Исповедь скряги - Катрин Кюссе

Катрин Кюссе

Исповедь скряги

Владу, Пьеру (Homo Magnanimus), Жозетте, моим братьям и сестре, моим отцу и матери, Милене, Жан-Кристофу и Роми

Каково же было изумление девиц Блок, а также их брата, покрасневших до корней волос, когда Блок-отец, желая подавить величием двух «соучеников» своего сына, велел принести шампанского и с небрежным видом объявил, что, собираясь «угостить» нас, он приказал купить три кресла на представление, которое какая-то труппа комической оперы устраивала вечером в казино! Он жалел, что не смог купить ложу. Все ложи были уже проданы. Хотя, впрочем, он убедился на опыте, что в партере удобнее. Но, если недостатком сына, то есть тем, что, как ему казалось, другие в нем не замечали, была грубость, то недостатком отца — скупость. Вот почему под видом шампанского нам подали в графине шипучку, а вместо кресел в партере он усадил нас на стоившие вдвое дешевле стулья в амфитеатре. И до того чудодейственно было вмешательство высшей силы, которой обладал его недостаток, что он не сомневался, что ни за столом, ни в театре (все ложи — все до единой — пустовали) мы не заметили разницы.

Муравьишка. Первым, кто так меня назвал, был папа. В его тоне не прозвучало ни похвалы, ни осуждения. Просто шутливая констатация факта. Да еще с интонацией человека, которого не проведешь: мол, вижу-вижу все твои мелкие золотые запасы… Не могу ничего возразить. Ведь хорошо известно, что правда глаза колет.

Бывает, в голосе отца проскальзывает восхищение, когда он замечает, как ловко я выкручиваюсь. Да с нею ни забот, ни хлопот. Ради нее не нужно экономить летом, готовясь к холодной зиме, когда задует ледяной ветер. Муравьишка и есть.

Недавно я обнаружила, что предпочла бы родиться стрекозой.

Детские годы скряги

Нам с Натали по десять лет, и мы воруем. Каждый день после лицея мы совершаем набеги в Евромаркет. Что мне больше всего нравится в этом деле — ни за что не надо платить. Новая, в хрустящей упаковочке, вещь достается даром. Зато я терпеть не могу страх, который испытываешь те несколько минут, когда стараешься максимально незаметно выскользнуть из магазина. Сердце колотится бешено, как в начале фильма «Полуночный экспресс», музыку из которого я обожала в 16 лет. Пальцы дрожат, на губах застыла фальшивая улыбка, а рука, тем временем бессознательно подталкивает по бегущей к кассе черной дорожке плитку шоколада за пятьдесят сантимов, которую надо оплатить, чтобы безнаказанно вынести уйму спертых вещей, распиханных по карманам и портфелям. Затем нужно спокойно дойти до автоматических стеклянных дверей, выйти на улицу, медленно пройти несколько метров и лишь потом броситься бежать сломя голову.

Я ворую вовсе не для того, чтобы испытать острые ощущения. Я их ненавижу. Если бы Натали могла воровать за меня, я бы вполне этим удовлетворилась. Ведь Натали куда храбрей меня. Не успела я заметить на полке стопку плетеных сумок, как две капли воды похожих на ту, которую вот уже несколько дней носит Натали, а она уже меня спрашивает: «Нравится?» Я отвечаю: «Да». И тут, без всякого предупреждения, бросив мне краткое «Готова?», Натали мчится к сумкам, хватает одну из них и удирает, вопя на ходу: «Беги!» Отбежав метров пятьсот, мы укрываемся в обувном магазине, запыхавшись, с пересохшим ртом и душой в пятках. «Ты рехнулась! — говорю я. — Ты ненормальная, совершенно чокнутая!» В ответ она с улыбкой до ушей протягивает мне вещественное доказательство преступления. Мне трудно долго на нее сердиться. Теперь у меня есть такая же модная плетеная сумка, как и у Натали. Ее носят через плечо на длинном кожаном ремешке. Сумка на халяву!

Когда привыкаешь получать вещи даром, то перестаешь понимать, почему за них вообще нужно что-то платить.

Чаще всего мы крали в отделе канцелярских принадлежностей. Я испытываю непреодолимое влечение к карандашам. Это мой фетиш. Мне нравятся блестящие, современные, разноцветные карандаши с ластиком на конце и запасными стержнями. Еще я люблю точилки и вообще все то, чем набит пенал. Кроме того, для моих братьев я краду детские книги и мелкие игрушки, главным образом револьверы, запечатанные в пластмассовые и картонные упаковки. Словом, всю ту мелочевку, которую наши родители наотрез отказывались нам покупать в супермаркете. Мне казалось, что детство моих братьев станет более счастливым, если они будут обладать этими вещицами.

Мы с Натали нашли новое занятие: опустошать карманы наших товарищей.

Это было в те времена, когда верхнюю одежду оставляли на вешалках снаружи классной комнаты. Достаточно лишь попроситься выйти во время урока под предлогом разболевшегося живота. В коридорах царит мертвая тишина. Нет ни души, не видать даже грозной фигуры главного наставника со стрижкой под «ежик». Но нужно соблюдать осторожность: шарить по карманам у учеников другого класса и на другом этаже. Мы неслышно скользим по паркету коридора, затем поднимаемся или, наоборот, спускаемся по большой каменной лестнице, заскакиваем в другой пустынный коридор и, все время оглядываясь по сторонам, быстро запускаем руку в карманы висящих на вешалках пальто. Сердце колотится как сумасшедшее. Если все-таки застукают, то надо будет с самым невинным видом сказать: «Я пришла за своим носовым платком, месье». Невозможно представить, что бы началось, выяснись вдруг, что в поисках платка обшариваются вовсе не карманы собственного пальто, да к тому же в раздевалке чужого класса.

В конце одного из уроков Натали сияет победной улыбкой. Улов оказался богатым — банкнота в пятьдесят франков.

В моих глазах загораются денежные знаки, как это бывает у героев мультиков. Я трепещу от страха, возбуждения и опьянения. «Пятьдесят франков? И ты их взяла?» — «Ну конечно». Она смеется над моей наивностью. «Но что мы будем с ними делать?» — «Ну, сперва разделим». Даже если я и испытывала некоторые угрызения совести, то они тут же испарились при мысли, что очень скоро двадцать пять франков станут моими. После занятий мы побежали в кондитерский магазин прямо напротив нашего лицея. Несмотря на то что в кондитерской полно народа, что сильно облегчает возможность что-нибудь стянуть, мы ничего не крадем. Каждая из нас наполнила бумажный пакет чипсами, тянучками, шоколадными медвежатами, засахаренными орешками и лакричными палочками. В жизни у меня не было столько конфет сразу. И за все про все пришлось заплатить всего два-три франка. Натали под изумленными взглядами продавцов вытащила из кармана пятьдесят франков. Я жадно проследила, как она забирает сдачу. Оказавшись на улице, Натали отдала мне мою долю. Отродясь я не была такой богатой.

Через несколько дней после нашей выходки по лицею с ураганной скоростью разнеслась весть. У маленькой девочки украли из кармана пальто пятьдесят франков, которые она копила целый год. В тот день она взяла с собой все свои сбережения, чтобы после занятий купить рождественские подарки родным и близким. Кажется, девочка была из бедной семьи — дочка консьержки или уборщицы. После кражи она заболела и сидела дома. Весь лицей возмущался: что же это за мерзавцы обкрадывают детей?! Нам всем порекомендовали быть начеку.

Мы с Натали сделали вид, что ужаснулись.

Я и вправду ужаснулась. Я представила маленькую девочку, обнаружившую после занятий пропажу, и ее горе.

Еще я подумала о нашей браваде в кондитерской: как же мы были неосторожны!

Потом я несколько недель в эту кондитерскую и носа не казала.

Ариэль Л. Внучка кондитеров. В восьмом или в седьмом классе мы учились с ней вместе. Поскольку ее мама работала, Ариэль после занятий отправлялась к бабушке с дедушкой и делала уроки в комнате при магазине. Мне с ней немного скучно. Она не ворует, не любит читать. Мне не о чем с ней разговаривать. Но я все же провожаю ее после занятий. Ведь у нее есть свободный доступ к банкам со сладостями. Она протягивает руку и берет что хочет. Этот жест меня завораживает. Она спрашивает, чего мне хочется. Я никогда не говорю о моих самых заветных желаниях, чтобы не выдать настоящую причину моего прихода.

«Следуйте за нами». Они поджидали нас по другую сторону от касс. Двое мужчин. Нам по одиннадцать лет. Пытаться удрать — бессмысленно.

И вот мы в пустом зале Евромаркета наедине с двумя инспекторами. Мы безмолвствуем, вне себя от страха. Несколько месяцев назад одна девочка, которую Натали подучила стащить точилку, нас выдала. После чего последовала серия телефонных переговоров между нашими родителями. Результат: запрет на общение, обязательство сразу после окончания занятий немедленно идти домой, при малейшей попытке снова что-нибудь украсть — отправка в пансион. Я не сильно боюсь угроз моих родителей. Но с матерью Натали — разведенной русской, с пышными формами, длинными рыжими волосами и хриплым от постоянного курения голосом, — шутки плохи. Когда она срывается в крик, то наводит ужас. Можно не сомневаться: она придет в такое бешенство, что и вообразить страшно. Я это вижу по мрачному выражению глаз Натали.