Исповедь скряги - Катрин Кюссе

Наш план таков: сначала купить жилье в Париже. А уж потом, через несколько месяцев, как только мы накопим сумму, достаточную для первоначального взноса, купить квартиру в Нью-Йорке.

Придется пойти на некоторые жертвы: все лето жить порознь в родительских семьях и на их иждивении, а тем временем наши зарплаты каждый месяц будут переводиться на наш накопительный счет. Экономить до последнего су. Но игра стоит свеч.

Нам с мужем чуть больше тридцати, мы молоды и полны решимости, мы собираемся приобрести почти одновременно квартиры в двух самых красивых городах мира. Мы разговариваем только о деньгах.

Несколькими годами раньше я встретила на одном коллоквиуме совершенно потрясающую девушку, которая буквально приковывала к себе всеобщее внимание. Она была не просто красивая, но еще и богатая: ей принадлежало сразу несколько квартир в Маре.

Семейное состояние? Она расхохоталась: родители ей никогда ничего не давали. Очень просто разбогатеть, занимаясь недвижимостью. Достаточно хорошенько подумать. Она начала с маленькой комнатки для прислуги, которую купила в кредит, с помощью приятелей сделала в ней ремонт и сдала внаем. Затем продала эту комнатку намного дороже — благодаря тому, что цены на недвижимость взлетели. Выручку она употребила на то, чтобы приобрести две однокомнатные квартиры. Сдав их внаем, она выплатила кредит и заложила основу для покупки трехкомнатной квартиры и т. д. Она жила у мужчины старше ее в два раза, эдакого папика, писала диссертацию и занималась своими квартирами.

Я внимала этой девушке, слушала ее смех, рассматривала ее густые черные волосы, чувственные губы, длинные стройные ноги и туфли на высоких каблуках, которые стучали по паркету конференц-зала. А я носила обувь на плоской подошве. Мне было 25 лет, и я жила у бабушки. Я чувствовала себя школьницей, жалкой и глупой.

В Париже я всегда жила у других. В комнате горничной у Пьера, в сменявших друг друга однокомнатных квартирах моего молодого человека, в пригородной квартирке, которую папа оставил мне бесплатно, в бабушкиной квартире за городом, пока она лежала в больнице. Я была не в состоянии жить где мне хочется и платить за квартиру, если имела возможность бесплатного жилья. Я была не в состоянии перерезать пуповину. Не в состоянии отказаться от экономии.

Квартира в Париже — я покупаю ее, преодолев себя, свою скупость, свою боязнь риска. Это вызов, который я бросаю сама себе — чтобы доказать, что я на это способна, что тоже обладаю дерзостью и воображением.

Я смогу разгуливать ночами по старинным кварталам и не смотреть на часы в страхе опоздать на последний поезд метро; есть в ресторанах и танцевать с друзьями в клубах. После стольких лет прилежной учебы у меня наконец-то будет настоящая молодость в Париже. Я повзрослею, стану эмансипированной, настоящей личностью, оторвусь от мамы с папой. Я приобрету опыт свободы, и это обязательно отразится на моем писательском творчестве.

У меня появится собственное жилье в Париже, поскольку я не могу тратить деньги на съемную квартиру, если в этом нет острой необходимости.

Но деньги, на которые куплена квартира, никогда не пропадут: это стоящее капиталовложение.

Я громко и ясно оглашаю вслух свои чисто символические доводы: квартира в Париже станет своеобразным якорем, приковывающим меня к Франции, которую я покинула, выйдя замуж за американца.

Есть и еще одна причина, о которой я умалчиваю: я не хочу, чтобы мои деньги уплыли в Нью-Йорк и стали нашими деньгами.

Брачный контракт. Когда я впервые услышала это словосочетание, оно показалось мне настолько мольеровским, что я расхохоталась. Разве можно говорить о деньгах, когда женятся по любви?

Квартира в Париже будет в таком случае нашей квартирой. Я прошу нотариуса упомянуть следующее: четыреста тысяч франков представляют собой мои сбережения, накопленные до брака, и полученное мною наследство, а следовательно, целиком и полностью по праву принадлежат мне. В случае необходимости это можно будет доказать.

В случае необходимости. От этих слов прямо-таки веет уверенностью и великодушием.

Отношения между нами несколько испортились. Обсуждая исключительно займы и квартиры, мы все реже занимаемся любовью.

Этот человек, который казался мне купавшимся в деньгах, едва я вышла за него замуж, снова превратился в студента. Я обращаю его внимание на каждый счет, оплаченный мной из моих сбережений.

Что, в конце концов, ты можешь знать о человеке, с которым живешь? Мне вспоминаются самые разные случаи: супруги, исчезающие с семейными деньгами, безответственные, инфантильные мужчины, затягивающие свои семьи в бездны долгов…

Приобретая квартиру в Париже, я укрепляю свои тылы.

Этим летом я одержима недвижимостью. Часами я дотошно изучаю газету объявлений, неделями ношусь по Парижу из одной захудалой квартирки в другую, ночами придумываю планировку пространства, виртуальное обладание которым возбуждает меня до такой степени, что я теряю сон.

С моими деньгами рассчитывать на жилье в приличном состоянии не приходится. Разве что на какую-нибудь уродскую современную квартирку в бетонных высотках 60-х годов. Я предпочитаю старые и захудалые. Помещение, отталкивающее на первый взгляд, предоставляет умному инвестору, коим я являюсь, широкое поле для переговоров.

В конце концов мне подворачивается выгодный вариант. В объявлении — греющие сердце слова «требуется ремонт».

Когда я вышла из метро и попала на прелестную тенистую площадь, у меня возникло предчувствие, которое, стоило мне только увидеть саму квартиру, переросло в многообещающую радость. Просторная для своих 48 квадратных метров — в кои-то веки хозяин не обманул с размерами, — очень светлая и, за исключением пола, абсолютно «убитая» квартира: сорок лет к ней никто не притрагивался. Ремонта требовало все. Я постаралась скрыть мое возбуждение от хозяина, скромного молодого человека, который, судя по его виду, не сильно разбирался в рыночных ценах. На обратной дороге к метро меня пьянит мысль, что скоро я смогу проходить по этой тенистой площади уже как владелица квартиры.

После третьего посещения квартиры я больше не в силах сопротивляться.

Теперь, когда я стала полноправной владелицей этих трех обветшалых комнат, они кажутся мне жалкими. Начинается ремонт. Как только я вхожу в квартиру, сердце мое сжимается.

Мастер встречает меня мрачнее тучи. Всякий раз он сообщает о новом печальном открытии. Здесь пол провалился, там стена в подтеках от сырости. Он в жизни не видел такой кривой квартиры: ни одного прямого угла. «Вам повезло, что я уже подписал смету: ваш ремонт обойдется мне намного дороже, чем было предусмотрено!»

Его недовольные разглагольствования меня изводят. Его стоит подбодрить, одарить улыбками и комплиментами, твердо выразив желание продолжать. Но я не могу. У меня постоянное ощущение, что он пытается меня надуть. Сама мысль, что нужно снова идти туда и с ним сражаться, становится для меня настоящим кошмаром.

Он решил, что мне нужно установить отдельное отопление, потому что это его специализация. Я наблюдаю, как он нагревает паяльной лампой трубы, чтобы придать им нужный угол, и пробивает дыры в стенах. С виду это кажется очень просто. Хотелось бы мне это уметь. Все делать самой. Платить только за материалы.

Стены в смету не входили, так что я вызываю представителей строительных фирм, и от называемых ими цен волосы у меня встают дыбом. Поверить не могу, что покраска стен может стоить такие бешеные деньги. Оказывается, это из-за того, что их нужно выравнивать: поскольку я отодрала обои, то видны все трещины и щели.

К счастью, одна подружка дает мне телефон Богдана.

Богдан — албанец лет пятидесяти, и его вежливость и доброта вызывают у меня мгновенную симпатию. Он изучает стены моей квартиры. Я с тревогой жду его вердикта. «Никаких проблем», — переводит мне сын Богдана, совершенно офранцузившийся подросток. Я перевожу дух. Дел тут всего на неделю. Я интересуюсь ценой. Отец с сыном быстро переговариваются. «Триста франков в день», — отвечает сын. Я подавляю улыбку, осветившую мои глаза. Даже если он проработает десять дней, это обойдется всего в три тысячи. Фирмы запрашивали как минимум пятнадцать. Мне хочется расцеловать Богдана. Да здравствуют иммиграционные законы, позволяющие эксплуатировать албанцев без документов!

Мастер закончил свою часть работы, и за дело взялся Богдан. Я возвращаюсь в Нью-Йорк, где меня ждет муж.

Я подселяюсь к нему в студию, которую он снимает уже два месяца. Мы живем в самом центре, в крошечном помещении, где практически ничего нет. Приятное ощущение отсутствия забот. Париж, рабочие, отопление, провалившийся пол, Богдан, краски, обои — все это далеко. Мне совершенно неохота об этом разговаривать. Пусть все делается без меня, по мановению волшебной палочки, пока мой дух витает в другом месте, отдыхает, предаваясь писательской деятельности.