно из ряда вон выходящее, отец обычно первым вставал на ее защиту. Она — старшая в семье, и мы должны уважать ее, утверждал он. Даже если она неправа, нам следует смириться.

Я могла смириться с большинством вещей, но сейчас я серьезно переживала из-за новообретенной любви бабули к дедушке. Я с изумлением наблюдала, как она, качая на коленях маленького Омера, скармливает дедушке лучшие кусочки с праздничного стола. Они словно стали близки, а бабуля была… что ж, она была бабушкой, слишком старой для таких штучек.

Придя вечером к маме, я плюхнулась рядом с ней.

— Что вытворяет бабуля? Я имею в виду… Ты видела ее и дедушку?

Мама улыбнулась:

— А что такого, Ратиби? Они просто снова стали друзьями, вот и всё.

— Но почему?.. Я хочу сказать, они разведены, или женаты, или снова влюбились, или что?

Мама рассмеялась:

— Я не знаю. И ты, вообще говоря, не должна спрашивать… Мне известно только то, что никто никогда не мог ее приручить. Это ведь бабуля: она всегда поступает по-своему.

Дедушка уже не в первый раз навещал нас, объяснила мама. С момента его неожиданного появления в день церемонии моего имянаречения он возвращался каждый год, но я была слишком мала, чтобы это помнить. Он словно восхищался бабушкой, словно гордился такой непослушной женушкой, отвергающей традиции. И они определенно начинали сближаться снова.

Дедушка не остался надолго, и после его отъезда я с облегчением стала замечать, как все возвращается к норме. По крайней мере настолько, насколько возможно, учитывая присутствие Омера. Крепкий маленький драчун был реинкарнацией бабули; он уже превратился в ее вылитую копию. Он должен был вырасти высоким и сильным, как она, и идеально сложенным для битвы. Конечно, бабуля считала Омера совершенством, несмотря на то что он начал создавать проблемы соседским ребятишкам чуть ли не раньше, чем научился ходить.

— Ах, ладно вам, ведь это… это мужчина! — объявляла бабуля всякий раз, когда он возвращался, выполнив свою задачу — довести мальчишек до слез.

Омер был полной противоположностью Мохаммеду, который любил обниматься. Когда мама подзывала младшего сына, чтобы приласкать, он отказываться подойти. Когда у Мо водились сласти, он всегда делился ими, но Омер всё придерживал для себя. И если Мохаммед сразу отдавал бабуле на хранение деньги, полученные от отца, то Омер свои приберегал. Иногда их у него накапливалось столько, что мама брала немного в долг, который отдавала, когда отец возвращался домой.

Я предпочитала, чтобы бабуля хранила у себя мои карманные деньги. Все лучше, чем посеять их во время игры сквозь дыру в платье. Но я внимательно следила за этим. Время от времени я спрашивала бабулю: «Сколько у меня сейчас?» Она сердито зыркала на нас, перед тем как удалиться в свою хижину. Мы все знали, что она там делает: проверяет тайник. Она хранила свои ценности в ямке у центрального столба хижины — и там же прятала наши капиталы.

Бабуля говорила, что, когда мы накопим достаточно, нужно будет купить золото. Она называла золото тибри — казна. Тибри надлежало дорожить.

— Продавай что угодно, но не свое золото, — наставляла она нас. — Если золото уйдет, оно никогда не вернется.

Как только Омер достаточно подрос, он получил крошечный деревянный меч, который носил на привязи на талии, и маленький деревянный кинжал, прикрепленный к спине. Этот мальчик был готов сражаться с кем угодно, независимо от возраста или роста противника. Ссорясь с Мохаммедом, Омер набрасывался на него с мечом. Он набрасывался даже на меня, хотя я была намного старше. Остальное время он проводил лазая по крышам хижин, карабкаясь по деревьям, убегая с нашего двора, теряясь и чиня всяческие неприятности.

Мо всегда был добр ко мне, но Омера, пожалуй, я любила больше. Всякий раз, когда на меня нападала охота к приключениям в лесу или хотелось полазать по деревьям, он никогда не отказывался составить компанию. К тому же Омер был единственным, на кого я могла положиться, когда мне приходилось туго. Он был моим маленьким защитником.

Не только я ценила боевой дух Омера. Отправляясь на деревенский базар продавать кур или коз, бабуля неизменно брала его с собой. С самого раннего возраста Мо начал следовать примеру Омера, поэтому всегда увязывался за ним. Если бабуля вступала в спор или потасовку, Омер сражался наравне с ней, но Мо мчался домой.

— Быстро, быстро! Пойдем, пойдем, — хныкал он, — бабуля и Омер — там ссора! Давай быстрее, иди помоги!

Всякий раз, когда мы устраивали шуточные бои, я брала Омера в свою команду. Мы боролись или сражались на самодельных деревянных мечах. Существовало только одно правило: делай всё, что хочешь, чтобы победить — хватай противника за волосы, бросай на землю, пинай в живот, заворачивай руку за спину, — только не бей в лицо. Обычно мальчик выступал против мальчика, а девочка — против девочки. Но порой мы, девочки, дрались с мальчиками, просто чтобы доказать, что стойкостью не уступаем им.

Шрамы на ногах и руках Омера свидетельствовали, что он поистине крепкий орешек. Всякий раз, когда он с кем-то дрался, дело кончалось ранами и слезами противника, а потом родители того приходили к нам домой жаловаться. Мама рассыпалась было в извинениях, но бабуля приказывала ей помолчать. Только трусы просят прощения, утверждала она. Мама боялась, что соседи поколотят Омера, если не услышат извинений. Бабуля же говорила, что если соседские дети не хотят, чтобы их укладывали на лопатки, то нечего им лезть в потасовки.

Я знала, что драки — не женское дело, но тем не менее чувствовала, что девочка должна уметь постоять за себя. В любом случае мне, как старшей, частенько приходилось ввязываться в драки из-за Мо. Но отец всякий раз огорчался, узнав, что я дралась. Полагаю, он опасался, что во мне слишком много от бабули и что я в конечном итоге вырасту такой же горячей и злющей,