Егерь: заповедник - Алекс Рудин

Белобрысый Дима раздувает огонь, подкладывая в него мелкие щепочки. Я вижу, что костер они развели на старом кострище и по всем правилам окопали его, чтобы огонь случайно не добрался до палаток.

Молодцы ребята.

Глеба нигде не видно.

Заметив нас, туристы встревоженно оглядываются. Еще бы — к ним идут пятеро мужчин с ружьями, один в милицейской форме.

Но вот они узнают меня и успокаиваются. А Вера смотрит на Павла, и по ее лицу пробегает быстрая улыбка.

— Доброе утро, ребята, — говорю я. — Мы ненадолго. Заглянули узнать, все ли у вас в порядке.

Дима кивает в ответ.

— Нас разбудили выстрелы. Эта пальба, она долго будет продолжаться?

— Еще часа два-три, — отвечаю я. — Потом перерыв на обед, и вечерняя охота.

— Вы были правы, Андрей, — неожиданно говорит Вера. — Лучше бы мы пошли на каньон.

Кажется, с ребятами все в порядке, не считая испорченного настроения.

Я бросаю взгляд на палатки, и сердце тревожно екает.

На скате крайней из них чернеет аккуратная круглая дырочка.

— Ребята, а где Глеб? — спрашиваю я.

Туристы, словно по команде отводят взгляд.

— Спит он, — с отвращением говорит Вера. — Напился вчера, и спит. Мерзавец!

Лена краснеет, но молчит.

— Он вас обидел? — нахмурившись, спрашивает Павел.

— Нет, — нехотя отвечает Вера. — Но вел себя отвратительно. Вот, видите!

Она кивает в сторону.

Там, возле старой березы, в высокой траве лежит сломанная гитара. Нижняя дека разбита в щепки, порванные струны торчат во все стороны, завиваясь кольцами.

— Расскажите, что случилось, — настаивает Павел.

— Мы пришли с базы сюда и стали устраивать лагерь, — говорит Вера. — А Глеб взял фотоаппарат и куда-то ушел. Вернулся поздно, выпивший и принес водку. Хвастался, что теперь он вам покажет.

Она виновато смотрит на меня.

— Стал предлагать всем выпить, но мы отказались. Тогда он надул лодку и поехал рыбачить.

Дима бросает короткий взгляд на Веру, как будто хочет ее предостеречь.

— В общем, он уплыл, а мы просто сидели и пели песни. Потом Глеб вернулся. Сказал, что мы распугали ему всю рыбу своими песнями. Выпил еще и… стал приставать.

Вера опускает голову.

— К тебе? — спрашивает Павел.

Вера кивает, не глядя на него.

— И к Лене, — тихо добавляет она. — Хорошо, что Дима за нас заступился.

— Сволочь! — коротко говорит Павел.

— Глеб разозлился, разбил гитару и ушел спать. Мы еще немного посидели и разошлись. А потом началась стрельба. Так и не поспали.

Я смотрю на Болотникова. Он растерянно озирается по сторонам, как будто не может понять — куда попал. На его небритых щеках я вижу мелкие капли пота. Под бегающими глазами набрякли синеватые мешки.

— Стыдно тебе, Иван Николаевич? — спрашиваю я.

Болотников отворачивается, а двое других охотников смотрят себе под ноги, как будто увидели там что-то очень интересное.

— В какой палатке спит Глеб? — спрашиваю я.

Вера кивает на крайнюю палатку — ту самую, в скате которой чернеет дырочка.

Я подхожу к палатке.

— Да не надо его будить… — начинает Дима и замолкает.

Я уже отстегнул деревянные пуговицы и откинул полог. Глеб лежит на боку, подложив ладонь под щеку. Темная челка упала ему на лицо. Когда в палатку проникает свет, парень что-то бурчит, не открывая глаз.

Рядом с ним валяется почти пустая бутылка — водки в ней осталось на донышке.

А в ногах Глеба мокрым комком лежит рыболовная сетка — вся в прилипших водорослях. В сетке запутались три дохлые плотвички величиной с мою ладонь.

Я забрасываю полог на скат палатки и выпрямляюсь.

— Чья сетка, ребята?

Туристы молча переглядываются.

— Глеба, — неохотно отвечает Дима. — Он ее с собой привез, мы не знали.

Болотников криво усмехается.

— Счастливый у вас сегодня день, Андрей Иванович, — говорит он.

Павел тоже подходит к палатке. Видит сетку и спрашивает меня:

— Браконьерство?

— Оно самое, — отвечаю я. — И улики налицо.

— Будем оформлять?

— Конечно.

Присев, я дергаю Глеба за ногу.

Он поджимает ногу, открывает глаза и непонимающим взглядом смотрит на меня. Потом переводит взгляд на фуражку Павла.

В его глазах появляется выражение испуга.

— Доброе утро, — сухо говорю я. — Вылезай. Будем составлять протокол.

Пока Глеб возится в палатке, я подхожу и внимательно осматриваю дырочку в скате. Оборачиваюсь на противоположный берег, прикидывая направление. Потом захожу с другой стороны палатки.

Второй дырочки нет. А пуля непременно бы ее оставила.

— Что ты там ищешь? — спрашивает меня Павел.

— Да так. Ребята, откуда в палатке дырка?

— Нам такую подсунули, — объясняет Дима. — Мы палатки в прокате взяли и не посмотрели внимательно. Как теперь возвращать?

— Можно заплатку наложить, — улыбаюсь я. — Обрезок ткани я вам дам, нитки тоже найдутся. Справитесь?

— Пусть Глеб сам штопает, — говорит Вера. — Андрей, вы покажете нам, как пройти на автобус? Не хочу больше здесь оставаться.

— Идем вместе, — киваю я. — База по дороге, я вас там накормлю. Не голодными же ехать в Ленинград.

Потом оборачиваюсь на Болотникова.

— Соображаешь, что к чему, Иван Николаевич? Если бы дырка оказалась от пули, ты бы легко не отделался. Так что это у тебя сегодня счастливый день. Радуйся.

Болотников молча отворачивается.

Я быстро составляю протокол на Глеба. Парень не отпирается — его поймали с поличным, да еще и похмелье мучает.

Когда я убираю бланк в планшетку, он несмело спрашивает:

— Может, договоримся? Это я в первый раз…

— А что ты предлагаешь? — не глядя на него, спрашиваю я.

— Сейчас.

Глеб, морщась, ныряет в палатку. Копается в своих вещах, щелкает крышкой фотоаппарата. Вылезает и протягивает мне кассету с фотопленкой.

— Вот.

Я беру кассету. Вытаскиваю пленку, держу ее на свету и возвращаю кассету Глебу.

— Отдайте протокол, — просит Глеб. — Иначе у меня в институте проблемы будут, и на работе.

Он смотрит исподлобья, ни следа упрямства не осталось в его взгляде.

— Протокол останется у меня, — говорю я. — Пускать его в ход я не стану.

— Что вам нужно? — злится Глеб.

Я пожимаю плечами.

— Мне — ничего. Я просто не хочу тебя больше